Страна стране рознь
После окончания железнодорожного техникума я работал на ремонте путевого хозяйства в Кузбассе. В это время агитационная бригада из Томского политехнического института набирала на местах абитуриентов для физико-технического факультета. Атомной отрасли срочно требовались кадры. Нужно было в сжатые сроки готовить молодежь для вновь и вновь открывающихся направлений.
Команда ТПИ была столь красноречива, что смогла убедить очень много народу. Тут же организовали выездную сессию. Решил попробовать и я. Экзамены сдал успешно и из главного механика «переквалифицировался» в студента — будущего инженера-атомщика.
Деканом физтеха был Петр Лапин, выдающаяся личность, принципиальный человек, сильный научный деятель. Пришедший в преподавание с реального производства, он прекрасно владел ситуацией, знал потребности. Для своих подопечных был отличным наставником. Как писал Михаил Лермонтов: «Слуга царю, отец солдатам…». Студенты хотели быть похожими на своего декана.
Первым моим местом работы стал Алма-Атинский институт высоких энергий Академии наук СССР. Местные жители называли его Космостанцией. Мне поручили закрытое «от посторонних глаз и ушей» направление, которое только начинали осваивать, — изготовление ядерных тепловыделяющих элементов прямого преобразования тепловой энергии в электрическую. Сейчас они используются в малогабаритных космических аппаратах.
Мы облучали точно такие же таблетки, какие используют в твэлах промышленных реакторов. Только их активность была намного меньше. Потом из них на специальных стендах ядерного реактора (относительно небольшом оборудовании, помещавшемся в небольшой комнате) учились получать тепловую энергию и напрямую преобразовывать в электрическую.
В 1975 году я с семьей уехал на строительство Смоленской АЭС. Я начинал трудовой путь на новом месте в совершенно незнакомой для меня сфере деятельности. Приходилось комплектовать первый энергоблок. Работал я в отделе оборудования под руководством очень опытного и квалифицированного специалиста Андрея Курочкина. Был старшим инженером группы комплектации нестандартного оборудования, позже возглавил ее. Супруга Людмила приступила к созданию диагностической лаборатории в медико-санитарной части Десногорска, была ее первой заведующей. Через несколько лет, когда все было организовано, она присоединилась к коллективу атомной станции, устроилась лаборантом в химический цех.
Зона моей ответственности постепенно перешла в более привычное в профессиональном смысле русло. Став старшим инженером отдела ядерной безопасности, я контролировал герметичность оболочек тепловыделяющих сборок (ТВС). Серьезное дело, есть учесть, что разгерметизация грозит повышением радиационной активности контура многократной принудительной циркуляции, а значит, и ухудшением радиационной обстановки. Нужно было с помощью специального оборудования обнаруживать проблему на самой ранней стадии. На заводе в Электростали, где выпускают ТВС, брак иногда случался.
Вообще отдел ядерной безопасности как только не называют: и "серые кардиналы", и "теневое правительство". Коллектив этого подразделения планирует перегрузки, выполняет градуировку датчиков энерговыделения, контролирует состояние графитовой кладки, канальной части реактора. Все, что видит ВИУР на панелях БЩУ, — наша работа и ответственность. Если сильный ОЯБ, значит, на атомной станции все спокойны. Поэтому у нас не может быть случайных людей, только профессионалы, внимательные, толковые специалисты. Руководители были с большим опытом за плечами: Павел Коротовских приехал с Белоярской АЭС, Леонид Зинаков раньше трудился на строительстве атомных подводных лодок в Северодвинске.
Я свою деятельность в отделе ядерной безопасности окончил начальником лаборатории. Потом еще несколько лет работал в учебно-тренировочном подразделении. Экстремальная ситуация сложилась однажды на первом энергоблоке. Это было в 80-х. После ремонта и промывки несколько ТВС заклинили из-за попадания металлической стружки. Зазор между тепловыделяющей сборкой и каналом очень небольшой, и извлечь посторонние предметы чрезвычайно трудно. Конечно, до разрыва дело не дошло, но помучились изрядно, попотели. Блок остановили и, пока не устранили проблему, не покидали рабочих мест ни днем, ни ночью. Каждые сутки простоя — минус 24 млн кВт часов электроэнергии. Сами понимаете, такое никогда не приветствуется.
Энергетический пуск первого энергоблока Смоленской АЭС пришелся на декабрь, был приурочен к профессиональному празднику — Дню энергетика. До этого, естественно, электричества и тепла на собственные нужды не было. Холод. Замерзали. В один из дней старший начальник смены станции Дмитрий Кривой в журнале распоряжений на блочном щите написал, обращаясь к оперативному персоналу по фамилиям: «Получить валенки». Теперь такое даже представить сложно.
Страна стране рознь. В России — холодный климат. В такой ситуации нет ничего надежнее АЭС, ничто не заменит атомные энергогенерирующие мощности. Им не страшны самые суровые морозы, любые природные катаклизмы. Атомные станции способны обеспечить электричеством целые регионы при любых условиях.
Достаточно вспомнить случай, как Ленинградская АЭС спасла от замерзания северную столицу. Температура воздуха в ту зиму понизилась до — 40 С0. Тепловые станции аварийно останавливались — замерзали котлы, топливоподача. Как следствие — в квартирах, школах, поликлиниках, учреждениях остыли батареи. Люди стали включать всевозможные электроприборы: плитки, утюги, лампочки. Из-за перегрузки «вылетали» подстанции. Началась массовая эвакуация населения. Если бы Ленинградская АЭС не взяла всю электрическую нагрузку на себя, трудно представить, чем это могло закончиться.
Еще один пример. АЭС в Иране, которую достраивала Россия, не пострадала от землетрясения большой разрушительной силы, а ведь эпицентр был в 70 километрах. Кстати, землетрясение в Спитаке тоже никак не повлияло на нормальную эксплуатацию Армянской АЭС.
Думаю, у нашей страны альтернативы нет. На долю АЭС должно приходиться не менее 20% общего производства электроэнергии. Хотя в некоторых странах этот процент значительно выше. Во Франции — 70%.
Развитию отрасли не помешает ничего, кроме недостатка финансов. Строительство одного энергоблока требует 5 млрд. И пока Росатом не в силах строить без помощи государства. Срок окупаемости — до 15 лет. К тому же упали цены на нефть. А тепловой блок-миллионник можно построить за год-два. Так что экономическая составляющая имеет очень большой вес, и особенно в период спада промышленности.