Ученик Курчатова
Родился я в 1928 году в Средней Азии. Окончил школу в Ташкенте, затем — университет. Семья у нас была большая. Отец, мать и трое братьев: я — старший, Глеб — средний, младший — Олег.
Когда я учился на четвертом курсе, нас, студентов, стали анкетировать, задавали вопросы: кто отец, кто мать, чем занимаются; как участвуете в общественных делах. Сейчас я понимаю, что это КГБ нас тестировал на благонадежность. Как только я окончил институт летом 1950 года, мне пришел вызов из Москвы.
Приехал я в Москву. Оказалось, что вызвали человек двести со всех республик. В те годы было трудно со специалистами. Тогда все кадры для атомной промышленности комплектовал КГБ. Каждого из нас вызывали отдельно, рассматривали документы из института, снова спрашивали, кто родители, — в общем, всю биографию. Предложили три места распределения: Обнинск (это два часа езды от Москвы, где строили первую атомную электростанцию), Подольск, где занимались переработкой урана, и «Маяк» на Урале. Посоветоваться не с кем. Я подумал-подумал и сказал: «Маяк».
Я слышал разговоры: Маяк, Маяк, Маяк. А его только начали строить. Дали три дня на подготовку, выдали деньги — целую пачку, две тысячи рублей — я столько в руках отродясь не держал! Ну, думаю: значит, дело серьезное. Вот, говорят, тебе направление, бери билет — и поезжай.
В путевке был написан адрес: Челябинск, улица Торговая, 56. В Челябинске на Торговой улице, 56 мне выдали билеты до Челябинска-40, это три часа езды от самого Челябинска.
Комендант города отправил меня на комбинат № 817. Принимал меня на работу Музруков Борис Глебович — директор завода. Он поговорил со мной, изучил мои оценки в дипломе, спросил, как я отношусь к физике и к химии. Музруков принял решение, что я буду инженером-механиком центрального зала.
А в зале стоял реактор «А» — это первый реактор, уран-графитовый. А что такое реактор? Он здоровый, как наш Кремль! Там я получил первые наказы. Игорь Васильевич Курчатов был научным руководителем комбината, он часто бывал у нас в центральном зале. Он лично присутствовал при запуске реактора. Только по его команде мы запускали реактор; он говорил, сколько блоков положить в этот отсек, сколько в этот.
Курчатов — первый мой учитель. Часто он сидел с нами во вторую смену в центральном зале. Достает однажды яблоко из пальто и начинает есть. Дозиметрист увидел это, но постеснялся сделать замечание Курчатову и попросил меня: «Вы скажите». Я походил, походил и решился: «Игорь Васильевич, вы в центральном зале, яблоко здесь есть нельзя». Он: «Забыл! А я как будто дома».
Я проработал на первом реакторе два года. Набрался и опыта, и радиации. А в смысле опыта — там нужно было все делать быстро-быстро. Заправлять блоки. Мы заправляли топливом реактор и извлекали из него топливо. И делали это вручную! Процесс автоматизировали только в 1965 году.
Реактор «А» — это первая «звездочка» Игоря Васильевича. Вместе с ним и я получил первый орден Ленина за пуск реактора. Двадцать пять лет мне было всего. Приезжал Славский Ефим Павлович и вручал.
Все пошло нормально. Реактор работает. Теперь меня поставили начальником смены на второй реактор, реактор «В», тяжеловодный.
А потом врачи категорически запретили мне работать на реакторе. Два раза в больницу возили с сопровождением. Одна эмоциональная женщина-врач как начала орать на сопровождающего: «Что же вы с ним сделали? Еще три-четыре месяца — и он сдохнет!» Кричала, не стесняясь, прямо при мне. За эти четыре года я ни разу не был в отпуске. Оформили мне отпуск. Дали путевку в Сочи, в санаторий «8 Марта». И быстренько меня уволили, выселили из города.
Приехал я в Москву, списанный окончательно и бесповоротно. У меня тетка там была, я к ней зашел и позвонил домашним по телефону. А с родными переписка была запрещена. Нельзя! КГБ за этим следило. Ни мать, ни девушка моя не знали, где я живу. Вот я и говорю: «Мама, запиши, что такого-то числа надо послать в Сочи, в санаторий «8 Марта», телеграмму: «Мать тяжело больна, прошу срочно прибыть».
Я провел на курорте 5 дней, и приходит телеграмма. Директор санатория: «Слушай, что-то с матерью, срочно собирайся, машина у подъезда. Давай, быстренько на самолет — и в Ташкент». Ну и все, а мне только это и надо. Мне жениться надо было.
Я приехал в Ташкент. Был 1954 год. За пять дней я должен был жениться и увезти жену в Златоуст-20, на приборостроительный завод — туда я получил назначение после Челябинска. Нужно еще было согласовать вызов жены с КГБ, чтобы жену пропустили в закрытый город.
На заводе меня назначили начальником цеха по сборке и разборке центральных частей ядерной бомбы. Меня принял Володин, наш первый директор. Говорит: «Начинай формировать команду». Там еще никого не было, цех только строился. А начальник КГБ сказал Володину: «Ты посматривай за Горобцом, он самовольничает».
Ну, начали собирать людей, это уже настоящее машиностроение, там абы кого не поставишь. Я привел начальника отдела кадров в свой цех и говорю: «Слесарей ниже 7-го разряда не принимай ни в коем случае!» Люди были в основном из Челябинска. Слесари хорошие! Володин мне говорит: «Ты, слушай, не нарушай: никаких уборщиц, никаких женщин, пусть мужики убирают». Одна женщина у нас была — табельщица.
Через три года приехал из Челябинска партийный деятель — и сразу меня в партком: главный специалист по ядерным боеприпасам должен быть в парткоме.
Ну, а потом началась работа. Работали по шестнадцать, по восемнадцать часов, в три смены. На заводе было просто. Скажешь охраннику: «Без меня никого не выпускай, со мной — можно!» И мы по неделям, бывало, а то и по пятнадцать суток, не выходя, работали, когда срочная отгрузка, надо блоки собирать. Закрываю дверь на ключ, говорю: «Сортир есть, душ есть, обед вам принесут, работайте».
Вот так мы в те годы вкалывали.