Федорченко Станислав Николаевич

Город нашей мечты

Когда я завер­шал учебу в МИФИ (кафедру элек­тро­ники), один из наших пре­по­да­ва­те­лей — Борис Нико­ла­е­вич Кононов — решил перейти в СНИИП (впо­след­ствии он воз­главил лабо­ра­то­рию), и ряд своих сту­ден­тов из послед­них выпусков он при­гла­сил на работу в этот же инсти­тут. И мы решили пойти. Причем, если выпускники пре­ды­ду­щего курса пошли туда сразу на работу, то мы — сту­денты сле­ду­ю­щего курса — пришли в СНИИП на пред­ди­пломную прак­тику. Это был 1961 год. Придя сюда мы оку­ну­лись в эту «при­бор­ную жизнь», и с одной стороны, для нас это было зна­ком­ство с про­из­вод­ством, и это было для нас новым, а с другой стороны — мы были хорошо под­го­то­в­лены и не ощущали проблем в осво­е­нии научно-тех­ни­че­ской про­дук­ции, выпус­ка­е­мой СНИИП. Нас было 6 человек и Кононов отправил нас прямо на про­из­вод­ство, что было очень разумно. И в ходе пред­ди­плом­ной прак­тики, мы про­ра­бо­тали на каждом из участ­ков по месяцу, и не как инже­неры, а как обычные рабочие. Бла­го­даря этому мы полу­чили навыки, которые нам впо­след­ствии очень сильно помогли. Мы изучили всю тех­ноло­гию про­из­вод­ства, и завод, выпус­кав­ший раз­ра­ба­ты­ва­е­мую нами, в даль­нейшем, про­дук­цию стал для нас «родным домом», мы при­хо­дили туда и спо­койно решали все необ­хо­ди­мые вопросы. И это про­и­зо­шло, во многом, бла­го­даря муд­ро­сти нашего пре­по­да­ва­теля — Бориса Нико­ла­е­вича Коно­нова. Вот так я и попал в атомную отрасль.

Боль­шин­ство сотруд­ни­ков СНИИП были из узкого круга выпускни­ков МИФИ. Поэтому, когда мы пришли в СНИИП мы увидели тот же МИФИ, но в СНИИП, и нам было легко общаться со всеми. Но люди, рабо­та­ю­щие руко­во­ди­те­лями СНИИП, окон­чили МИФИ раньше, чем мы туда посту­пили — поэтому мы их не знали. Однако, это были очень высоко обра­зо­ван­ные люди. В то время Красный диплом МИФИ давался очень тяжело и ценился очень высоко. И эти люди, по обра­зо­ва­нию физики, отно­си­лись к нам — элек­трон­щи­кам, очень добро­же­ла­тельно. Мы могли кон­стру­и­ро­вать приборы, зани­маться элек­тро­ни­кой, а они решали вопросы физики излу­че­ния и, с большим удо­воль­ствием, дели­лись с нами своими зна­ни­ями. В резуль­тате сло­жи­лась очень бла­го­при­ят­ная для раз­ви­тия обста­новка. Моим началь­ни­ком лабо­ра­то­рии Город нашей мечты, и я ему очень бла­го­да­рен, что он вернул меня к физике. Я слишком хорошо знал элек­тро­нику, и она для меня уже не пред­ста­в­ляла прак­ти­че­ского инте­реса, но бла­го­даря Горну и его кол­ле­гам, я погру­зился в физику, что поз­во­лило кон­стру­и­ро­вать аппа­ра­туру, которую раньше никто не соз­да­вал. Мы про­дви­ну­лись в косми­че­ской отрасли, меди­цин­ской диа­гно­стике, ядерной меди­цине — все это мне удалось впитать. И я бла­го­да­рен судьбе, что мне удалось так мно­го­сто­ронне потру­диться.

Могу сказать, что вы видите перед собой послед­него живого руко­во­ди­теля при­бор­ного напра­в­ле­ния. Мне, моло­дому чело­веку, пред­ло­жили воз­главить напра­в­ле­ние про­из­вод­ства аппа­ра­туры для ком­би­ната «Маяк», и затем я был руко­во­ди­те­лем напра­в­ле­ний при­бо­ро­стро­е­ния для других отра­слей.

Первые мои приборы пошли в космос, ими был обо­ру­до­ван первый военный спутник, запу­щен­ный СССР. Это были приборы для обна­ру­же­ния и реги­стра­ции коор­ди­нат, мощ­но­сти и типов взрывов атомных бомб в космосе. В то время еще пытались про­во­дить испы­та­ния ядер­ного оружия на орбите Земли, в част­но­сти, это делали фран­цузы. Поэтому СССР создал целую систему из спут­ни­ков для кон­троля за подоб­ными испы­та­ни­ями. Сейчас об этом уже можно гово­рить. Хочу отметить, что Совет­ский Союз не про­во­дил подоб­ных взрывов и, более того, Н. С. Хрущев под­пи­сал соот­вет­ству­ю­щий мора­то­рий, что в даль­нейшем, привело к свер­ты­ва­нию испы­та­ний ядер­ного оружия в космосе — действиям оче­видно опасным для всех людей, живущих на Земле.

Я, как кон­струк­тор, участ­во­вал во всех перипетиях, неиз­бежно слу­чав­шихся в ходе соз­да­ния и испы­та­ний подоб­ной аппа­ра­туры. В част­но­сти, мне при­хо­ди­лось при­сут­ство­вать при запус­ках спут­ни­ков, несущих аппа­ра­туру, про­из­ве­ден­ную нашим инсти­ту­том. В то время в косми­че­скую отрасль вкла­ды­вались такие ресурсы, что можно было только «диву даваться», как страна могла это осилить. Пуски про­из­во­ди­лись в Копья­рах, в Астра­хан­ской области, на поли­гоне Капу­стин Яр. Мы там были несколько раз. Первый был неу­дач­ным. Второй — это было зимой, мы нахо­ди­лись на стар­то­вой пло­щадке, и перед самым пуском, нас от туда «попро­сили» ради нашей безо­пас­но­сти (хотя мы и были в блин­даже). Мы отправи­лись кара­ва­ном, и к началу пуска отъе­хали от стар­то­вой пло­щадки кило­мет­ров 4-5. И вдруг…это было очень кра­си­во…­си­нее-синее небо....покры­тая снегом белая степь…и откуда-то из земли возник конус ракеты, затем столб пламени и ракета взмыла в небо! Мы стояли и зача­ро­ванно смо­тре­ли…И вдруг, где-то на 10-й секунде ракета взры­ва­ется и с неба начи­нают сыпаться обломки. И, бук­вально перед нами, стали падать огромные куски железа, баки, части обо­ру­до­ва­ни­я…­в­ре­зались в землю вздымая в воздух снежно-серые взры­вы…Мы пере­кре­сти­лись и отправи­лись подальше от этого места...

Сле­ду­ю­щий пуск был летом. Мы снова при­е­хали в Копьяры — неболь­шой городок, поэтому мы жили на стар­то­вой пло­щадке. Туда надо было доби­раться по степи. День, солнце палит, в нашем авто­бусе гра­ду­сов 60 жары, все изне­мо­гают от жажды. Мы просим води­теля-солдата: «Отвези нас куда-нибудь, где можно попить, а то мы не доедем до пло­щадки!» Он говорит: «Ладно!» Сво­ра­чи­вает с дороги и подъез­жает к тор­ча­щему из земли колодцу с желобом и неболь­шим бас­сей­ном. Мы бро­си­лись к этому колодцу и напи­лись этой пре­крас­ной холод­ной осве­жа­ю­щей водой. Когда все утолили жажду — побла­го­да­рили солдата за воз­мож­ность попить. А он отве­чает: «Не вы первые — вер­блюды, лошади и овцы здесь тоже с удо­воль­ствием пьют». Мы были шоки­ро­ваны таким ответом, но, честно при­знаться, такой нео­бы­чайно вкусной и изу­ми­тельно чистой воды, я в своей жизни больше нигде не пил! Но это так, лири­че­ское отступ­ле­ние. Всего по этому проекту нами было сделано четыре ком­плекта обо­ру­до­ва­ния — первые два были поте­ряны в ходе неу­дач­ных пусков, третий пошел в космос, а чет­вер­тый остался и даже побывал на выставке.

Помимо косми­че­ских про­грамм, мы раз­ра­ба­ты­вали обо­ру­до­ва­ние для «Маяка». В част­но­сти, аппа­ра­туру, кон­тро­ли­ру­ю­щую тех­ноло­ги­че­ские про­цессы на про­из­вод­стве этого ком­би­ната. Заводы «Маяка» были постро­ены сразу после войны, на них еще Кур­ча­тов был. В заво­до­у­пра­в­ле­нии — кра­си­вом здании — до сих пор висит его пре­крас­ный портрет. Я был на 40-м заводе, где нахо­ди­лась первая лабо­ра­то­рия и первый реактор. Там стояли стол и кресло Кур­ча­това, которое было довольно ради­о­ак­тивно-гряз­но…­по­зже его все же выне­сли…В старые времена люди не обра­щали вни­ма­ние на такие вещи, но позже, когда поя­вился дози­мет­ри­че­ский кон­троль, он это кресло просто обходил сто­ро­ной, так как оно было очень сильно облу­чено. Но в итоге этот ради­о­ак­тив­ный реликт все же выбро­сили.

По нашей аппа­ра­туре, уста­но­в­лен­ной на «Маяке», судили о тех­ноло­ги­че­ских про­цес­сах, про­те­кав­ших на «Маяке». Если аппа­ра­тура фик­си­ро­вала нару­ше­ние, то вся смена должна был либо бро­саться на его устра­не­ние, либо бежать, так как было несколько смер­тель­ных случаев. Аппа­ра­тура была ори­ен­ти­ро­вана на безо­пас­ность, и там я стол­к­нулся с про­бле­мой элек­тро­маг­нит­ных помех, интер­прети­ру­е­мых обо­ру­до­ва­нием, как нару­ше­ние про­цесса. В таких случаях смена просто не знала, что ей делать — убегать или пытаться исправить ситу­а­цию. Когда такие ситу­а­ции про­ис­хо­дят раз в месяц это еще ничего, но, когда чаще — смена начи­нает нерв­ни­чать и докла­ды­вает руко­вод­ству ком­би­ната. Руко­вод­ство ком­би­ната сразу же звонит зам­ми­ни­стру, зам­ми­ни­стр наби­рает номер дирек­тора инсти­тута, а тот говорит мне: «Поезжай!». И вот пред­ставьте себе сколько раз я туда ездил! И это пов­то­ря­лось до тех пор, пока я не нашел людей, спе­ци­али­зи­ру­ю­щихся на устра­не­нии элек­тро­маг­нит­ных помех на флоте. Я под­клю­чил их к нашей работе. Для них было инте­ресно решить подоб­ную задачу, и в итоге, мы лик­ви­ди­ро­вали эту про­блему и ко мне вопро­сов на эту тему больше никогда не воз­ни­кало.

Ком­би­нат «Маяк» рас­поло­жен за мно­го­чи­с­лен­ными рядами колючей про­волоки, вдали от всех. И, при­ез­жая туда, попа­да­ешь в город Мечты! Там все тихо и спо­койно! Если кино­те­а­тры, то москов­ские! Если театр — то по меньшей мере -поло­вина Боль­шого театра, или даже больше! И люди, живущие за этими рядами колючей про­волоки, живут в свое удо­воль­ствие — потому что есть все! При этом, зар­платы высокие и нет оче­ре­дей. Пре­крас­нейшее огромнейшее озеро, в котором купа­ются только жители этого города. На озере есть свой эллинг с парус­ни­ками. На берегу озера разбит огромный парк — с колесом обо­зре­ния и со всеми аттрак­ци­о­нами парка Горь­кого в Москве! В этом парке был курьезный случай. Со мной приехал молодой парень. Мы пришли в парк, и он увидел все эти аттрак­ци­оны — колесо обо­зре­ния, само­леты, делав­шие мертвую петлю, и «заго­релся» про­ка­титься. Подошли к чело­веку, вклю­ча­ю­щему аттрак­ци­оны (а там все абсо­лютно бес­платно, катайся сколько захо­чешь!) Спра­ши­вает: «Хочешь кататься?! Ну залезай». Парень залез в самолет. Работ­ник аттрак­ци­она его при­стег­нул и нажал кнопку. Самолет завер­телся, сотруд­ник парка посмо­трел — кру­тится нор­мально, и куда-то ушел. Прошло немного времени, и я вижу, что мой напар­ник сначала поблед­нел, а потом начал стучать руками по само­лету, пока­зы­вая, что ему плохо и он хочет выйти. Я бро­сился вслед за работ­ни­ком парка, смотрю — он сидит и играет в шахматы, совер­шенно не бес­по­ко­ясь, что там с аттрак­ци­о­ном! Я говорю: «Слушай, там парню уже плохо, он хочет слезть». Отве­чает: «Ааа, уже нака­тался?» Вер­нулся к аттрак­ци­ону, выклю­чил его и пошел обратно дои­гры­вать партию. Самолет по инерции покру­тился еще какое-то время и оста­но­вился не внизу, а вверху и мой товарищ завис вниз головой. Я кричу мужику: «Стой! Верни парня вниз!» Отве­чает: «Ааа…­сейчас». Воз­вра­ща­ется, опус­кает самолет и уходит опять. Мой товарищ сидит бледный и даже не может вылезти. Спра­ши­ваю: «Нака­тался?» А он и гово­рить то толком не может.

На «Маяке» многое бес­платно или плата чисто сим­во­ли­че­ская. Напри­мер, там огромнейшие кино­те­а­тры, огромнейшие! Как в Москве! Мы заходим туда — никого нет! Заходим в зал, садимся, никого нет! Уже пора начи­нать показ фильма. Вдруг откры­ва­ется око­шечко, за которым стоит про­ек­тор: «Ну что, ребят, собрались? Крутить? Крутить!» «Маяк» был городом нашей мечты. 30 копеек стоил завтрак в гости­нице. И на 30 копеек можно было наесться до «отвала!». А на режим­ной тер­ри­то­рии, на самих объек­тах, на 70 копеек обед и ужин — причем блюда «ресто­ран­ные» и в коли­че­стве, которое просто трудно съесть.

На «Маяке», в своем, отдель­ном кот­те­дж­ном поселке жили немец­кие спе­ци­али­сты, при­ве­зен­ные из Гер­ма­нии после окон­ча­ния Второй Мировой войны. Жили они доста­точно зам­кнуто и рабо­тали в ЦЗЛ — Цен­траль­ной завод­ской лабо­ра­то­рии — по сути это был НИИ- научно-иссле­до­ва­тель­ский инсти­тут. Немцы раз­ра­ба­ты­вали тех­ноло­гии по пере­ра­ботке ядерных мате­ри­а­лов, которые, затем, вне­дря­лись на про­из­вод­ствах. Они рабо­тали, как ученые, для них спе­ци­ально при­везли биб­ли­о­теку Ганна — немец­кого физика, зани­мав­ше­гося при Гитлере раз­ра­бот­кой ядер­ного оружия. Немцы, живя в своем поселке ни в чем не нуждались, жили вместе со своими семьями и за свою работу полу­чали и премии, и ордена. В общем, жили они хорошо. Немцы с одной стороны ассими­ли­ро­вались, а с другой жили довольно обо­со­б­ленно. Это про­я­в­ля­лось даже внешне — выезды верхом на лошадях, собаки, с кото­рыми они гуляли. И это надо было видеть! Когда бабушка, с вуалью, можно даже сказать — дама, про­гу­ли­ва­ется с очень ухо­жен­ным псом на поводке. А в 62-63 годах им сказали — если хотите вер­нуться в Гер­ма­нию — можете ехать. И они уехали. И к году 69-70 немцев на «Маяке» не оста­лось. Кот­те­дж­ный поселок осво­бо­дился, и наи­бо­лее заслу­жен­ным сотруд­ни­кам Маяка стали отда­вать немец­кие дома, фак­ти­че­ски, в вечное поль­зо­ва­ние.

Когда я впервые приехал на «Маяк» там еще была улица Берии, которую впо­след­ствии пере­и­ме­но­вали. Если гово­рить серьезно — Берия был пре­вос­ход­ный орга­ни­за­тор и атомная отрасль во многом обязана ему своими успе­хами. И я думаю, каждый из вете­ра­нов, застав­ших начало соз­да­ния отрасли отдаст должное орга­ни­за­тор­ским спо­соб­но­стям Берии. Однако, стоит сказать, что воз­мож­но­сти Берии также опре­де­ля­лись почти без­гра­нич­ной властью и рабской рабочей силой заклю­чен­ных. Я еще застал время, когда на «Маяке» стояли бараки заклю­чен­ных, которые рабо­тали не только на стройках, но и на неко­то­рых про­из­вод­ствен­ных участ­ках. Позже, это где-то 64-65 года — их оттуда вывезли.

Чтобы совер­шать тех­ноло­ги­че­ские прорывы, рус­скому народу, навер­ное, все же нужна дис­ци­пли­на…Как-то раз я был в коман­ди­ровке в Дне­про­пет­ров­ске. Я быстро закон­чил свою работу по наладке аппа­ра­туры, пред­на­зна­чен­ной для косми­че­ских спут­ни­ков и решил про­гу­ляться по заводу. Кстати, мы назы­вали спут­ники «яйцами» из-за их формы. И вот я вижу, как над одним из «яиц» сто­ит…раз, два, три…четыре чело­века! Подошел посмо­треть — что они там делают? И вдруг я слышу, как мастер говорит рабо­чему: «Взять левой рукой ключ М-8, под­не­сти к гайке номер 5 и повер­нуть на 2 оборота». Рабочий пово­ра­чи­вает. Пред­стави­тель ОТК тут же про­ве­ряет — правильно ли совер­шена опе­ра­ция, а воен­пред фик­си­рует, что все сделано согласно инструк­ции! Я не выдер­жал, засме­ялся и побежал к своим, говорю: «Ребята, там цирк, пошли смо­треть!» И мы все, нас человек 5, молодые, веселые, побе­жали смо­треть и сме­ять­ся…Вот какая была дис­ци­плина и как стро­и­лась косми­че­ская отрасль.. Но это давало резуль­тат.

Начало 90-х годов — время, когда пре­кра­ти­лось финан­си­ро­ва­ние и отрасли при­шлось попро­сту «выжи­вать», поставило крест на многих про­ек­тах, в том числе на наших раз­ра­бот­ках ради­о­ди­а­гно­сти­че­ского обо­ру­до­ва­ния, такого как гамма камеры и томо­графы. В пред­пе­ре­стро­еч­ные годы все работы по этой аппа­ра­туры были скон­цен­три­ро­ваны в СНИИП. Это чрез­вы­чайно сложная область, тре­бу­ю­щая синтеза знаний физики и меди­цины. Чтобы его при­об­ре­сти необ­хо­димо потра­тить не один год жизни. Был потерян целый пласт высо­ко­клас­с­ных спе­ци­али­стов, рабо­тав­ших над это тема­ти­кой и сегодня вос­ста­но­вить его прак­ти­че­ски невоз­можно. К огром­ному сожа­ле­нию, время было упущено и теперь России при­хо­дится заку­пать эту доро­го­сто­я­щую аппа­ра­туру за рубежом. Однако про­из­вод­ство ради­о­фар­м­пре­па­ра­тов все же сохра­ни­лось, и это большой плюс. Ради­о­фар­м­пре­па­раты что-то вроде бинтов — рас­хо­жий мате­риал. Но стоящий очень дорого. И это большой плюс для рос­сийской ядерной меди­цины, так как нет необ­хо­ди­мо­сти заку­пать и их за рубежом.

Несмо­тря на сложный пере­стро­еч­ный период и труд­но­сти, с ним свя­зан­ные, инсти­тут выжил и про­дол­жает рабо­тать, про­из­водя кон­ку­рен­т­ное обо­ру­до­ва­ние. И это глав­ное…