Ермаков Николай Иванович

К новым горизонтам

В Мин­сред­маш я попал 60 лет назад, в 1955 году, по рас­пре­де­ле­нию после окон­ча­ния Москов­ского энер­гети­че­ского инсти­тута. Тогда активно соз­да­вались новые кон­струк­тор­ские бюро, но «Гид­ро­прессу» было уже почти 10 лет. Раз­ви­тию всех КБ Мин­сред­маш уделял большое вни­ма­ние, поэтому молодые спе­ци­али­сты при­хо­дили в АКБ «Гид­ро­пресс» десят­ками. Отла­жен­ная система обя­зы­вала молодых ребят сразу впря­гаться в работу, при­ни­мать серьезные решения, расти и повы­шать квали­фи­ка­цию.

Первые годы КБ суще­ство­вало внутри маши­но­стро­и­тель­ного завода имени Орджо­ни­ки­дзе. Сейчас этот завод входит в состав гос­кор­по­ра­ции «Росатом», в ее маши­но­стро­и­тель­ный диви­зион, а в то время он при­над­ле­жал Мин­тяж­машу, затем — Минэнер­го­машу. А наше КБ «Гид­ро­пресс», суще­ство­вав­шее при заводе, отно­си­лось к Мин­сред­машу. Но мы делали проекты, которые во многом реали­зо­вы­вались на этом заводе, поэтому мы дово­дили свои проекты до рабочих чер­те­жей, как завод­ское КБ. У нас в проекте при­ни­мали участие завод­ские работ­ники: тех­нологи, свар­щики. Они при­хо­дили, и прямо на наших чер­теж­ных досках, на куль­ма­нах мы сов­местно при­ни­мали решения, поскольку тех­ноло­гии были новые, и сва­роч­ные работы — тоже. Это была хорошая школа для молодых кон­струк­то­ров: с высо­ко­клас­с­ными спе­ци­али­стами мы осва­и­вали все хит­ро­сти завод­ского маши­но­стро­е­ния, быстро совер­шен­ство­вались в своем деле и повы­шали квали­фи­ка­цию.

Я прошел всю «лест­ницу» от начи­на­ю­щего кон­струк­тора до первого заме­сти­теля гене­раль­ного кон­струк­тора ОКБ «Гид­ро­пресс». Руко­во­дил бри­га­дой ОКБ «Гид­ро­пресс», которая ремон­ти­ро­вала реактор первого блока Ново­во­ро­неж­ской атомной станции после про­и­зо­шедшей там в 1967 году аварии. В 1969 году опять-таки руко­во­дил всей коман­дой ОКБ «Гид­ро­пресс», про­во­див­шей нала­доч­ные работы на втором блоке Ново­во­ро­неж­ской станции. Когда вер­нулся из Ново­во­ро­нежа, меня назна­чили заме­сти­те­лем глав­ного кон­струк­тора. Тогда, в 1971году, мне как раз испол­ни­лось сорок лет. Еще через год меня назна­чили первым заме­сти­те­лем гене­раль­ного кон­струк­тора, и в этом каче­стве я работал до 1986 года. Подроб­нее об ОКБ рас­ска­зы­вать не буду, тем более что заме­сти­тель глав­ного кон­струк­тора Денисов Вла­димир Пав­ло­вич написал много книг по истории всех про­ек­тов ОКБ «Гид­ро­пресс».

В 1986 году, после аварии на Чер­но­быль­ской атомной станции, меня при­гла­сили на Ордынку и пред­ло­жили занять место началь­ника 16-го глав­ного упра­в­ле­ния.

Это главное упра­в­ле­ние зани­ма­лось раз­ра­бот­кой всех реак­тор­ных уста­но­вок — начиная с науки, реак­тор­ной физики, реак­тор­ного мате­ри­а­ло­ве­де­ния и кончая раз­ра­бот­кой кон­струк­ции в раз­лич­ных КБ: в ОКБ «Гид­ро­пресс», ОКБМ, НИКИЭТ. Это основ­ные инсти­туты, которые раз­ра­ба­ты­вали и кон­стру­и­ро­вали реак­тор­ные уста­новки.

В 16-й главк тогда входили полтора десятка инсти­ту­тов и кон­струк­тор­ских бюро — включая такие, как Кур­ча­тов­ский инсти­тут, ФЭИ, НИИАР, ОКБ «Гид­ро­пресс», ОКБМ, НИКИЭТ, ЦКБМ, Сухум­ский физтех, ПНИТИ и так далее.

Мне при­шлось сменить на посту началь­ника главка Евгения Васи­лье­вича Кули­кова, который постра­дал из-за чер­но­быль­ской аварии. Его тогда исклю­чили из партии и сняли с работы. В мини­стер­стве с ним посту­пили бла­го­родно, то есть оставили рабо­тать заме­сти­те­лем началь­ника глав­ного научно-тех­ни­че­ского упра­в­ле­ния (НТУ). Потом он даже работал началь­ни­ком этого главка.

При­гла­сил меня Лев Дмит­ри­е­вич Рябев. Неза­долго до этого его назна­чили заме­сти­те­лем мини­стра, а после ухода Слав­ского он стал мини­стром. Но фор­мально при­ни­мал меня на работу Слав­ский, и около двух месяцев я кон­так­ти­ро­вал по тем вопро­сам, которые при­хо­ди­лось решать, именно с ним. Однако Слав­ский уже настра­и­вался на уход, настро­е­ние у него было неваж­ным. А потом уже мы рабо­тали со Львом Дмит­ри­е­ви­чем Рябевым.

Сразу после моего назна­че­ния мне при­шлось заняться очень болез­нен­ной про­бле­мой. Мы пере­да­вали во вновь соз­дан­ное после чер­но­быль­ской аварии мини­стер­ство атомной энер­гетики те гра­ждан­ские атомные станции, которые были в 16-ом главке: Ленин­град­скую атомную станцию, а также стро­я­щи­еся Игналин­скую и Горь­ков­скую АЭС. Есте­ственно, вместе с этими объек­тами в аппарат упра­в­ле­ния нового мини­стер­ства при­шлось отправить довольно много людей. Но никто не хотел уходить из Мин­сред­маша, и мне при­хо­ди­лось объ­яс­нять людям, что это необ­хо­димо. Работ­ники не знали толком, какие соци­аль­ные условия будут в новом мини­стер­стве, а Мин­сред­маш всегда славился и жилищ­ной про­грам­мой, и меди­ци­ной, и всем осталь­ным. В Мин­сред­маше к концу моей дея­тель­но­сти у нас прак­ти­че­ски не было очереди на жилье.

В это же время самое большое вни­ма­ние при­хо­ди­лось уделять работе по совер­шен­ство­ва­нию реак­тора РБМК. Еже­квар­тально мы гото­вили отчеты в ЦК партии, как орга­ни­зо­вана эта работа, как она про­дви­га­ется. Здесь были при­вле­чены самые лучшие, самые ответ­ствен­ные силы и в Кур­ча­тов­ском инсти­туте, и в НИКИЭТе. И мы довольно быстро пришли к тем реше­ниям, которые тре­бо­вались для усо­вер­шен­ство­ва­ния реак­тора. В течение двух лет мы реали­зо­вали все это физи­че­ски. Но работа по совер­шен­ство­ва­нию реак­тора велась и в после­ду­ю­щие годы, она прак­ти­че­ски идет и сейчас.

Одно­вре­менно осу­ще­ст­в­ля­лась огром­ная дея­тель­ность по «ВВЭРо­в­скому» напра­в­ле­нию. Про­ек­ти­ро­вались новые уста­новки, на базе которых роди­лись сего­д­няш­ние проекты ВВЭР-1000, стро­я­щи­еся в Китае и в Индии, и ВВЭР-1200 (или, как его назы­вают, АЭС-2006). Все это выросло, несмо­тря на неко­то­рое сопроти­в­ле­ние нового мини­стра Адамова. Он считал, что с ВВЭР все ясно, он давно спро­ек­ти­ро­ван, не следует тратить большие деньги на иссле­до­ва­тель­ские работы, потому что это ком­мер­че­ский проект. Надо зара­ба­ты­вать деньги и из этих денег отчи­с­лять, если тре­бу­ется, на научно-иссле­до­ва­тель­ские работы. Навер­ное, он был прав в ситу­а­ции пере­ход­ных 90-х годов, когда мы наполо­вину отошли от совет­ской системы, но не пришли еще к совре­мен­ной капитали­сти­че­ской системе. Тем не менее, Адамова уда­ва­лось уго­во­рить, и была целая про­грамма совер­шен­ство­ва­ния ВВЭР, чтобы довести его до миро­вого уровня и, может быть, даже в какой-то мере этот уровень пре­взойти.

Этой про­грам­мой у нас зани­мался ныне покойный Алексей Кирил­ло­вич Куз­не­цов. В 16-м главке он был моим заме­сти­те­лем. Несколько лет мы очень активно вели эту про­грамму и в конце концов довели проект до совре­мен­ного уровня.

Парал­лельно велись работы по реак­тору большой мощ­но­сти, ВВЭР-1500, но он не пошел. Решили оста­но­виться на более скром­ном уровне, ВВЭР-1200 (сейчас, навер­ное, будет 1250).

16-й главк много зани­мался раз­лич­ными аспек­тами научных начал раз­лич­ных типов реак­то­ров. У нас роди­лись быстрые реак­торы (в Физико-энер­гети­че­ском инсти­туте) и реак­торы для космоса.

В главке рабо­тало около двухсот человек, но с пере­да­чей атомных станций в Мини­стер­ство атомной энер­гетики коли­че­ство сотруд­ни­ков умень­ши­лось вдвое. В после­ду­ю­щем это число посто­янно сокра­ща­лось. В конце концов, когда я ушел с этой работы в 2000 году (мне было уже 69 лет, и я, как гово­рится, побил все рекорды, потому что по закону нужно было уходить в 60 лет, но меня не отпус­кал Евгений Оле­го­вич Адамов), в главке оста­ва­лось около 50-ти человек.

Как это все рабо­тало? Рабо­тало это, с одной стороны, доста­точно просто, доста­точно эффек­тивно и системно. В каком смысле? От инсти­ту­тов посту­пали пред­ло­же­ния, утвер­жден­ные НТСами инсти­ту­тов. Их сначала рас­сма­т­ри­вал научно-тех­ни­че­ский совет в Мин­сред­маше, потом соста­в­ля­лись проекты про­грамм.

Главк готовил заклю­че­ния по каждому напра­в­ле­нию работ. У нас было три главных напра­в­ле­ния работы: энер­гети­че­ские реак­торы для народ­ного хозяйства; судовая тема­тика, то есть реак­торы для лодок, над­вод­ных судов и ледо­колов; косми­че­ская ядерная энер­гетика.

Главк выдавал экс­перт­ные заклю­че­ния по пред­ло­же­ниям инсти­ту­тов, они рас­сма­т­ри­вались на НТС мини­стер­ства. После, если это в рамках отра­сле­вой про­граммы, опре­де­ля­ется финан­си­ро­ва­ние, а если в рамках какой-то госу­дар­ствен­ной про­граммы — сначала выходит или поста­но­в­ле­ние прави­тель­ства, или утвер­жда­ется госу­дар­ствен­ная про­грамма, и только потом реша­ется вопрос с финан­сами.

Соб­ственно, и сейчас так. Феде­раль­ная целевая про­грамма, так назы­ва­е­мая ФЦП, стро­ится и фор­ми­ру­ется по такому же прин­ципу. Там есть две строчки — финан­си­ро­ва­ние бюд­жет­ное и финан­си­ро­ва­ние соб­ствен­ное или отра­сле­вое (вне­бю­д­жет­ное). Эти прин­ципы остались. Они есте­ствен­ные. Они правильно отра­жают то, что заро­жда­ется в отрасли. Дерево растет от корней, этого не изме­нишь. Самое главное, что эффек­тивно.

Еще в главке была служба глав­ного инже­нера, которая зани­ма­лась общими про­бле­мами. Эко­но­мика, финансы — это была сфера началь­ника главка, а на главном инже­нере замы­кались про­блемы содер­жа­ния обо­ру­до­ва­ния, иссле­до­ва­тель­ские реак­торы, крупные стенды. Все это кури­ро­ва­лось службой глав­ного инже­нера, потому что в каждом КБ, в каждом инсти­туте было мно­же­ство всяких очень серьезных экс­пе­ри­мен­таль­ных устройств. Чего стоил только один Кур­ча­тов­ский инсти­тут! До 91-го года, пока он не стал наци­о­наль­ным центром, он был в 16-ом главке, а там такое хозяйство…

Я очень горжусь тем, что мне дове­лось рабо­тать с выда­ю­щимися людьми, вели­ко­леп­ными спе­ци­али­стами, круп­ными учеными, талан­тли­выми инже­не­рами.

Харак­тер­ная черта того времени — госу­дар­ствен­ность. На первом плане — только инте­ресы дела, инте­ресы госу­дар­ства, хотя мы не чурались и отдыха, и раз­вле­че­ний.

В 90-е годы мы выжи­вали со скрипом, с болью в сердце. Это был период, когда большую роль в опре­де­ле­нии даже кад­ро­вой поли­тики отда­вали тру­до­вым кол­лек­ти­вам. Совет тру­до­вого кол­лек­тива решал, кому быть, а кому не быть дирек­то­ром. Соби­рали тру­до­вой кол­лек­тив, голо­со­вали, и путем такого голо­со­ва­ния я при­ни­мал участие в снятии двух дирек­то­ров — заслу­жен­ных, еще вполне рабо­то­с­по­соб­ных. Я имею в виду дирек­тора Ленин­град­ской АЭС Еперина и дирек­тора ОКБ «Гид­ро­пресс» Сте­коль­ни­кова (Героя Соци­али­сти­че­ского труда, между прочим).

Это были решения тру­до­вых кол­лек­ти­вов, и отчасти правиль­ные решения. Я с огромным ува­же­нием отно­шусь к обоим дирек­то­рам, но они иногда шли не в ногу со вре­ме­нем. У Василия Васи­лье­вича Сте­коль­ни­кова было твердое убе­жде­ние (он его отста­и­вал до конца), что мы, кон­струк­тор­ское бюро, рабо­та­ю­щее на безо­пас­ность страны, должны быть пол­но­стью госу­дар­ствен­ным пред­при­ятием, как это было всегда. Госу­дар­ство должно нас содер­жать в полном объеме, как поло­жено. В кол­лек­тиве наз­ре­вала неу­до­вле­тво­рен­ность этой пози­цией, потому что надо было зара­ба­ты­вать деньги, надо было про­я­в­лять актив­ность, искать заказы не только по основ­ной тема­тике, иначе кол­лек­тив терял в зар­плате. В итоге люди стали раз­бе­гаться по рынкам, по местам, где можно зара­бо­тать больше, потому что зар­плата инже­не­ров в то время была просто смешной. Это при­шлось пережить.

При­мерно то же самое было с Епе­ри­ным. Там кол­лек­тив во главе с пред­се­да­те­лем проф­со­юза бук­вально восстал против него, потому что Ана­то­лий Пав­ло­вич при­дер­жи­вался при­мерно той же позиции и не очень кор­рек­тно однажды выска­зал­ся… Когда на выходе из грязной зоны в душевых не ока­за­лось мыла и сотруд­ники пришли к нему с претен­зией, он ответил: «Это не мое дело. Это дело моего зама. Идите к нему». Да, был такой случай, но в целом Еперин «болел» за свою атомную станцию и очень много для нее сделал.

По напра­в­ле­нию косми­че­ской ядерной энер­гетики за один 92-й год объемы финан­си­ро­ва­ния упали в 10 раз. Можете себе пред­ставить, что это такое для кол­лек­тива! Напри­мер, кон­струк­тор­ское бюро «Красная звезда». Там поло­же­ние было просто ката­стро­фи­че­ским. Чем они только не зани­мались: и чистой водой, и филь­трами, и какими-то элек­три­че­скими про­вод­ками — в общем, чем угодно. Основ­ной тема­ти­кой заня­лись только недавно, два-три года назад, когда поя­ви­лось решение об уста­новке мега­ват­т­ного класса для мар­си­ан­ских полетов. Только тут пошло бюд­жет­ное финан­си­ро­ва­ние, а до этого они фак­ти­че­ски бед­ство­вали.

В Прот­вине погибла целая экс­пе­ри­мен­таль­ная база. Назы­ва­лась она условно — «завод элек­тро­ме­ха­ни­че­ского обо­ру­до­ва­ния» (так же, как и «Гид­ро­пресс» — в сущ­но­сти, какой он «Гид­ро­пресс»?). Так вот, на заводе элек­тро­ме­ха­ни­че­ского обо­ру­до­ва­ния были уста­новки для испы­та­ний на земле косми­че­ских реак­то­ров в косми­че­ских усло­виях, то есть ваку­умные камеры, гиган­т­ские стенды. Все это погибло. Завод со всем его полу­раз­ру­шен­ным хозяйством (не помню, в 96-м или 97-м году) был просто передан муни­ци­паль­ным властям.

Многое уже не вос­ста­но­вить. Спе­ци­али­сты, ученые, кон­струк­торы, инже­неры вос­ста­на­в­ли­ва­ются уже на новом научном и тех­ни­че­ском уровне, а рабочие спе­ци­али­сты исчезли целиком. Скажем, корпус (он одно­вре­менно обте­ка­тель и охла­ди­тель для энер­го­у­ста­новки) целиком делался вручную. Рабо­тали уни­каль­ные спе­ци­али­сты-чекан­щики. Сейчас их, конечно, уже нет, и не знаю, как теперь будут выхо­дить из поло­же­ния. Может быть, соз­да­ются какие-нибудь авто­ма­ти­зи­ро­ван­ные тех­ноло­гии… Время на это еще есть, потому что полетит (если полетит) эта уста­новка не скоро. Навер­ное, лет через десять.

В 90-е годы всем было очень трудно. Даже таким мон­страм, как атомные станции, и то было трудно, потому что элек­тро­энер­гию заби­рали, а за нее не платили. Был период пла­те­жей вза­и­мо­за­четами (теле­ви­зо­рами, ботин­ками и прочим барах­лом) — через это тоже при­шлось пройти.

Но я считаю, что наша отрасль (я не говорю о мате­ри­аль­ном поло­же­нии работ­ни­ков) пережила это наи­бо­лее без­бо­лез­ненно в том смысле, что не поте­ряла своей основы. Основа отрасли — это полный цикл, начиная от добычи руды и кончая выдачей кило­ватт. Он есть. Есть даже частич­ная пере­ра­ботка топлива. Пока нет только захо­ро­не­ний.

Сохра­ни­лась вся стра­те­гия от научных работ до про­из­вод­ства — то есть наука, кон­струк­торы, про­из­вод­ство опытное, про­из­вод­ство серийное. Сейчас в кор­по­ра­ции это даже усо­вер­шен­ство­ва­лось по срав­не­нию с Мин­сред­ма­шем. В каком смысле? Вос­ста­но­ви­лась стро­и­тель­ная часть, которая была прак­ти­че­ски поте­ряна в 90-е годы, и при­со­е­ди­ни­лась маши­но­стро­и­тель­ная часть. В Мин­сред­маше маши­но­стро­е­ния не было. Было маши­но­стро­е­ние и при­бо­ро­стро­е­ние, каса­ю­ще­еся актив­ной зоны, а тяжелое маши­но­стро­е­ние — паро­ге­не­ра­торы, реак­торы — это дела­лось в других ведом­ствах. Сейчас кор­по­ра­ция спо­собна сделать все, от задумки до поставки полного ком­плекта обо­ру­до­ва­ния.

Мин­сред­маш отли­чался от сего­д­няш­ней кор­по­ра­ции еще и тем, что для реали­за­ции первого атом­ного проекта, то есть для соз­да­ния атомной бомбы, госу­дар­ство отда­вало прак­ти­че­ски все ресурсы, несмо­тря на трудные после­во­ен­ные времена. Все ресурсы, какие только тре­бо­вались: и мате­ри­аль­ные, и научные. Ведь все соз­да­ва­лось с нуля — целые отрасли знаний и тех­ноло­гий. В этом смысле Мин­сред­маш, конечно, нахо­дился в более при­ви­ле­ги­ро­ван­ном поло­же­нии, чем сего­д­няш­няя гос­кор­по­ра­ция.

С другой стороны, сегодня Роса­тому тоже дан своего рода карт-бланш. Огром­ная заслуга нынеш­него руко­во­ди­теля Сергея Вла­ди­ле­но­вича Кири­енко — он убедил руко­вод­ство госу­дар­ства в том, что атомная отрасль может реально спо­соб­ство­вать решению стра­те­ги­че­ской задачи осво­бо­жде­ния от «неф­те­га­зо­вой иглы» и помочь пре­о­до­леть зави­си­мость рос­сийской эко­но­мики от экс­порта при­род­ных ресур­сов. Госу­дар­ство пошло нав­стречу кор­по­ра­ции, одобряя и утвер­ждая феде­раль­ные целевые про­граммы и выделяя при­лич­ные деньги на их реали­за­цию.

Научные задумки, конечно, есть. Нельзя сказать, что они какие-то экс­тра­но­вые. Напри­мер, реали­за­ция зам­кну­того топ­лив­ного цикла через соз­да­ние новых, быстрых, безо­пас­ных и эко­но­ми­че­ски оправ­дан­ных реак­то­ров — одна из главных задач мини­стер­ства, и госу­дар­ство выде­ляет на нее немалые деньги.

С кадрами, конечно, сложнее, чем в прошлом. В былые времена действо­вала безот­каз­ная система полу­че­ния кадров из вузов, из всех научно-иссле­до­ва­тель­ских инсти­ту­тов. Но мне кажется, что сейчас прежняя система попол­не­ния отрасли моло­дыми квали­фи­ци­ро­ван­ными кадрами в какой-то мере уже вос­со­з­да­ется. Я знаю, что наши НИИ и КБ прак­ти­че­ски реали­зуют ту же систему, которая была в Мин­сред­маше, — посы­лают своих упол­но­мо­чен­ных людей в инсти­тут и прямо там вместе с дека­на­тами, с кафе­д­рами отби­рают сту­ден­тов. Берут их к себе на стипен­дию, при­гла­шают на прак­тику, на диплом, при­ни­мают на работу. Кроме того, реали­зу­ются соци­аль­ные про­граммы для молодых (напри­мер, льгот­ная ипотека). У моло­дежи при­лич­ная зар­плата. Бла­го­даря этим мерам гос­кор­по­ра­ция попол­ня­ется свежими кадрами.

На мой взгляд, по мас­шта­бам реали­за­ции новых идей ядерная отрасль нашей страны нахо­дится на самых пере­до­вых пози­циях в мире. Приведу пример. В свое время я сам лично обсу­ждал во Франции про­бле­ма­тику быстрых реак­то­ров. У нас была сов­мест­ная совет­ско-фран­цуз­ская команда, которая зани­ма­лась коор­ди­ни­ро­ва­нием дея­тель­но­сти по быстрым реак­то­рам, и я был руко­во­ди­те­лем совет­ской стороны. Тогда рас­сма­т­ри­вались только быстрые натри­е­вые реак­торы. Фран­цузы ведь закрыли прак­ти­че­ски все реак­торы, кроме одного — иссле­до­ва­тель­ского; закрыли свой «Супер­Фе­никс». И они еще в 90-х, в нулевых годах очень четко сфор­му­ли­ро­вали свою позицию: до 2030 года быстрый реактор не будет кон­ку­рен­тен с лег­ко­вод­ным реак­то­ром. По оценкам, он на 15-20 про­цен­тов дороже, чем лег­ко­вод­ный (на прак­тике, может быть, и больше).

Сейчас в нашей стране рабо­тают над тем, чтобы сделать быстрый реактор кон­ку­рен­то­с­по­соб­ным. Наши спе­ци­али­сты готовят проект «БН-1200». Его хотят довести до уровня ВВР-1000 по сто­и­мо­сти уста­но­в­лен­ного кило­ватта. Будет пре­красно, если это удастся.

Фран­цузы тоже не сидят сложа руки, однако свою про­грамму они оставили только на уровне научных раз­ра­бо­ток. Мы-то сейчас прак­ти­че­ски реали­зуем проекты — скажем, тот же «Брест». Дела­ется нор­маль­ный тех­ни­че­ский проект, ведутся иссле­до­ва­тель­ские работы по мате­ри­а­лам, по топливу, по кон­струк­циям. Топ­лив­ные сборки уже ста­вятся на иссле­до­ва­ние в реак­торы Бор-60, БН-600, то есть у нас ведется реаль­ная раз­ра­ботка, а они — пока только на уровне научных иссле­до­ва­ний. Мы в этом отно­ше­нии впереди.

Я считаю, что все наши кон­струк­тор­ские бюро чув­ствуют себя неплохо. ОКБ «Гид­ро­пресс» обес­пе­чен работой на многие годы в связи с тем, что хорош и вну­трен­ний рынок, и зару­беж­ный. Стро­ится много станций, для каждой станции нужен соот­вет­ству­ю­щий ком­плект доку­мен­тов. Новый ком­плект доку­мен­тов обя­за­те­лен, потому что есть новые кли­ма­ти­че­ские условия, еще какие-то осо­бен­но­сти. Ком­плект доку­мен­тов вклю­чают в кон­тракт, они на этом зара­ба­ты­вают. Помимо того, после каждой вну­трен­ней пере­грузки на каждой атомной станции дела­ется отчет по безо­пас­но­сти. Он не обхо­дится без ОКБ «Гид­ро­пресс», поэтому у них работы много.

Зани­ма­ются они и новыми про­ек­тами: напри­мер, реак­то­ром на сверх­кри­ти­че­ских пара­мет­рах. Он сейчас в началь­ной стадии раз­ра­ботки. Это проект малых уста­но­вок, средней мощ­но­сти, то есть рынок у него довольно широкий. Просто для того, чтобы эти уста­новки пошли в ход, нужно запу­стить хотя бы одну сначала у себя. Иными словами, нужен рефе­рен­т­ный экзем­п­ляр. Если бы мы постро­или у себя уста­новку ВВЭР-600 (была спро­ек­ти­ро­вана такая), заказ­чики, навер­ное, нашлись бы. Тот же Каза­х­стан бы заказал, страны Ближ­него Востока. Этот проект был бы идеален там, где не поставишь много реак­то­ров большой мощ­но­сти. Словом, рынок есть, но нет про­тотипа.

Хорошая пер­спек­тива у «пла­вучки». Почему? Во-первых, потому что для реги­о­нов типа Кам­чатки, побе­ре­жья Север­ного Ледо­ви­того океана это как раз тот уровень мощ­но­сти, который тре­бу­ется. Во-вторых, это система, которая поз­во­ляет не иметь атомной уста­новки, а иметь только элек­тро­энер­гию. При­го­няем в какой-нибудь Кувейт или Индо­не­зию «пла­вучку», она там рабо­тает 5 или 7 лет, потом ее угоняют в Мур­манск на пере­за­рядку, на средний ремонт, а на ее место при­го­няют новую. При рынке в 8-10 уста­но­вок, если пару уста­но­вок иметь в резерве, такая система должна рабо­тать и оку­паться.

Сейчас на бал­тийском заводе стро­ится опытно-про­мыш­лен­ный образец. Уже опре­де­лено место, где его будут ставить. При­ни­ма­ю­щая сторона должна только под­го­то­вить бере­го­вую инфраструк­туру, под­стан­цию на берегу, пере­бро­сить кабели с «пла­вучки» на эту под­стан­цию — и все пошло. У них не будет проблем с хра­не­нием топлива, с его пере­ра­бот­кой и заказом. Все это соб­ствен­ность России. Россия только продает элек­тро­энер­гию. Это очень пер­спек­тив­ная система.