Игнатова Лидия Ивановна

Как очищался уран

В 1951 году я закон­чила Уральский поли­тех­ни­че­ский инсти­тут в Сверд­лов­ске. До этого жила на Южном Урале, в Кыштыме. Есть такой город, немножко извест­ный в узких кругах. Там окон­чила школу и поехала учиться в Уральский поли­тех­ни­че­ский. Мате­ри­ально это было для нашей семьи непро­сто, но отец под­держал мое жела­ние учиться дальше.

Пожа­луй, в Сверд­лов­ске был один из самых мощ­ных поли­тех­ни­че­ских инсти­ту­тов. Я бы ска­зала, что он не уступал ни одному мос­ков­скому вузу, кроме уни­вер­си­тета. Там каж­дый год наби­ра­лась тысяча пер­во­курс­ни­ков.

Неза­долго до выпуска — в 1951 году — к нам при­е­хали пред­ста­ви­тели непо­нятно каких мини­стерств, отби­рали на объекты лучших сту­ден­тов. Тро­еч­ни­ков к ним даже не посылали. Задача этих пред­ста­ви­те­лей была — опре­де­лить, чтобы роди­тели не служили в белой гвар­дии, чтобы не было род­ствен­ни­ков за гра­ницей и так далее. У нас учился один парень, Юра Зимин, тоже один из силь­нейших. Зашел и тут же, через пять минут, вышел. Я его спраши­ваю: «Юр, в чем дело?» А у него, ока­за­лось, роди­тели были рас­ку­ла­чены и высланы на Урал. И ему нужно было раз­реше­ние, чтобы поступить в наш инсти­тут. Тем не менее, он его окон­чил одним из лучших. Но тут его за пять минут, как только услышали про роди­те­лей, выста­вили за дверь. Только по этому пока­за­телю. Ну, а поскольку у меня отец — рабо­чий, с деми­дов­ских времен рабо­чая дина­стия, то у меня про­блем не было. И я попа­даю в Москву на рас­пре­де­ле­ние, а из Москвы меня направ­ляют в Обнинск.

И поехала я непо­нятно куда, потому что ника­кого Обнин­ска еще не было, а был какой-то «объект», про кото­рый настой­чиво попро­сили не рас­спраши­вать у мест­ных жите­лей. При­е­хали вдвоем с одним пар­нем, он тоже по рас­пре­де­ле­нию, вылезли и огля­ды­ва­емся. Мест­ные спраши­вают: «Вам куда?» А мы не знаем, как объяс­нить. Они гово­рят: «Может быть, вам к Моро­зову?» Не знаем мы ника­кого Моро­зова. В конце концов, мест­ные гово­рят: «Понятно по вашему пове­де­нию, куда вам. Вот по этой дороге шагайте». Мы пошли по дороге и дошли до шлаг­баума. На КПП нам оформили про­пуска и посе­лили в гости­ницу. Поскольку мы при­е­хали, ока­зы­ва­ется, позд­нее, чем осталь­ные, то общежи­тия нам не доста­лось. Полгода ждали ком­нату в общежи­тии, а пока жили в гости­нице.

По спе­ци­аль­но­сти я тех­но­лог сили­ка­тов. Сили­каты — это керамика для метал­лургии. Хотя моя тетка Таня, дере­вен­ская учи­тель­ница, все время гово­рила: «Что твои кирпичи? У нас в деревне кирпичи делают без вся­кого инсти­тута. Кем ты будешь?» Я ей воз­ражала: «Зна­ешь что? В мар­те­нов­скую печь твои дере­вен­ские кирпичи не поста­вишь».

И я попа­даю в группу, кото­рая занима­лась окси­дом берил­лия. Небольшая группа, типа маленькой мастер­ской. Она для метал­ло­ве­дов выпус­кала раз­лич­ные ста­каны, детали все­возмож­ные. А они в наших ста­ка­нах пла­вили сплавы.

Руко­во­дил груп­пой — так это хитро — Борис Степа­но­вич Васи­льев. Он счи­тался руко­во­ди­те­лем группы, но занимался больше снабже­нием. Васи­льев был завод­ской, без твор­че­ской жилки, без поня­тия, потому что это совершенно новый процесс, окси­дом берил­лия никто не занимался, тех­но­логия не осво­ена. На самом деле налажи­вал процесс и руко­во­дил им док­тор Тиме, Гер­хард Тиме, немец, немец­кий химик. Как он рас­ска­зы­вал, у него был в Герма­нии небольшой заво­дик, кото­рый выпус­кал вазе­лин. И он нас все время им снабжал, потому что, наверно, с собой много при­вез. Купить вазе­лин тогда, после войны, было невозможно — в 1952 году со снабже­нием еще было плохо.

Немец­ких спе­ци­а­ли­стов было чело­век тридцать: химики, физики, лабо­ранты, стек­ло­дувы — почти все с женами, неко­то­рые с детьми. И пер­вым науч­ным руко­во­ди­те­лем объекта тоже был немец — док­тор Позе, физик Хайнц Позе. У него было пятеро детей, когда он при­е­хал. (Его сына недавно видела — закон­чил в свое время Сара­тов­ский уни­вер­си­тет, имеет двой­ное граж­дан­ство, пре­красно гово­рит по-рус­ски и по-немецки. Рабо­тает, по-моему, у нас в Дубне). Немцы при­везли с собой из Герма­нии лабо­ра­тор­ное обо­ру­до­ва­ние, какого я никогда не видела на Урале, при­е­хали со своим вазе­ли­ном, сво­ими крес­лами, книгами, книж­ными шкафами, ракет­ками и сет­ками для тен­нис­ных кор­тов, рож­де­ствен­скими игруш­ками и так далее…

Пер­вым делом отстро­или себе корт, потому что почти все немцы играли в тен­нис; ходили, на радость и изум­ле­ние мест­ных, в корот­ких шор­тах, с тен­нис­ными ракет­ками в руках… Потом и наши поти­хо­нечку под­клю­чаться стали. Оттуда и пошла тен­нис­ная культура Обнин­ска.

Ну, так вот. Гер­хард Тиме был очень хорошим спе­ци­а­ли­стом. Во-пер­вых, он при­был на наш объект из Элек­тро­стали, и уже там два­жды стал лау­ре­а­том Ста­лин­ской премии за работы по атом­ному про­екту. Мне было очень инте­ресно с ним рабо­тать и осва­и­вать каж­дую опе­рацию в тех­но­логии изго­тов­ле­ния изде­лий. Он заста­вил пора­бо­тать на всех рабо­чих опе­рациях. И я фак­ти­че­ски позна­коми­лась цели­ком с тех­но­логией — керамика есть керамика, там все­гда есть что-то общее. Совершенно новым для меня был процесс шли­кер­ной заливки, кото­рая у нас нигде не исполь­зо­ва­лась. Печи, процессы, зна­комые, незна­комые — я очень быстро осво­ила все это.

Но ока­за­лось, что группа-то маленькая, всего чело­век восемь-девять. И два инже­нера, а я тре­тья, вроде как лиш­няя. И поэтому, когда я все осво­ила, села за стол — а заниматься нечем. А ска­зать кому-то, пожа­ло­ваться, попро­сить совета — попро­буйте, когда настолько высока была сек­рет­ность в ту пору, что на всех две­рях висели таб­лички «вход воспрещен». Допуск у меня был только в нашу ком­нату, в другие сту­чаться не моги.

Нако­нец, я запи­са­лась на прием к зам­ди­рек­тора Кра­сину Андрею Капи­то­но­вичу, при­шла к нему и заявила, что не хочу сидеть про­сто так, не для того закан­чи­вала инсти­тут. Уральский харак­тер. Он мне начал объяс­нять, что столько про­блем, такой широ­кий спектр иссле­до­ва­ний... «Вход воспрещен» на всех две­рях — какие иссле­до­ва­ния, какой спектр? Мы с ним долго спо­рили, потом я ушла, а недели через две он меня при­гла­сил и ска­зал, что меня зовет к себе Вла­ди­мир Алек­сан­дро­вич Малых. — «Пой­дете?» — А я уже знала, что Малых занимался окси­дом берил­лия. — «Пойду, конечно». — О том, что он ТВЭЛы создает для пер­вой в мире, я, разуме­ется, не знала.

Подумала, что Вла­ди­миру Алек­сан­дро­вичу нужен керамик — но ока­за­лось, что керамик у него уже был, Жанна Ива­новна Иевлева, а нужен элек­тро­хи­мик. А я же закон­чила химфак и была зна­кома с химией, но не настолько, чтобы счи­таться элек­тро­хи­ми­ком. И вот я появи­лась у Вла­ди­мира Алек­сан­дро­вича, и он мне дает зада­ние: очи­стить от окис­ной пленки поверх­ность дета­лей из метал­ли­че­ского урана элек­тро­хи­ми­че­ским путем.

И я начи­наю искать, что и как делать. Ни лите­ра­туры, ни кого-то, кто мог бы помочь с сове­тами. Сам Вла­ди­мир Алек­сан­дро­вич не раз­би­ра­ется в элек­тро­хи­мии. Я уж подумала: не мах­нуть ли к себе в инсти­тут? Но — далеко. И как там меня еще при­мут с этими «нельзя вхо­дить никуда», неиз­вестно, потому что сек­рет­ность тоже обя­зы­вает и навя­зы­вает тебе соот­вет­ствующее пове­де­ние. Пере­ры­ваю кучу лите­ра­туры, пытаюсь что-то найти. В конце концов, уда­ется, оттолк­нувшись от элек­тропо­ли­ровки уже извест­ных метал­лов, про­бо­вать одно, другое, тре­тье. И, в конце концов, под­би­раю состав элек­тро­лита и режимы, делаю обра­зец. А кольца были ура­но­вые. При­ношу Вла­ди­миру Алек­сан­дро­вичу вме­сто туск­лого металла бле­стящее, чистое кольцо. Он гово­рит: «Пой­дет».

Это, напомню, 1952 год. Из защиты у нас только рези­но­вые пер­чатки и респи­ра­торы — нет, не респи­ра­торы даже, а про­сто хлоп­ча­то­бумаж­ные повязки на рот. Когда я выдала Вла­ди­миру Алек­сан­дро­вичу конеч­ный результат, он остался дово­лен. Сде­лали опыт­ные элементы, назы­вали мы их тогда «изде­лия» — «ТВЭ­Лами» не назы­вали, это уже потом. Изде­лия отправ­ляли на про­верку в НИИ­Химмаш в Москву. Про­блема была в том, что они не выдержи­вали дли­тель­ных теп­ло­вых испыта­ний. И после очистки тоже. Ситу­ация скла­ды­ва­лась тупи­ко­вая.

А Малых, надо ска­зать, обла­дал колос­саль­ной науч­ной инту­ицией. Он был, вообще говоря, гени­ально талант­ли­вым чело­ве­ком. В какой-то момент он решил, что завод постав­ляет пло­хие кольца — и надо их сде­лать в своей лабо­ра­то­рии. ТВЭЛы со сво­ими коль­цами тоже не прошли испыта­ний. И вдруг ему при­хо­дит идея, что топ­ливо, то есть уран, должно быть не в виде колец, а в виде мел­ких кусоч­ков, кото­рые он назвал круп­кой. Но где взять эту крупку для пробы? Он при­нимает реше­ние: имеющи­еся в лабо­ра­то­рии кольца надо раз­дро­бить.

Для начала он у Жанны Ива­новны взял оде­тую в пол­ный комплект спец­одежды лабо­рантку Нину Козыреву, поса­дил ее на стул; для защиты от излу­че­ния ей накрыли ноги, и она кусач­ками дро­била уран себе на колени. С этой круп­кой был изго­тов­лен пер­вый ТВЭЛ, после успеш­ных испыта­ний кото­рого сразу же была раз­ра­бо­тана тех­но­логия полу­че­ния ура­но­вой крупки на токар­ном станке. Но эта кар­тина до сих пор у меня перед гла­зами: сидит посе­ре­дине лабо­ра­то­рии Нина Козырева и кусач­ками разгры­зает себе на колени ура­но­вые кольца. Разуме­ется, это не метод, только пер­вый обра­зец.

Я к тому времени уже руко­вожу груп­пой, у меня лабо­ранты, обо­ру­до­ва­ние — хоть небольшое, зато свое, при­чем все настро­ено на кольца. При рас­тво­ре­нии окис­ной пленки в процессе элек­тропо­ли­ровки кольца являются ано­дами. А крупку как я буду?.. Зна­чит, опять нужно новое обо­ру­до­ва­ние созда­вать. Но мы с Вла­ди­ми­ром Алек­сан­дро­ви­чем очень быстро разо­бра­лись. Он все-таки был талант, кон­струк­тор­ский гений. Момен­тально схва­ты­вал. И тут же ска­зал: «Бара­бан сде­лаем». Я говорю: «Хорошо, Вла­ди­мир Алек­сан­дро­вич, бара­бан». Если бара­бан у нас из стали, то крупка не очи­стится от окиси, когда мы ее насыпаем на сталь­ную поверх­ность. Я говорю: «И что? Или мы из никеля сде­лаем бара­бан?» А на никеле уран чистится, сразу очища­ется, весь свет­ленький ста­но­вится. Он гово­рит: «А мы нике­ле­вую фольгу посте­лим в бара­бане». Короче, общими уси­ли­ями мы создали новое обо­ру­до­ва­ние для этой крупки, потому что отка­заться от этого было все равно нельзя. И про­блемы исчезли. Этот вари­ант ока­зался настолько стойким и тех­но­логич­ным, что потом уже пошел во все осталь­ные раз­ра­ботки.

У Малых была осо­бая манера руко­во­дить: он не только не кри­чал никогда, он даже никогда не спраши­вал, не инте­ре­со­вался, опоз­дал или не опоз­дал ты, отлу­чился — не отлу­чился; такие мелочи его про­сто не инте­ре­со­вали. Но то, что он про­сил сде­лать, должно было быть готово к назна­чен­ному сроку. И не важно, когда ты рабо­та­ешь — вече­ром, утром, да хоть ночь напро­лет — ты должен выдать гото­вый результат и отчи­таться. Если не можешь выдать, то тут, конечно… Нет, он не ругался, но мог так пре­зри­тельно посмот­реть, что в сле­дующий раз вывер­нешься наизнанку, но дело сде­ла­ешь. И опаз­ды­вать вроде бы не запрещал, про­сто сам при­хо­дил в семь утра, а работа начи­на­лась с восьми, а он уже там, уже все обошел и все посмот­рел. И мог где-нибудь в поло­вине восьмого выгля­нуть из своей ком­наты и ска­зать инже­не­рам: «При­гла­сите ко мне Игна­тову». Или кого-то там еще. Поло­вина восьмого. Если меня нет, это уже нехо­рошо. Инже­неры скажут потом: «Тебя спраши­вал Малых, а тебя не было». Так что за опоз­да­ния Малых никого не ругал, про­сто все при­хо­дили не к восьми, а на час-пол­часа раньше…

Вот так, в общем, мы и рабо­тали.