Федорченко Станислав Николаевич

Город нашей мечты

Когда я завершал учебу в МИФИ (кафедру элек­тро­ники), один из наших препо­да­ва­те­лей — Борис Нико­ла­е­вич Коно­нов — решил перейти в СНИИП (впо­след­ствии он возгла­вил лабо­ра­то­рию), и ряд своих сту­ден­тов из послед­них выпус­ков он при­гла­сил на работу в этот же инсти­тут. И мы решили пойти. При­чем, если выпуск­ники преды­дущего курса пошли туда сразу на работу, то мы — сту­денты сле­дующего курса — при­шли в СНИИП на пред­диплом­ную прак­тику. Это был 1961 год. Придя сюда мы оку­ну­лись в эту «при­бор­ную жизнь», и с одной сто­роны, для нас это было зна­ком­ство с про­из­вод­ством, и это было для нас новым, а с дру­гой сто­роны — мы были хорошо подго­тов­лены и не ощущали про­блем в осво­е­нии научно-тех­ни­че­ской про­дукции, выпус­ка­емой СНИИП. Нас было 6 чело­век и Коно­нов отпра­вил нас прямо на про­из­вод­ство, что было очень разумно. И в ходе пред­диплом­ной прак­тики, мы про­ра­бо­тали на каж­дом из участ­ков по месяцу, и не как инже­неры, а как обыч­ные рабо­чие. Благо­даря этому мы полу­чили навыки, кото­рые нам впо­след­ствии очень сильно помогли. Мы изу­чили всю тех­но­логию про­из­вод­ства, и завод, выпус­кавший раз­ра­ба­ты­ва­емую нами, в даль­нейшем, про­дукцию стал для нас «род­ным домом», мы при­хо­дили туда и спо­койно решали все необ­хо­димые вопросы. И это про­изошло, во многом, благо­даря муд­ро­сти нашего препо­да­ва­теля — Бориса Нико­ла­е­вича Коно­нова. Вот так я и попал в атом­ную отрасль.

Большин­ство сотруд­ни­ков СНИИП были из узкого круга выпуск­ни­ков МИФИ. Поэтому, когда мы при­шли в СНИИП мы уви­дели тот же МИФИ, но в СНИИП, и нам было легко общаться со всеми. Но люди, рабо­тающие руко­во­ди­те­лями СНИИП, окон­чили МИФИ раньше, чем мы туда поступили — поэтому мы их не знали. Однако, это были очень высоко обра­зо­ван­ные люди. В то время Крас­ный диплом МИФИ давался очень тяжело и ценился очень высоко. И эти люди, по обра­зо­ва­нию физики, отно­си­лись к нам — элек­тронщи­кам, очень доб­роже­ла­тельно. Мы могли кон­стру­и­ро­вать при­боры, заниматься элек­тро­ни­кой, а они решали вопросы физики излу­че­ния и, с большим удо­вольствием, дели­лись с нами сво­ими зна­ни­ями. В результате сложи­лась очень благопри­ят­ная для раз­ви­тия обста­новка. Моим началь­ни­ком лабо­ра­то­рии Город нашей мечты, и я ему очень благо­да­рен, что он вер­нул меня к физике. Я слиш­ком хорошо знал элек­тро­нику, и она для меня уже не пред­став­ляла прак­ти­че­ского инте­реса, но благо­даря Горну и его кол­легам, я погру­зился в физику, что поз­во­лило кон­стру­и­ро­вать аппа­ра­туру, кото­рую раньше никто не созда­вал. Мы про­дви­ну­лись в кос­ми­че­ской отрасли, медицин­ской диагно­стике, ядер­ной медицине — все это мне уда­лось впи­тать. И я благо­да­рен судьбе, что мне уда­лось так много­сто­ронне потру­диться.

Могу ска­зать, что вы видите перед собой послед­него живого руко­во­ди­теля при­бор­ного направ­ле­ния. Мне, моло­дому чело­веку, пред­ложили возгла­вить направ­ле­ние про­из­вод­ства аппа­ра­туры для ком­би­ната «Маяк», и затем я был руко­во­ди­те­лем направ­ле­ний при­бо­ро­стро­е­ния для других отрас­лей.

Пер­вые мои при­боры пошли в кос­мос, ими был обо­ру­до­ван пер­вый воен­ный спут­ник, запущен­ный СССР. Это были при­боры для обна­руже­ния и реги­страции коор­ди­нат, мощ­но­сти и типов взрывов атом­ных бомб в кос­мосе. В то время еще пыта­лись про­во­дить испыта­ния ядер­ного оружия на орбите Земли, в част­но­сти, это делали фран­цузы. Поэтому СССР создал целую систему из спут­ни­ков для кон­троля за подоб­ными испыта­ни­ями. Сей­час об этом уже можно гово­рить. Хочу отме­тить, что Совет­ский Союз не про­во­дил подоб­ных взрывов и, более того, Н. С. Хрущев подпи­сал соот­вет­ствующий мора­то­рий, что в даль­нейшем, при­вело к свер­ты­ва­нию испыта­ний ядер­ного оружия в кос­мосе — действиям оче­видно опас­ным для всех людей, живущих на Земле.

Я, как кон­струк­тор, участ­во­вал во всех перипе­тиях, неиз­бежно слу­чавшихся в ходе созда­ния и испыта­ний подоб­ной аппа­ра­туры. В част­но­сти, мне при­хо­ди­лось при­сут­ство­вать при запус­ках спут­ни­ков, несущих аппа­ра­туру, про­из­ве­ден­ную нашим инсти­ту­том. В то время в кос­ми­че­скую отрасль вкла­ды­ва­лись такие ресурсы, что можно было только «диву даваться», как страна могла это оси­лить. Пуски про­из­во­ди­лись в Копья­рах, в Аст­ра­хан­ской обла­сти, на полигоне Капу­стин Яр. Мы там были несколько раз. Пер­вый был неудач­ным. Вто­рой — это было зимой, мы нахо­ди­лись на стар­то­вой площадке, и перед самым пус­ком, нас от туда «попро­сили» ради нашей без­опас­но­сти (хотя мы и были в блин­даже). Мы отпра­ви­лись кара­ва­ном, и к началу пуска отъе­хали от стар­то­вой площадки километ­ров 4-5. И вдруг…это было очень кра­сиво…синее-синее небо....покрытая снегом белая степь…и откуда-то из земли воз­ник конус ракеты, затем столб пламени и ракета взмыла в небо! Мы сто­яли и зача­ро­ванно смот­рели…И вдруг, где-то на 10-й секунде ракета взры­ва­ется и с неба начи­нают сыпаться обломки. И, бук­вально перед нами, стали падать огром­ные куски железа, баки, части обо­ру­до­ва­ния…вре­за­лись в землю вздымая в воз­дух снежно-серые взрывы…Мы пере­кре­сти­лись и отпра­ви­лись подальше от этого места...

Сле­дующий пуск был летом. Мы снова при­е­хали в Копьяры — небольшой горо­док, поэтому мы жили на стар­то­вой площадке. Туда надо было доби­раться по степи. День, солнце палит, в нашем авто­бусе гра­ду­сов 60 жары, все изнемогают от жажды. Мы про­сим води­теля-сол­дата: «Отвези нас куда-нибудь, где можно попить, а то мы не доедем до площадки!» Он гово­рит: «Ладно!» Сво­ра­чи­вает с дороги и подъезжает к тор­чащему из земли колодцу с жело­бом и небольшим бас­сей­ном. Мы бро­си­лись к этому колодцу и напи­лись этой пре­крас­ной холод­ной освежающей водой. Когда все уто­лили жажду — поблаго­да­рили сол­дата за возмож­ность попить. А он отве­чает: «Не вы пер­вые — вер­блюды, лошади и овцы здесь тоже с удо­вольствием пьют». Мы были шоки­ро­ваны таким отве­том, но, честно при­знаться, такой необы­чайно вкус­ной и изуми­тельно чистой воды, я в своей жизни больше нигде не пил! Но это так, лири­че­ское отступ­ле­ние. Всего по этому про­екту нами было сде­лано четыре комплекта обо­ру­до­ва­ния — пер­вые два были поте­ряны в ходе неудач­ных пус­ков, тре­тий пошел в кос­мос, а чет­вер­тый остался и даже побы­вал на выставке.

Помимо кос­ми­че­ских программ, мы раз­ра­ба­ты­вали обо­ру­до­ва­ние для «Маяка». В част­но­сти, аппа­ра­туру, кон­тро­ли­рующую тех­но­логи­че­ские процессы на про­из­вод­стве этого ком­би­ната. Заводы «Маяка» были постро­ены сразу после войны, на них еще Кур­ча­тов был. В заво­до­управ­ле­нии — кра­си­вом зда­нии — до сих пор висит его пре­крас­ный порт­рет. Я был на 40-м заводе, где нахо­ди­лась пер­вая лабо­ра­то­рия и пер­вый реак­тор. Там сто­яли стол и кресло Кур­ча­това, кото­рое было довольно радио­ак­тивно-грязно…позже его все же вынесли…В ста­рые времена люди не обращали внима­ние на такие вещи, но позже, когда появился дозимет­ри­че­ский кон­троль, он это кресло про­сто обхо­дил сто­ро­ной, так как оно было очень сильно облу­чено. Но в итоге этот радио­ак­тив­ный реликт все же выбро­сили.

По нашей аппа­ра­туре, уста­нов­лен­ной на «Маяке», судили о тех­но­логи­че­ских процес­сах, про­те­кавших на «Маяке». Если аппа­ра­тура фик­си­ро­вала нару­ше­ние, то вся смена должна был либо бро­саться на его устра­не­ние, либо бежать, так как было несколько смер­тель­ных слу­чаев. Аппа­ра­тура была ори­ен­ти­ро­вана на без­опас­ность, и там я столк­нулся с про­блемой элек­тро­маг­нит­ных помех, интер­пре­ти­ру­емых обо­ру­до­ва­нием, как нару­ше­ние процесса. В таких слу­чаях смена про­сто не знала, что ей делать — убегать или пытаться испра­вить ситу­ацию. Когда такие ситу­ации про­ис­хо­дят раз в месяц это еще ничего, но, когда чаще — смена начи­нает нерв­ни­чать и докла­ды­вает руко­вод­ству ком­би­ната. Руко­вод­ство ком­би­ната сразу же зво­нит замми­ни­стру, замми­нистр наби­рает номер дирек­тора инсти­тута, а тот гово­рит мне: «Поезжай!». И вот пред­ставьте себе сколько раз я туда ездил! И это повто­ря­лось до тех пор, пока я не нашел людей, спе­ци­а­ли­зи­рующихся на устра­не­нии элек­тро­маг­нит­ных помех на флоте. Я под­клю­чил их к нашей работе. Для них было инте­ресно решить подоб­ную задачу, и в итоге, мы лик­ви­ди­ро­вали эту про­блему и ко мне вопро­сов на эту тему больше никогда не воз­ни­кало.

Ком­би­нат «Маяк» рас­по­ложен за много­чис­лен­ными рядами колю­чей про­во­локи, вдали от всех. И, при­езжая туда, попа­да­ешь в город Мечты! Там все тихо и спо­койно! Если кино­те­атры, то мос­ков­ские! Если театр — то по меньшей мере -поло­вина Большого театра, или даже больше! И люди, живущие за этими рядами колю­чей про­во­локи, живут в свое удо­вольствие — потому что есть все! При этом, зарплаты высо­кие и нет оче­ре­дей. Пре­крас­нейшее огром­нейшее озеро, в кото­ром купаются только жители этого города. На озере есть свой эллинг с парус­ни­ками. На берегу озера раз­бит огром­ный парк — с коле­сом обо­зре­ния и со всеми аттракци­о­нами парка Горького в Москве! В этом парке был курьез­ный слу­чай. Со мной при­е­хал моло­дой парень. Мы при­шли в парк, и он уви­дел все эти аттракци­оны — колесо обо­зре­ния, само­леты, делавшие мерт­вую петлю, и «заго­релся» про­ка­титься. Подошли к чело­веку, вклю­чающему аттракци­оны (а там все абсо­лютно бес­платно, катайся сколько захо­чешь!) Спраши­вает: «Хочешь кататься?! Ну зале­зай». Парень залез в само­лет. Работ­ник аттракци­она его при­стег­нул и нажал кнопку. Само­лет завер­телся, сотруд­ник парка посмот­рел — кру­тится нормально, и куда-то ушел. Прошло немного времени, и я вижу, что мой напар­ник сна­чала поблед­нел, а потом начал сту­чать руками по само­лету, пока­зы­вая, что ему плохо и он хочет выйти. Я бро­сился вслед за работ­ни­ком парка, смотрю — он сидит и играет в шахматы, совершенно не бес­по­ко­ясь, что там с аттракци­о­ном! Я говорю: «Слушай, там парню уже плохо, он хочет слезть». Отве­чает: «Ааа, уже нака­тался?» Вер­нулся к аттракци­ону, выклю­чил его и пошел обратно доиг­ры­вать пар­тию. Само­лет по инерции покру­тился еще какое-то время и оста­но­вился не внизу, а вверху и мой това­рищ завис вниз голо­вой. Я кричу мужику: «Стой! Верни парня вниз!» Отве­чает: «Ааа…сей­час». Воз­враща­ется, опус­кает само­лет и ухо­дит опять. Мой това­рищ сидит блед­ный и даже не может вылезти. Спраши­ваю: «Нака­тался?» А он и гово­рить то тол­ком не может.

На «Маяке» многое бес­платно или плата чисто сим­во­ли­че­ская. Напри­мер, там огром­нейшие кино­те­атры, огром­нейшие! Как в Москве! Мы захо­дим туда — никого нет! Захо­дим в зал, садимся, никого нет! Уже пора начи­нать показ фильма. Вдруг откры­ва­ется окошечко, за кото­рым стоит про­ек­тор: «Ну что, ребят, собра­лись? Кру­тить? Кру­тить!» «Маяк» был горо­дом нашей мечты. 30 копеек стоил зав­трак в гости­нице. И на 30 копеек можно было наесться до «отвала!». А на режим­ной тер­ри­то­рии, на самих объек­тах, на 70 копеек обед и ужин — при­чем блюда «ресто­ран­ные» и в коли­че­стве, кото­рое про­сто трудно съесть.

На «Маяке», в своем, отдель­ном кот­те­дж­ном поселке жили немец­кие спе­ци­а­ли­сты, при­ве­зен­ные из Герма­нии после окон­ча­ния Вто­рой Миро­вой войны. Жили они доста­точно замкнуто и рабо­тали в ЦЗЛ — Цен­траль­ной завод­ской лабо­ра­то­рии — по сути это был НИИ- научно-иссле­до­ва­тельский инсти­тут. Немцы раз­ра­ба­ты­вали тех­но­логии по пере­ра­ботке ядер­ных мате­ри­а­лов, кото­рые, затем, внед­ря­лись на про­из­вод­ствах. Они рабо­тали, как уче­ные, для них спе­ци­ально при­везли биб­лио­теку Ганна — немец­кого физика, занимавшегося при Гит­лере раз­ра­бот­кой ядер­ного оружия. Немцы, живя в своем поселке ни в чем не нуж­да­лись, жили вме­сте со сво­ими семьями и за свою работу полу­чали и премии, и ордена. В общем, жили они хорошо. Немцы с одной сто­роны асси­ми­ли­ро­ва­лись, а с дру­гой жили довольно обособ­ленно. Это про­яв­ля­лось даже внешне — выезды вер­хом на лоша­дях, собаки, с кото­рыми они гуляли. И это надо было видеть! Когда бабушка, с вуа­лью, можно даже ска­зать — дама, прогу­ли­ва­ется с очень ухожен­ным псом на поводке. А в 62-63 годах им ска­зали — если хотите вер­нуться в Герма­нию — можете ехать. И они уехали. И к году 69-70 немцев на «Маяке» не оста­лось. Кот­те­дж­ный посе­лок осво­бо­дился, и наи­бо­лее заслужен­ным сотруд­ни­кам Маяка стали отда­вать немец­кие дома, фак­ти­че­ски, в веч­ное поль­зо­ва­ние.

Когда я впер­вые при­е­хал на «Маяк» там еще была улица Берии, кото­рую впо­след­ствии пере­име­но­вали. Если гово­рить серьезно — Берия был пре­вос­ход­ный орга­ни­за­тор и атом­ная отрасль во многом обя­зана ему сво­ими успе­хами. И я думаю, каж­дый из вете­ра­нов, заставших начало созда­ния отрасли отдаст долж­ное орга­ни­за­тор­ским спо­соб­но­стям Берии. Однако, стоит ска­зать, что возмож­но­сти Берии также опре­де­ля­лись почти безгра­нич­ной вла­стью и раб­ской рабо­чей силой заклю­чен­ных. Я еще застал время, когда на «Маяке» сто­яли бараки заклю­чен­ных, кото­рые рабо­тали не только на строй­ках, но и на неко­то­рых про­из­вод­ствен­ных участ­ках. Позже, это где-то 64-65 года — их оттуда вывезли.

Чтобы совершать тех­но­логи­че­ские про­рывы, рус­скому народу, навер­ное, все же нужна дис­ци­плина…Как-то раз я был в коман­ди­ровке в Дне­про­пет­ров­ске. Я быстро закон­чил свою работу по наладке аппа­ра­туры, пред­на­зна­чен­ной для кос­ми­че­ских спут­ни­ков и решил прогу­ляться по заводу. Кстати, мы назы­вали спут­ники «яйцами» из-за их формы. И вот я вижу, как над одним из «яиц» стоит…раз, два, три…четыре чело­века! Подошел посмот­реть — что они там делают? И вдруг я слышу, как мастер гово­рит рабо­чему: «Взять левой рукой ключ М-8, под­не­сти к гайке номер 5 и повер­нуть на 2 обо­рота». Рабо­чий пово­ра­чи­вает. Пред­ста­ви­тель ОТК тут же про­ве­ряет — пра­вильно ли совершена опе­рация, а воен­пред фик­си­рует, что все сде­лано согласно инструкции! Я не выдержал, засме­ялся и побежал к своим, говорю: «Ребята, там цирк, пошли смот­реть!» И мы все, нас чело­век 5, моло­дые, весе­лые, побежали смот­реть и сме­яться…Вот какая была дис­ци­плина и как стро­и­лась кос­ми­че­ская отрасль.. Но это давало результат.

Начало 90-х годов — время, когда пре­кра­ти­лось финан­си­ро­ва­ние и отрасли при­ш­лось попро­сту «выжи­вать», поста­вило крест на многих про­ек­тах, в том числе на наших раз­ра­бот­ках радио­ди­агно­сти­че­ского обо­ру­до­ва­ния, такого как гамма камеры и томографы. В предпе­ре­стро­еч­ные годы все работы по этой аппа­ра­туры были сконцен­три­ро­ваны в СНИИП. Это чрез­вы­чайно слож­ная область, тре­бующая син­теза зна­ний физики и медицины. Чтобы его при­об­ре­сти необ­хо­димо потра­тить не один год жизни. Был поте­рян целый пласт высо­ко­класс­ных спе­ци­а­ли­стов, рабо­тавших над это тема­ти­кой и сегодня вос­ста­но­вить его прак­ти­че­ски невозможно. К огром­ному сожа­ле­нию, время было упущено и теперь Рос­сии при­хо­дится закупать эту дорого­сто­ящую аппа­ра­туру за рубежом. Однако про­из­вод­ство радиофармпрепа­ра­тов все же сохра­ни­лось, и это большой плюс. Радиофармпрепа­раты что-то вроде бин­тов — рас­хожий мате­риал. Но сто­ящий очень дорого. И это большой плюс для рос­сийской ядер­ной медицины, так как нет необ­хо­димо­сти закупать и их за рубежом.

Несмотря на слож­ный пере­стро­еч­ный период и труд­но­сти, с ним свя­зан­ные, инсти­тут выжил и про­должает рабо­тать, про­из­водя кон­ку­рент­ное обо­ру­до­ва­ние. И это глав­ное…