Меня на работу брал лично Бочвар
Родилась я в 1946 году в Томске. Моя мама Мария Васильевна Канюкова в 1942 году с отличием окончила химический факультет Томского государственного университета. В тот тяжёлый для страны год её и только ещё одного человека оставляли в аспирантуре. Но она отказалась, боясь не прокормить родителей (аспирантская хлебная карточка была 400 граммов в день, а рабочая — 800 г.) и ушла работать на завод, выпускавший боеприпасы для авиации, где уже через два месяца стала начальником гальванического цеха. На этом заводе она проработала до 1948 года, а потом завербовалась на работу в Дальстрой и уехала со мной на север, в Магадан. Мой отчим Евгений Максимович Шашура, артиллерист, подполковник, до 1937 года работал в Наркомате обороны, его непосредственный руководитель был заместителем начальника штаба РККА Михаила Николаевича Тухачевского. В сентябре 1937 года, в тридцатилетнем возрасте, по лживому доносу он был репрессирован, тройкой осуждён на 10 лет без права переписки. В лагерях Колымы чудом остался жив, в августе 1956 года полностью реабилитирован. Тогда его из Магадана вызвали в Москву, в Кремль, где извинились, выплатили денежную компенсацию за те 10 лет и вернули прописку в Москве. В 1964 году, когда я окончила школу в Магадане, мы переехали в Москву.
В школе с 10 лет я увлекалась астрономией, поэтому решила поступать на физический факультет в МГУ, чтобы стать астрономом, но не прошла по баллам (в тот год конкурс именно в группу астрономов физфака МГУ был 20 человек на место). По совету знакомых подала документы в МИСиС, на Редмет, на кафедру металловедения и термической обработки металлов: в приёмной комиссии мне сказали, что выпускники этой кафедры разрабатывают материалы для космоса. Там тоже был большой конкурс — проходной балл 19 из 20, но я успешно сдала все экзамены и стала учиться в группе МТР-64.
Кафедру металловедения и термической обработки металлов основал отец Андрея Анатольевича Бочвара — Анатолий Михайлович, советский металловед, основатель московской школы в металловедении, профессор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР. Лучшими материаловедческими школами в СССР в то время были московская (МИСиС, кафедра А. М. Бочвара) и уральская (Свердловск, теперь Екатеринбург, кафедру возглавлял О. Штейнберг).
Когда я училась в группе МТР-64, зав.кафедрой им. А. М. Бочвара был профессор, д.т.н. Илья Израелевич Новиков. Не могу про него промолчать — лучших лекторов я в своей жизни не слышала. Причём он нам запрещал писать во время лекции, говорил: «Слушайте и думайте, а учебники читать будете дома», а по ходу лекции обязательно задавал вопросы, чтобы проконтролировать, насколько внимательно его слушают и насколько понимают то, о чём он говорит. Мне повезло, что в моей группе учился его сын Александр. Может быть, поэтому именно с нашего года поступления в курс обучения были введены новые дисциплины и расширены старые. Например, начиная с нас, стали читать курсы «Дефекты кристаллической решётки», «Металловедение тугоплавких металлов и сплавов», увеличены до двух семестров курсы кристаллографии, рентгенографии, физики металлов, физ.химии. Вообще, начиная с первого курса и до последнего, нам обязательно преподавали какое-либо металловедение — от «Введения в металловедение» (был и такой курс, причём нам его читал сам И. И. Новиков) во втором семестре до «Металловедения тугоплавких металлов и сплавов» — на пятом курсе, перед самым дипломом. Я так подробно коснулась этого периода моей жизни, чтобы акцентировать внимание на качестве обучения в учебном заведении в те годы. По сравнению с сегодняшним уровнем выпускников института, оно было значительно выше.
Ещё учась в институте, я слышала, что попасть на работу в «девятку» (так в то время неофициально называли ВНИИНМ) — большая удача. Существовала практика: когда на производство или в науку требовались металловеды, сотрудники отдела кадров приходили в учебные институты заранее, отбирали лучших на 4 курсе, по личным делам, а затем вызывали на личное собеседование. Так произошло и со мной. Собеседование со мной проводил Фёдор Степанович Овчинников. Я согласилась, при условии работы в лаборатории, поскольку хотела заниматься исследованиями. В 1969 году я окончила МИСиС со средним баллом 4,75.
В эпоху СССР подход к подбору кадров во ВНИИНМ был очень тщательный. В институт вообще попасть можно было только после окончания четырех институтов: МФТИ, МГТУ, МИФИ и МИСиС, поскольку там давались качественные знания в области физики металлов и металловедения. Когда я попала по распределению в августе 1969 года во ВНИИНМ, здесь работала целая плеяда выдающихся ученых: кроме А. А. Бочвара, отдельные лаборатории (тогда в институте было другое административное деление — отсутствовали отделы) возглавляли А. Н. Вольский, С. Т. Конобеевский, А. С. Займовский, Я. Д. Пахомов, академики и члены-корреспонденты АН СССР. Под руководством академика А. А. Бочвара собралась мощная научная школа советских материаловедов. После перехода во ВНИИНМ я сразу почувствовала высочайший интеллектуальный уровень ученых института Бочвара. Как оказалось, до 1969 года новых сотрудников не набирали уже семь лет. Когда 1 августа я пришла оформляться на работу, мне сказали, что есть вакансия инженера только в отделе научно-технической информации. Я ужасно расстроилась, позвонила маме, которая работала в то время в ЦНИИчермет. Она мне сказала, что в данном случае нарушается закон СССР (после получения образования специалист должен был три года отработать по специальности, этим государство компенсировало затраты на обучение в институте, которое в СССР было бесплатным). В тот же день было оформлено письмо о том, что меня берут в ЦНИИчермет в лабораторию металловедения. На следующий день я принесла это письмо во ВНИИНМ, и это у руководства вызвало шок. Заместитель директора по кадрам Александр Константинович Уралец вышел ко мне лично и сказал, что в настоящее время есть одна вакансия инженера-металловеда в лабораторию, но кандидата на эту должность утверждать должен лично Андрей Анатольевич Бочвар, который в данный момент находится в отпуске. Александр Константинович предложил мне 10-дневный административный отпуск, а затем — поработать в отделе НТИ до возвращения А. А. Бочвара из отпуска, когда будет решаться вопрос о моем переводе на работу в лабораторию. Таким образом, моя почти полувековая работа в стенах института началась с отпуска.
Кстати, тот трёхнедельный опыт работы в НТИ мне впоследствии очень пригодился — стало легко найти любую научно-техническую информацию в кратчайшие сроки. Необходимо отметить, что в те годы отсутствовал Интернет, и поэтому свежую научно-техническую информацию можно было получить только из текущей периодики. В годы, когда институт возглавлял А. А. Бочвар, институтская библиотека выписывала практически все ведущие научно-технические журналы — зарубежные и отечественные, а время регулярного просмотра инженерами и научными сотрудниками новой информации было закреплено официально — по средам был библиотечный день, до обеда мы его проводили в нашей технической библиотеке и сразу могли при необходимости заказать копию выбранных статей.
3 сентября 1969 года меня вызвали в кабинет к Андрею Анатольевичу вместе с начальником Л-31 — лаборатории, в которой мне предстояло работать — к.т.н. Варварой Гавриловной Кузнецовой. Андрей Анатольевич провел со мной беседу, задавал вопросы о моих интересах, поставленных целях, какие дисциплины в институте нравились больше всего, узнавал мою жизненную позицию. В конце он резюмировал: «Ладно. Работайте». И сегодня, проходя каждый рабочий день мимо бюста Андрея Анатольевича, установленного на территории института у второй проходной, я мысленно здороваюсь с ним.
Так я попала в металловедческую лабораторию — Л-31. Работали там сплошь выпускники МИСиС и МГТУ. Работу металловедов, исследовательские инструменты которых ограничены оптической и электронно-лучевой микроскопией, невозможно представить без тесного контакта со специалистами по рентгенографии. Рентгенографическими исследованиями занимались в Л-1 сотрудники, окончившие МИФИ. Чувствовалось, что люди очень глубоко знают свое дело. Уровень был задан очень высокий, и я поняла, что мне нужно расти и развиваться.
Нашу лабораторию Андрей Анатольевич Бочвар создавал лично. По слухам, он мечтал уйти с поста директора и заняться только научной деятельностью. Поэтому тематика лаборатории Л-31 охватывала металловедение почти всех металлов, которыми занимались в институте, кроме бериллия, работа с которым требовала особых мер безопасности, поэтому проводилась не только в отдельно созданной лаборатории, но даже в специально для этих работ построенном корпусе «Е». В нашей лаборатории одним из первых в СССР появился электронный сканирующий микроскоп Cameca, французского производства. Я же начала работать на отечественном аналоге — рентгеновском микроанализаторе МАР-4.
В декабре 1972 года образовалась лаборатория сверхпроводящих материалов. Этому предшествовал достаточно большой период, около десяти лет, становления этой тематики в нашем институте, обоснования её необходимости для развития страны. А началась тематика довольно интересно. Академику А. А. Бочвару академик И. К. Кикоин прислал краткое техническое задание на изготовление холодно-деформированных образцов ниобий-циркониевого сплава. Научно-исследовательские работы по разработке технологии изготовления новых сплавов были проведены всего за полгода: с 18 ноября 1961 г. по 18 мая 1962 г. За такой короткий период была сделана в институте совершенно новая работа. Академик М. Д. Миллионщиков в своем акте-отзыве по проведенным НИР написал, что «результатов лабораторных исследований достаточно для перехода к производству больших количеств проволоки из ниобий-циркониевого сплава, необходимой для производства сверхпроводящих соленоидов».
Сначала новой тематикой стали заниматься отдельные группы в разных лабораториях — в Л13, Л-23, Л-31. Тематика была абсолютно новой для нашего института, поскольку исторически наш институт был девятой лабораторией Курчатовского института, а когда он стал институтом, здесь занимались в основном радиоактивными материалами. В течение последующих 10 лет, начиная с 1962 года, в рамках отдельных групп разных лабораторий были проведены важные исследования по технологиям изготовления уже не только холодно-деформированных образцов ниобий-циркониевого, ниобий-титановых сплавов (Л-13, начальник лаборатории, тогда к.т.н., а в последующем д.т.н. Анатолий Дмитриевич Никулин), но и интерметаллидов, таких, как V3Ga, Nb3Sn, построены их диаграммы состояний. В частности, кандидатская диссертация В. А. Ковалёвой, последней дипломницы А. А. Бочвара, была посвящена построению диаграммы состояния Nb-Sn и изучению основ технологии изготовления интерметаллических сверхпроводников на основе Nb3Sn методом «внутреннего источника олова» (Л-31). В Л-23, в группе Бородич, развивали работы по V3Ga. Кстати, если бы не болезнь Бородич и её ранний уход из жизни, то, скорее всего, она была бы первым начальником сверхпроводящей лаборатории. Всеми этими работами была создана основа, необходимая для создания отдельной лаборатории, что и произошло в декабре 1972 года — была создана Л-43 во главе с Василием Фёдоровичем Гогулей.
Попала я в сверхпроводящую тематику достаточно случайно. Правда, этому предшествовал ряд событий личного характера: выход замуж, в результате чего я из Шашуры превратилась в Хлебову и то, что мы с мужем не стали затягивать с ребёночком. В институте существовал закон — как только определялась беременность у женщины, она переводилась на «чистые» работы. Я же в первый год работы занималась изучением совместимости плутония с электросталями, т.е. «грязными» работами. В Л-31 «чистыми» работами занималась Вера Алексеевна Ковалёва, к ней меня и перевели. Я стала проводить эксперименты по получению интерметаллических сверхпроводников через тонкие покрытия, в частности, занималась разработкой технологии получения покрытий состава Nb3Al, интерметаллического соединения, обладающего более высокой температурой сверхпроводящего перехода, чем Nb3Sn.
В конце 1970 года я ушла в декретный отпуск. Моего мужа призвали на 2 года (офицером) служить на границу с Китаем, в г. Кяхту, куда на 1 год переехала и я, там же и родилась наша дочь. Летом 1971 года в Кяхту мне пришло письмо от Веры Алексеевны, в котором она уведомила меня о возникновении в институте плана создания новой лаборатории по сверхпроводникам и просила меня остаться работать с ней в сверхпроводниковой тематике. О своём желании остаться работать в сверхпроводящей тематике после выхода из декрета я написала начальнику лаборатории В. Г. Кузнецовой, и она мне это разрешила. Поэтому, вернувшись из декрета в апреле 1972 года, я продолжала работать с В. А. Ковалёвой. За год моего отсутствия к ней пришёл работать также выпускник МИСиС, группы МТР-66, Александр Константинович Шиков. В год моего отсутствия, в 1971г., появились первые публикации о «бронзовом» методе получения сверхпроводников на основе V3Ga. Поскольку, как я уже упоминала, в институте была очень хорошо налажена научно-техническая информация, то сразу были проведены эксперименты сотрудниками Л-13 и Л-31 по получению подобным же образом, но соединения Nb3Sn, которые окончились успешно. И это, видимо, явилось мощным толчком к ускорению принятия окончательного решения по созданию в институте новой лаборатории, которая бы занималась исключительно новыми технологиями изготовления различных сверхпроводников.
В составе лаборатории Л-43 были различные группы — по металловедению тугоплавких и танталовых материалов, механической обработке металлов давлением, металловедческой группы по интерметаллидным сверхпроводникам, по измерению критических токов всех типов сверхпроводников, криогенный участок. Лаборатория была совершенно молодёжная, средний возраст сотрудников был меньше 40 лет. Самым старшим было немногим больше 40 лет: Анатолий Дмитриевич Никулин, к тому времени ставший начальником отдела, в который вошла Л-43, Владимир Яковлевич Филькин — заместитель начальника Л-43, Иннокентий Иванович Давыдов — руководитель группы обработки металлов давлением. Они были ведущими, исключительно талантливыми обработчиками. Их вклад в развитие технологий производства деформируемых и интерметаллидных сверхпроводников нельзя переоценить. Он огромен. Мне повезло работать в связке с ними, удалось многое от них почерпнуть.
Поскольку тематика по сверхпроводникам для всех нас была совершенно новой, материалов по технической сверхпроводимости на русском языке практически просто не было, приходилось читать много текущей периодики на английском языке. Чтобы ускорить процесс набора информации сотрудниками и ее усвоения, начальник лаборатории Василий Федорович Гогуля организовал семинар молодых сотрудников лаборатории — раз в неделю, после окончания рабочего дня. А это значит, с 16-30 до 18, а то и до 19 часов мы собирались у него в кабинете и начинали докладывать, кто и что за прошедшую неделю прочитал. Это было потрясающе интересное время. Присутствовало на этих семинарах всегда по 10-15 человек, было необыкновенно интересно.
Поначалу наша группа по металловедению интерметаллических сверхпроводников, ещё в рамках Л-31, состояла всего из 4-х человек: Ковалева В. А., Шиков А. К., Хлебова Н. Е. и лаборант Захарова А. П.. Но как только образовалась новая лаборатория Л-43, она сразу была увеличена новыми инженерами, тоже выпускниками МИСиС, группа МТР-67. Это были Виктор Иванович Панцырный и Елена Александровна Дергунова. Несколько позже в группу пришли Александра Евгеньевна Воробьёва, тоже выпускница МИСиС, а также Ирина Ивановна Потапенко, Татьяна Николаевна Измайлова, Ольга Васильевна Малафеева. И в том, что из группы В. А. Ковалёвой впоследствии вышли два доктора технических наук (А. К. Шиков и В. И. Панцырный) и три кандидата технических наук (А. Е. Воробьёва, Е. А. Дергунова и Н. Е. Хлебова), большая заслуга самой Веры Алексеевны в умелом подборе кадров, распределению работ между ними, мудром руководстве.
Успешной и эффективной работе способствовала существовавшая в институте система проведения экспериментов, получения результатов, их анализа и оценки. Результаты своих исследований мы в обязательном порядке докладывали на заседании технического совета лаборатории, где они либо утверждались, либо отправлялись на доработку. На таких техсоветах иногда присутствовали сотрудники из других лабораторий, когда сообщения касались совместных работ. Так, на одном из таких техсоветов присутствовал руководитель группы лаборатории рентгеноструктурного анализа (Л-1), учёный с большой буквы, генератор идей, к.т.н. Александр Иванович Скворцов, к сожалению, рано ушедший из нашего мира. После моего доклада о результатах экспериментов по получению слоистых покрытий на основе Nb3Al методом послойного напыления и обсуждения его стало ясно, что для решения многих проблем по разработке технологи получения сверхпроводников различными методами необходимо увеличить объём проведения рентгеноструктурных исследований сверхпроводников. А. И. Скворцов предложил кому-нибудь из инженеров нашей лаборатории прийти на стажировку к нему, освоить работу на дифрактометре, чтобы увеличить количество исследуемых образцов. Я вызвалась добровольцем, поскольку применение оптической микроскопии для изучения тонких покрытий, которыми я занималась, давало очень мало для анализа информации. А запас знаний в области рентгенографии, благодаря хорошему преподаванию этого предмета в институте, у меня был достаточен, чтобы быстро освоить методы работы на дифрактометре и расшифровки полученных дифрактограмм.
Моя кандидатская диссертация, кстати, на 3/4 состоит из данных рентгеноструктурного анализа образцов по всей технологии изготовления сверхпроводящих материалов на основе Nb3Sn, начиная от исследования высокооловянистой бронзы, определения степени её гомогенности и режимов последующей холодной деформации без её разрушения, с выдачей рекомендаций на завод в Усть-Каменогорске, где в СССР изготавливали сверхпроводники, исследование диффузионных процессов формирования сверхпроводящего слоя Nb3Sn в процессе термообработки и влияние на эти процессы легирования его титаном и заканчивая новыми конструкциями сверхпроводника, защищенным к тому времени авторским свидетельством. По отзывам оппонентов, рецензентов и научного руководителя на защите диссертации, работа получилась качественной и по охвату тематики вполне соответствовала уровню докторской.
В конце 1986 года появилась публикация об открытии высокотемпературных сверхпроводников на основе лантан-стронциевой керамики, и уже в 1987 году в нашей лаборатории начали проводиться эксперименты по получению проводников на основе этой керамики, т.е. возникло новое направление — разработка высокотемпературных сверхпроводников. В 1988 году была организована группа ВТСП в рамках лаборатории, и Александр Константинович Шиков, начальник лаборатории, практически заставил меня возглавить её. Я сопротивлялась неделю, поскольку понимала, что если я возьмусь за новое абсолютно для всех дело, мне придётся затормозить с защитой почти готовой к тому моменту диссертации. На деле так и получилось: окончательно я смогла доделать диссертацию, используя свои отпуска, и защитила её только в 1998 году. Ведь государством на создание ВТСП проводников были выделены большие денежные средства, за их использованием был установлен жесточайший контроль — в первый год мы отчитывались о проделанной работе каждый месяц! Только спустя год такие отчёты требовали каждый квартал, а потом и раз в полгода. Девять лет своей трудовой жизни прошли у меня в русле ВТСП. Было проделано много работы. По результатам получено несколько патентов, написано больше 20 статей и докладов на различные международные конференции.
С 1997 года я перешла на другую тематику — высокопрочные, высокоэлектропроводные композиционные проводники, начало разработки которых в институте осуществлялось в нашей лаборатории, в группе В. И. Панцырного. Это наноструктурные композиты, обладающие уникальным сочетанием механических и электропроводящих свойств: прочностью стали и проводимостью, близкой к проводимости чистой меди. Развитие технологии получения этого уникального класса нанокомпозиционных материалов описано в докторской диссертации В. И. Панцырного, которую он защитил в 2005 году.
Эти достаточно дорогостоящие материалы из-за сложной технологии изготовления поначалу использовались только там, где они безальтернативны — для изготовления высокопольных магнитов с напряжённостью магнитного поля >70Т. Используя наши провода на основе медь-ниобиевого сплава, в США в 2012 году был изготовлен магнит, на котором была достигнута рекордная напряжённость магнитного поля, равная 100,75Т.
В дальнейшем испытания наших проводов, проведённые в США, во Флориде, в Лаборатории Высоких Магнитных Полей, показали, что они выдерживают без разрушения более 1000 циклов нагружения при напряжении ~ 1400 МПа при температуре жидкого азота и более 10000 циклов нагружения — при комнатной температуре. Вот уже более двадцати лет провода для создания высокопольных магнитов у нас регулярно закупают научные центры США, Китая, Франции. Нужность этих работ пора бы оценить и в соответствующих научных центрах России.
Необходимость создания промышленного производства материалов нового класса привело к созданию в 2011 году дочернего предприятия ВНИИНМ и РОСНАНО ООО «НПП «НАНОЭЛЕКТРО», где я работаю по сей день и возглавляю научно-технический отдел. За годы развития этой технологии нам удалось её удешевить и развить до такой степени, что в настоящее время можно изготавливать провода в очень широком диапазоне, как размеров — от 120 мм2 до 9*10-4мм2, так и свойств: механическая прочность — от 1500÷1700МПа и электропроводность 50÷60% IACS до 800÷1000МПа и электропроводность 70÷85 % IACS. Поскольку удалось разработать режимы изготовления проводов малых сечений с заданным заказчиком сочетанием свойств, в настоящее время они находят применение в кабельной промышленности, для работы в условиях повышенной нагрузки, когда традиционные проводники не могут выполнять свою функцию. Это же их качество планируется использовать в сверхпрочных проводах для ЦЕРН, в конструкции СПМ с внутренним источником олова. Отдельно необходимо отметить разработку в ООО «НПП «НАНОЭЛЕКТРО» и создание технологии изготовления высокопрочных высокоэлектропроводных проводов большого сечения для высокоскоростных (до 450км/час) линий РЖД. В настоящее время провод сечением 120 мм2 проходит испытание во ВНИИЖТ.
Да, так сложилось, мне в жизни повезло работать во ВНИИНМ в 70-е÷80-е годы прошлого столетия, когда научная жизнь в институте бурлила, когда «научники» — так называли сотрудников лабораторий — составляли три четверти от общей численности сотрудников института. Сейчас, к большому сожалению, наоборот — они составляют меньшинство. Тогда регулярно проходили конкурсы молодых специалистов, начиная с лабораторий, отделений, а на заключительном этапе — выступления с докладами победителей первых этапов в актовом зале института. Народу набивалось — полный зал. Там в обязательном порядке присутствовали ведущие учёные института, в том числе, почти всегда — директор А. А. Бочвар. Такая обстановка в институте очень мотивировала молодых инженеров к более интенсивной работе, к повышению своего профессионального уровня.
Мне также повезло быть участником развития во ВНИИНМ сверхпроводящих материалов и нового класса материалов — нанокомпозитов, технологий их изготовления, свидетелем дружной, вдохновенной работы большого коллектива учёных, технологов, лаборантов, рабочих по реализации в металл научных экспериментов. Уровень разработок, достигнутый во ВНИИНМ по этим тематикам, полученные результаты исследований переоценить сложно. Многое было открыто и использовано впервые.
Это касается в большой степени международного проекта ИТЭР, в котором активное участие принимал наш институт. Когда стартовал проект ИТЭР, стало понятно, что в одиночку такой реактор не под силу построить ни одной стране мира, что только кооперация позволит осуществить масштабный замысел. Государства-участники предоставляли в организационный комитет результаты своих исследований. По ним оказалось, что лучшие в мире методики измерений были созданы нашими учеными. В очередной раз было доказано, что материаловедческая школа СССР и института Бочвара может решить любые поставленные задачи на высочайшем научном уровне.
На это указывают также результаты по созданию в России нового класса нанокомпозиционных проводов. В настоящее время Россия является единственной страной в мире, которая обладает технологией производства этих нанокомпозитов в крупных масштабах. За 7 лет работы дочернего предприятия ВНИИНМ ООО «НПП «НАНОЭЛЕКТРО» была разработана большая номенклатура проводников на основе медь-ниобиевого сплава, которая имеет спрос. Это оказалось возможным даже при ограниченных людских и финансовых ресурсах компании, поскольку мы не были повязаны существующими в институте стандартами отчётности, закупок и т.д. Поэтому мы могли двигаться в своих разработках значительно быстрее, быстрее их реализовать и осуществлять взаимодействие с заказчиками. На данный момент надо учитывать возрастающий интерес к этим материалам западных и особенно восточных конкурентов. Нельзя терять время. Новый класс нанокомпозиционных материалов очень перспективен, и будет обидно, если Россия потеряет свой приоритет в этом направлении только из-за недальновидности высших чиновников, которые могли, но не захотели вникать в текущие трудности компании и помочь их преодолеть.
Я уверена, что и в самом институте можно работать быстрее, если бы работу сотрудников не тормозили современные стандарты отчетности, закупок и т.д.. Это в итоге затягивает исследования, ученые нагружаются непрофильной деятельностью, от этого страдает качество итоговой продукции.
И последнее, на что я хочу обратить внимание: существует крайняя необходимость укрепления института качественными научными кадрами, выпускниками МИФИ, МИСИС, МГТУ. До нынешнего дня эти вузы остаются лучшими из институтов, которые дают качественную металловедческую подготовку студентам. «Кадры решают всё» — кто бы это ни сказал, но это определяющее условие успеха любого дела.