Ершова Зинаида Васильевна

Русская Кюри

Мне неу­добно про свою мать гово­рить, она была очень умная женщина. Знаете, она, в свою очередь, пол­но­стью пошла в свою мать: моя бабушка в своё время закан­чи­вала гим­на­зию, читала книжки и тоже была очень умной жен­щи­ной! Мама всегда всё успе­вала и все пре­красно сов­ме­щала. Как-то она меня, школь­ницу, отправила в дом отдыха. Бегут ребята и кричат мне: «Твоя мама при­е­хала!» Она посмо­трела, как я устро­и­лась, как живу, и уехала. Пони­ма­ете? Она просто при­е­хала посмо­треть, как я живу.

Я вообще-то не соби­ра­лась быть физиком, но училась хорошо. Посту­пать соби­ра­лась в Школу-студию МХАТ. Мать отне­слась к этому нор­мально, потому что все были тогда поме­шаны на Худо­же­ствен­ном театре. Но в самый послед­ний момент я сдала доку­менты на физфак. Никто не знает, что меня к этому под­тол­к­нуло. Мама была в это время в коман­ди­ровке, а когда вер­ну­лась, решила мне как-то помочь с поступ­ле­нием, а выяс­ни­лось, что я сама смогла это сделать.

Когда мы были в эва­ку­а­ции на Урале, мама рабо­тала там секретарём пар­т­ор­га­ни­за­ции какого-то под­соб­ного хозяйства ави­а­ци­он­ного завода, эва­ку­и­ро­ван­ного из Москвы. Игоря Васи­лье­вича Кур­ча­това ото­звали, и он из столицы прислал маме теле­грамму, чтобы она срочно при­ез­жала. Тогда Кур­ча­тов наста­и­вал на орга­ни­за­ции лабо­ра­то­рии, поскольку для такого проекта тре­бу­ется много химии. Они с мамой и орга­ни­зо­вали лабо­ра­то­рию. Так поя­вился НИИ-9. А поскольку всё кури­ро­вал Берия, то всё, есте­ственно, про­ис­хо­дило все очень быстро.

Был ли страш­ным Берия? Знаете, в те времена все было страшно. И тех, кто ничего и никого не боялся, было не так много. Ершова не боялась ничего, хотя моего отца рас­стре­ляли в 1938 году. Ее часто спра­ши­вали, почему, мол, ее не тронули? Она на этот вопрос отве­чала одно: «Я ему нужна больше, чем он мне».

Извест­ный ака­демик Виталий Гри­го­рье­вич Хлопин, который начинал всю атомную про­мыш­лен­ность, сам был из Ленин­град­ского РИАНа. Он маму учил и понимал, что она многое может сделать. Было много ситу­а­ций, в которых Хлопин помогал. Однажды она опо­з­дала на работу, и ее должны были судить. Хлопин при­мчался из Ленин­града и сказал судье, что надо будет принять другие меры. Он понимал, что эта неболь­шая женщина с тихим голосом смогла сделать то, с чем мужики бы не справи­лись.

Мы настолько при­вы­кли не тре­паться, что меня никогда не надо было об этом просить или пре­ду­пре­ждать. Все мои одно­кур­с­ники по уни­вер­си­тету, с кото­рыми мы каждый год встре­ча­емся вот уже 60 лет, про­читали про Зинаиду Ершову в Интер­нете и сказали, что они никак не ожидали, что она моя мама. А что? Я до сих пор не люблю тре­паться. Мама никогда не была на роди­тель­ских собра­ниях в школе. И когда она полу­чила все Сталин­ские премии, то в школе попро­сили, чтобы она пришла, сказали, что очень хотят на нее посмо­треть. Она однажды пришла на собра­ние, тихонько посто­яла со всеми и ушла домой. Учителя говорят мне: «Что же она не пришла?» Я говорю: «Вы ее не заметили, она при­хо­дила». Они чуть с ума не сошли!

Декан физфака Фурсов никуда не хотел меня рас­пре­де­лять. Я соби­ра­лась замуж, а муж работал в Кур­ча­тов­ском. Фурсов говорил: «Я тебя никуда рас­пре­де­лять не буду, твоя мама будет недо­вольна, пусть они тебя сами рас­пре­де­лят».

А во ВНИИНМ не брали, так как род­ствен­ники не могли рабо­тать в одном месте. И в Кур­ча­тов­ском сказали, что я не смогу там рабо­тать по той же причине. Думаю, мама как-то пов­ли­яла на ситу­а­цию, и я ушла в Бур­на­зя­нов­ский инсти­тут на био­фи­зику. В начале войны совсем не было спе­ци­али­стов по ради­о­химии. Выво­зить ради­е­вый цех при­шлось маме. Немцы тогда уже подошли к Москве, и обо­ру­до­ва­ние нужно было срочно эва­ку­и­ро­вать. Все погру­зили в поезд, людей — в теп­лушки и месяц везли в Каза­х­стан.

Мама обожала супру­гов Кюри. Неслу­чайно же ее назы­вали русской мадам Кюри. В 1936 году она поехала рабо­тать с самими Жолио-Кюри: дочерью Марии Кюри и ее мужем. Я, кстати, его видела, когда он в Москву при­ез­жал. Меня всегда с собой брали, навер­ное, чтобы я всех этих людей запо­мнила. И когда я первый раз в Париж при­е­хала, то сразу пошла в инсти­тут радия. Должна была посмо­треть на святые для мамы места: у нее ведь наравне с пор­третом Сталина висели пор­треты супру­гов Кюри.

Рас­ска­зы­вают, что в корпусе Б, который недавно демон­ти­ро­вали, в каби­нете Ершовой плу­то­ний закра­ши­вали краской на потолке. Можете пред­ставить, что у такого чело­века в каби­нете была дырка в вен­ти­ля­ци­он­ной шахте и за этим никто не следил? Она когда и на заводе рабо­тала, то все эле­менты голыми руками брала. Была из тех, кто очень акку­ратно рабо­тает. Вот и дожила до 90 лет.

Все очень боялись, когда мама вместе с первым дирек­то­ром ВНИИНМ Вик­то­ром Шев­ченко повезла уран к Берии. Мы, дети воен­ного времени, были совсем другими. В два часа ночи мы наравне со взро­с­лыми не спали, если нужно. Поэтому я хорошо помню, как по воз­вра­ще­нии от Берии у нас дома все пили шам­пан­ское. Они сами, конечно, вол­но­вались очень: когда к Берии ехать все вол­ну­ются. Я считаю, что Берия очень тща­тельно кури­ро­вал вопросы атома и фак­ти­че­ски обе­ре­гал Ершову, так же как и Кур­ча­това. А что ему было делать? Надо же было бомбу соз­да­вать!