Уроки самосознания
В день моего рождения в город Екатеринослав входили банды Махно. Моя мама, схватив новорожденного меня, побежала прятаться — было известно, что, хотя бандиты сами толком не знали, за белых они или за красных, погромы тем не менее устраивали. На всякий случай мама решила спрятаться. И в суматохе несла меня головой вниз. Возможно, именно эта встряска сыграла роль в дальнейшем развитии моих умственных способностей.
В 1930-е годы на Украине был голод. В школу я поступил в 1926 году, а уже в 1932-м, когда был голодомор, получил первый урок лицемерия. Представьте картину: на улицах лежат опухшие от голода мертвые и умирающие люди, а на уроках обществоведения нам рассказывают о преимуществах социалистической системы и советской жизни. И после каждой фразы наша учительница, обращаясь к голодным детям, вопрошала: «Дети, правда, вы сыты?». Эти уроки я запомнил на всю жизнь. И до сих пор после большого застолья иногда спрашиваю у гостей: «Дети, правда, вы сыты?».
С какого-то момента я уже видел и понимал, что все эти процессы своего рода театр. Мне не хватало умения и внутренней смелости дать этому надлежащую оценку, осудить. Думать — естественно для человека. Это могут быть детские, еще незрелые мысли, но для того, чтобы стать полноценной личностью, важно, даже необходимо, чтобы человек встретил своего Учителя, Наставника. Мало кто способен сам добраться, додуматься до умения составлять собственную оценку. Мне нужно было для этого встретить Ландау. Именно он дал мне первые уроки самосознания. После того как мы с ним в течение месяца тесно общались, разговаривали о разных вещах, в том числе и о происходящих событиях, у меня буквально открылись глаза. Я научился критически воспринимать и оценивать все, что делалось вокруг меня.
В августе 1945 года, как теперь стало известно, был сформирован Спецкомитет под председательством Берии для создания атомной бомбы в СССР. В комитет вошли, в частности, Капица и Курчатов. Однако вскоре Капица испортил отношения со всемогущим председателем комитета. Это непростая история. Капица в 1945 году пожаловался Сталину на то, что Берия руководит работой комитета «как дирижер, который не знает партитуры». По существу, он был прав: Берия не разбирался в физике. Но Капица не все знал. У Лаврентия Павловича в кармане лежал чертеж бомбы — точный чертеж, где были указаны все размеры и материалы. С этими данными, полученными еще до испытания американской бомбы, по-настоящему ознакомили только Курчатова. Источник информации был столь законспирирован, что любая утечка считалась недопустимой. Так что Берия знал о бомбе в 1945 году больше Капицы. Партитура у него на самом деле была, но он не мог ее прочесть. И не мог сказать Капице: «У меня в кармане чертеж. И не уводите нас в сторону!». Сотрудничество Капицы с Берией стало невозможным.
Когда Сталин умер, Ландау мне сказал: «Все! Его нет, я его больше не боюсь, и я больше этим заниматься не буду». Вскоре меня пригласил Курчатов, в его кабинете находились Харитон и Сахаров. И три великих человека попросили меня принять у Ландау дела. И Ландау попросил об этом. Хотя к тому времени было ясно, что мы свою часть работы сделали, что ничего нового, интересного для нас уже не будет, но я, естественно, отказать не мог. Скажу прямо, я был молод, мне было 33 года, мне очень льстило предложение, полученное от таких людей. Это ведь как спорт — затягивает. Когда начинаешь заниматься каким-то делом, когда что-то внес в него, придумал, то увлекаешься и начинаешь любить это дело. Я принял от Ландау его группу и вычислительное бюро.
В Академии наук существовала тенденция проверять, как научные сотрудники ходят на работу. Мне пришлось издать приказ, в котором было написано, что в связи с недостатком рабочих мест (это чистая правда до сих пор) научным сотрудникам разрешается работать на дому. С самого начала я понял: чтобы создать хорошо работающий институт и проводить в нем правильную научную и кадровую политику, нужно поменьше спрашивать у вышестоящих.
Я был директором Института теоретической физики в течение 28 лет, и за все это время меня ни разу не пригласили в отдел науки ЦК и не присылали оттуда или из другого учреждения такого рода никаких указаний. Я сразу решил, что могу брать ответственность на себя, кого принимать на работу, кого не принимать. В конце концов наверху к этому привыкли. Надо сказать, что бюрократическая верхушка, так называемое начальство, не очень любит брать на себя ответственность, это один из тормозов бюрократической системы. Они были счастливы, что ответственность за все решения я брал на себя, и закрывали глаза на то, что я делал не по канону. Думаю, что благодаря этому мы смогли добиться крупных успехов.
Начиная с 1989 года мы почувствовали разрушительное действие утечки мозгов. Страна открылась, поездки стали свободными, а многие из наших ученых, даже молодые, имели мировое имя. К этому времени у нас образовалось три поколения учеников, это уже были не ученики Ландау, а, как их называли, представители школы Института Ландау. Институт приобрел большую популярность, американские университеты начали охоту за нашими учеными. Это предвещало конец. Когда мы потеряли Ландау, мы его заменили группой лидеров, но если распадается коллектив лидеров, то у института уже нет своего лица. Стали думать, как спасти институт. Все понимали, что наилучшее решение проблемы — это сделать так, чтобы наши ведущие ученые, которых привлекает работа на Западе, половину времени проводили там, а половину — в институте, поддерживая связь с коллективом сотрудников, со студентами.
Как учит физика, в любой замкнутой системе всегда идут процессы, ведущие к возрастанию энтропии. Но это относится лишь к суммарной энтропии системы. В отдельных частях системы энтропия может снижаться за счет повышения ее в других. В конце концов, поэтому и возможна жизнь отдельных индивидуумов.
Становление и расцвет Института Ландау совпали с периодом застоя в нашей стране. Однако и в той системе всегда оставалась возможность для создания ниш, в которых шел творческий процесс. И это происходило не только в науке.
В настоящее время наша страна больше не представляет собой замкнутую систему, она лишь часть большой системы — мирового сообщества стран и народов. И эта часть теперь далека от равновесия. А в неравновесной системе могут идти процессы, предсказать направление которых, как правило, невозможно.
Итоги мне хочется подвести все же на оптимистической ноте. Я хочу сделать это словами Петра Леонидовича Капицы, который, заканчивая разговор со мной, неоднократно повторял: «Исаак, пережили татарское нашествие, переживем и это».