Ермаков Генрих Константинович

У истоков атомной метрологии

Я пришел на работу в СНИИП в 1958 году. Помню, как я про­хо­дил мимо завод­ского корпуса, где стояло обо­ру­до­ва­ние… Первое впе­ча­т­ле­ние создает запо­ми­на­ю­щи­еся зри­тель­ные образы: помню, я тогда понял, что это действи­тельно серьезный инсти­тут. Мне повезло, я попал в группу Сергея Ива­но­вича Мои­се­ева. Группа встретила меня хорошо, в ней рабо­тали весьма обра­зо­ван­ные и ком­петен­т­ные люди. Сам Сергей Ива­но­вич был пер­во­про­ход­цем, выход­цем из ЦКБ-1, на базе кото­рого и соз­да­вался СНИИП (тогда он назы­вался "почто­вый ящик").

Первое задание, которое мне пору­чили, — раз­ра­ботка лебедки для каро­таж­ного прибора по поиску ура­но­вых руд на глубине свыше 2 км. Блок детек­ти­ро­ва­ния малень­кого диа­метра (чтобы прошел в сква­жину) и кабель для него делал другой человек, а мне пред­сто­яло делать саму лебедку, которая должна была быть пор­та­тив­ной и носиться за спиной. Я справился с этим зада­нием, и до сих пор в рекламных буклетах, рас­ска­зы­ва­ю­щих об этапах раз­ви­тия СНИИП, фигу­ри­рует моя лебедка, чем я могу гор­диться.

Затем поя­ви­лось задание по соз­да­нию при­бо­ров ради­а­ци­он­ного кон­троля для атом­ного ледо­кола «Ленин». Это был первый раз­ра­бо­тан­ный мною гамма-реги­стри­ру­ю­щий прибор. Я его потом видел на ледо­коле, он стоял в каком-то тесном закутке реак­тор­ного отсека и кон­тро­ли­ро­вал гамма-актив­ность потока, про­хо­див­шего из актив­ной зоны на паро­ге­не­ра­тор. Помню, мы с това­ри­щем при­е­хали в коман­ди­ровку, ледокол стоял в сухом доке, а мы, чтобы попасть на корабль, про­хо­дили у него под брюхом. Ощу­ще­ния были неза­бы­ва­е­мые. Чтобы добраться до палубы, при­хо­ди­лось под­ни­маться по мно­го­чи­с­лен­ным лест­ни­цам при­мерно как на две­на­дца­тый этаж. Меня пора­зило все: при­бор­ная часть цен­траль­ной рубки, шикар­ная кают-ком­па­ния с двумя гро­мад­ными лест­ни­цами (как на "Тита­нике" в одно­и­мен­ном фильме), и обед в кают-ком­па­нии в обще­стве капитана.

В конце 50-х — начале 60-х годов атомной энер­гетики в про­мыш­лен­ном мас­штабе еще не суще­ство­вало, и отрасль давала о себе знать лишь в локаль­ном плане, напра­в­ляя редкие заказы на раз­ра­ботку еди­нич­ных при­бо­ров. Мой товарищ по Арза­масу-16, Ана­то­лий Михайло­вич Родо­ва­нюк, который тоже пришел в СНИИП из Сарова, пред­ло­жил перейти к нему в кон­струк­тор­ское бюро инсти­тута. Я согла­сился. Он позна­ко­мил меня с кол­лек­ти­вом, который спе­ци­али­зи­ро­вался на при­бо­рах для иссле­до­ва­тель­ских и про­мыш­лен­ных реак­то­ров, по теме пер­спек­тив­ных атомных элек­тро­стан­ций. Тогда это были иссле­до­ва­тель­ские реак­торы для ФЭИ в Обнин­ске и НИИАР в Димит­ров­граде, но вскоре пришло задание на систему кон­троля пер­спек­тив­ной АЭС с реак­то­ром РБМК, спро­ек­ти­ро­ван­ным инсти­ту­том ака­демика Н. А. Дол­ле­жаля. Этот инсти­тут про­ек­ти­ро­вал первые реак­торы и для атомных под­вод­ных лодок. В то время уделяли большое вни­ма­ние кон­тролю гер­метич­но­сти теп­ло­вы­де­ля­ю­щих сборок. Это был началь­ный этап про­мыш­лен­ного изго­то­в­ле­ния твэлов, которые тогда вели себя не всегда аде­кватно. В резуль­тате облу­че­ния и пере­пада тем­пе­ра­тур в оболочке воз­ни­кали трещины, и про­дукты деления могли попасть в первый контур. Сегодня на всех действу­ю­щих аппа­ра­тах, кроме БН, такой системы кон­троля уже нет, так как твэлы сейчас очень каче­ствен­ные. Кон­тро­ли­ру­ется лишь общий уровень гамма-актив­но­сти. А тогда тре­бо­вались приборы, сле­дя­щие за состо­я­нием оболо­чек твэлов, и в СНИИП создали спе­ци­аль­ный отдел, который раз­ра­ба­ты­вал аппа­ра­туру кон­троля гер­метич­но­сти оболо­чек твэлов. Началь­ни­ком отдела был Виктор Ильич Поли­кар­пов, кан­ди­дат тех­ни­че­ских наук; диплом ему под­пи­сы­вал сам Кур­ча­тов.

В ходе работы над систе­мой кон­троля гер­метич­но­сти твэлов для Ленин­град­ской АЭС (она назы­ва­лась «Ветер») я позна­ко­мился с ака­деми­ком Н. А. Дол­ле­жа­лем. Как была устро­ена система? Из актив­ной зоны реак­тора через тех­ноло­ги­че­ские каналы про­ка­чи­ва­ется теп­ло­но­си­тель — вода, которая попа­дает через кол­лек­торы в тру­бо­про­воды, сое­ди­нен­ные с барабан-сепа­ра­то­рами. На входе в барабан-сепа­ра­торы трубы обра­зуют что-то вроде аллеи, по обеим сто­ро­нам которой они и про­хо­дят. Тех­ноло­ги­че­ски по каждой трубе про­ка­чи­ва­ется теп­ло­но­си­тель, обслу­жи­ва­ю­щий опре­де­лен­ный участок актив­ной зоны. Кон­тро­ли­руя эти трубы по гамма-актив­но­сти, в случае раз­гер­мети­за­ции твэла можно было опре­де­лить участок, где это про­и­зо­шло, и выгру­зить повре­жден­ную сборку. Кон­струк­ция РБМК поз­во­ляла делать это «на ходу», не оста­на­в­ли­вая работу реак­тора. Трубы были горячие, свыше 200 гра­ду­сов, и кон­троль детек­то­рами, чув­стви­тель­ными к теплу, был невоз­мо­жен. Поэтому решили сделать спе­ци­аль­ный закры­тый коридор с воз­душ­ным охла­жде­нием, по кото­рому на рельсах пере­ме­щались блоки детек­ти­ро­ва­ния, один из которых кон­тро­ли­ро­вал правый ряд труб, а другой — левый. Однако такая система тре­бо­вала много энергии, которая бралась от выра­ботки самой АЭС, что не нрави­лось пред­стави­те­лям НИКИЭТ. Устро­или сове­ща­ние под руко­вод­ством самого Дол­ле­жаля. Помню, как меня пора­зила широта и глубина его знаний, умение пони­мать и анали­зи­ро­вать ситу­а­цию. Дол­ле­жаль под­дер­жал наш проект. Окон­ча­тель­ное решение в пользу нашей системы принял ака­демик А. П. Алек­сан­дров. Это была первая моя раз­ра­ботка, за которую я получил прави­тель­ствен­ную награду, медаль «За тру­до­вую доблесть».

В даль­нейшем мы делали подоб­ные системы для Били­бин­ской АЭС, Ново­во­ро­неж­ской АЭС. Все это время я не оста­в­лял своей мечты полу­чить ученую степень. Я выбрал тему кон­троля по запаз­ды­ва­ю­щим нейтро­нам. У меня было много нара­бо­ток, и в 1970 году я защитил кан­ди­дат­скую дис­сер­та­цию. К тому времени я был началь­ни­ком кон­струк­тор­ского бюро, раз­ра­ба­ты­вав­шего в СНИИП раз­лич­ные приборы для атомной отрасли.

Пришли 90-е годы. Стало плохо с зар­пла­той. Заказов ста­но­ви­лось все меньше и меньше, затем они и вовсе прак­ти­че­ски исчезли. При­шлось орга­ни­зо­вы­вать дочер­ние пред­при­ятия, зани­мав­ши­еся работой в самых разных обла­стях. Они стали своего рода палоч­кой-выру­ча­лоч­кой, поз­во­лив­шей многим сотруд­ни­кам остаться в СНИИП и зара­ба­ты­вать деньги на жизнь. В даль­нейшем этот сохра­нен­ный костяк сотруд­ни­ков поз­во­лил СНИИП реин­кар­ни­ро­ваться и воз­ро­диться во второй раз. Ситу­а­ция стала выпра­в­ляться в начале 2000-х годов после прихода нового руко­вод­ства, в част­но­сти, Сергея Бори­со­вича Чебы­шова. Я снова вер­нулся в кон­струк­тор­ский отдел в каче­стве науч­ного сотруд­ника, где и работаю по сей день. Самое тесное общение со спе­ци­али­стами-физи­ками, элек­трон­щи­ками, мет­роло­гами или тех­ноло­гами поз­во­лило нако­пить свой фраг­мент знаний, которые воп­ло­щались в кон­струк­тор­скую идею. За время работы в СНИИПе в соав­тор­стве с кол­ле­гами и лично мною напи­сано и опу­б­ли­ко­вано свыше 85 статей, полу­чено более 50 автор­ских сви­детель­ств и патен­тов на изо­б­рете­ния и про­моб­разцы. Опыт кон­струк­тор­ской (и не только) работы поз­во­ляет сделать вывод, что знания и твор­че­ский подход — хорошее лекар­ство от рутины.

СНИИП сыграл важную роль в ста­но­в­ле­нии и раз­ви­тии атомной про­мыш­лен­но­сти. Об этом гово­рили отцы-осно­ва­тели отрасли, такие, как И. В. Кур­ча­тов, который понимал, что без при­бор­ного осна­ще­ния атомная техника не может раз­ви­ваться. Помню, в 50-х годах в одном из запад­ных жур­на­лов вышла статья, в которой обсу­ждался вопрос: спо­собны ли русские создать соб­ствен­ную атомную про­мыш­лен­ность. Одним из доводов «против» было утвер­жде­ние, что в СССР отсут­ствует спе­ци­али­зи­ро­ван­ное атомное при­бо­ро­стро­е­ние. И оно тогда действи­тельно отсут­ство­вало. Когда был создан СНИИП, перед отра­с­лью стояли такие задачи, как поиск и раз­ведка руд, поэтому первые ради­о­метры и дози­метры пред­на­зна­чались для поиска глубоко зале­га­ю­щих пластов урана. Другой важной задачей было осна­ще­ние спе­ци­аль­ными при­бо­рами армии. На решение этих пер­во­о­че­ред­ных задач и были брошены все наши силы. Сегодня все работы по осна­ще­нию вну­три­ре­ак­тор­ным кон­тро­лем, ради­а­ци­он­ным кон­тро­лем, систе­мами кон­троля гер­метич­но­сти про­во­дятся бла­го­даря раз­ра­бот­кам СНИИП. Эти системы мы модер­ни­зи­руем в рамках текущих новаций, обно­в­ля­ются ради­о­тех­ни­че­ская база и ком­плек­та­ция.

СНИИП стоял у истоков соз­да­ния атомной мет­роло­гии. Без при­бо­ров изме­ре­ния невоз­можно раз­ви­тие про­мыш­лен­но­сти, тем более атомной, когда речь идет об излу­че­нии, которое нельзя увидеть. Любая наука, любая про­мыш­лен­ность требуют своего мет­роло­ги­че­ского осна­ще­ния. СНИИП раз­ра­бо­тал линейку при­бо­ров для мет­роло­гии, мет­роло­ги­че­ское обо­ру­до­ва­ние для кон­троля и поверки при­бо­ров на объек­тах и про­дол­жает делать их до сих пор. Это как узна­ва­ние точного времени. Вы не просто спра­ши­ва­ете у соседа, который час, а при­ез­жа­ете в астро­но­ми­че­скую лабо­ра­то­рию Штер­н­берга, где опре­де­ля­ется самое точное время, и све­ря­етесь по нему. Так и СНИИП основал голов­ную мет­роло­ги­че­скую лабо­ра­то­рию, выпол­няет роль точных часов для настройки и поверки изме­ри­тель­ных при­бо­ров в атомной про­мыш­лен­но­сти.