Ермаков Генрих Константинович

Быть креативным!

Я при­шел в атом­ную отрасль в 1955 году, по окон­ча­нии МАТИ. Меня при­гла­сили рабо­тать в Арза­мас фак­ти­че­ски еще на 4-м курсе. Меня и еще троих сту­ден­тов вызвали в дека­нат. Я, есте­ственно, был взвол­но­ван, как и любой сту­дент, кото­рому надо встре­чаться с дека­ном. Захожу и вижу чело­века в штат­ском, кото­рый гово­рит, что пред­став­ляет новую отрасль и пред­лагает мне после окон­ча­ния инсти­тута в ней пора­бо­тать. К тому времени я уже начи­нал задумы­ваться, где буду рабо­тать, в Москве или в каком-нибудь другом городе. Согласно поряд­кам того времени, после окон­ча­ния учебы тебя отправ­ляли, куда сочтут нуж­ным, и на этом месте ты был обя­зан отра­бо­тать не менее 3-х лет. Спраши­ваю, где буду рабо­тать? В Москве, отве­чают, и работа будет свя­зана с моей спе­ци­аль­но­стью. Я согла­сился. И прак­ти­че­ски, до окон­ча­ния инсти­тута ника­кой допол­ни­тель­ной информации по этому вопросу я не полу­чал. После защиты диплома мне ска­зали, что посылают рабо­тать в «Поч­то­вый ящик», а куда именно узнаю, когда отгу­ляю кани­кулы, что я пре­красно и сде­лал. В начале октября, вер­нувшись в Москву, я напра­вился в зда­ние, рас­по­ложен­ное в районе Казан­ского вок­зала. Там мне дали бумажку с адре­сом, как помню, где-то в районе Большой Тульской, где я полу­чил кви­танцию в кассу казан­ского вок­зала. В кассе мне выдали билет на поезд Москва-Арза­мас, что меня, при­знаться, рас­стро­ило, так как до послед­него момента я наде­ялся остаться рабо­тать в Москве.

Все, кто ехал вме­сте со мной, полу­чили билеты в два послед­них вагона, кото­рые отцепили от поезда на полу­станке, не доезжая Арза­маса. Через несколько часов из Сарова при­шел спе­ци­аль­ный поезд, к кото­рому вагоны при­цепили вновь и повезли на объект. Добра­лись мы рано утром. Пер­вое впе­чат­ле­ние было жут­ко­ва­тым: въезжа­ешь в некое про­стран­ство, со всех сто­рон ого­рожен­ное колю­чей про­во­ло­кой. Офицер про­ве­ряет все документы, на платформе через каж­дые 20-25 мет­ров стоят сол­даты с авто­ма­тами. Таковы тогда были нравы, еще несшие на себе отго­ло­сок режима Лав­рен­тия Берии. Про­верка была очень строгая, но шпи­о­нов и дивер­сан­тов среди нашей группы не обна­ружили и, в итоге, всех про­пу­стили внутрь Арза­маса (тогда он назы­вался «При­волж­ская кон­тора»). В городе была уже отстро­ена цен­траль­ная улица с домами, но жилья всем не хва­тало. Нас поса­дили на авто­бус и отвезли в пио­нер­ский лагерь, где мы про­жили 2.5 месяца до наступ­ле­ния пер­вых холо­дов. Утром в лагерь при­езжал авто­бус, заби­рал нас и отво­зил рабо­тать на «объект», а вече­ром при­во­зил назад. Город пред­став­лял собой гигант­ское про­стран­ство, ого­рожен­ное колю­чей про­во­ло­кой, и Пио­нер­ский лагерь нахо­дился внутри этого ограж­де­ния. Когда я пер­вый раз поле­тел в коман­ди­ровку в Москву (в Арза­масе был свой аэро­дром) и сверху взгля­нул на город, то уви­дел ряды колю­чей про­во­локи со сто­ро­же­выми выш­ками, ухо­дящие за гори­зонт! Таковы были размеры этого места! Это был очень тща­тельно охра­ня­емый объект, в кото­рый не только нельзя было про­ник­нуть, но и невозможно поки­нуть без раз­реше­ния. И это пси­хо­логи­че­ски давило и напрягало. Чтобы уехать в коман­ди­ровку, при­хо­ди­лось соблю­дать большое коли­че­ство проце­дур. Сда­вать рабо­чие документы, тет­ради, чер­тежи, рас­четы, соби­рать подписи и полу­чать раз­реше­ния. Но, не смотря на это, в Арза­масе мне нра­ви­лось, и когда ока­за­лось, что меня соби­раются пере­ве­сти на дру­гой ана­логич­ный объект, рас­по­ложен­ный за Ура­лом — Челя­бинск-70 (сей­час он назы­ва­ется Снежинск), я очень рас­стро­ился. Даже сде­лал попытку остаться. Но из этого ничего не вышло. Вот тогда я позна­комился с неко­то­рыми нашими корифе­ями. Был такой три­жды герой труда Кирилл Ива­но­вич Щел­кин, круп­ный спе­ци­а­лист-взрыв­ник. У него был помощ­ник — Гре­чиш­ни­ков, кото­рый стал меня уго­ва­ри­вать пере­ве­стись в Снежинск. Я отве­чал, что мне здесь нра­виться, и близко от Москвы, где живет моя девушка, на кото­рой я соби­раюсь жениться. Гре­чиш­ни­ков пообещал взять ее на работу и отпра­вить вме­сте со мной в Снежинск. У меня не было формаль­ной возмож­но­сти для отказа и в итоге мне при­ш­лось согла­ситься на пере­езд. В Снежин­ске была очень высо­кая сек­рет­ность. Нам запреща­лось инте­ре­со­ваться, чем занимаются кол­леги, но это не мешало нам общаться. У нас был авто­бус, отво­зивший сотруд­ни­ков от зда­ния инсти­тута до жилого городка. Гово­рили, что в нем под видом пас­сажи­ров ездили сотруд­ники без­опас­но­сти и слушали, о чем мы обща­лись между собой. И если кто-то упоми­нал о работе, это фик­си­ро­ва­лось, докла­ды­ва­лось начальству, и чело­век полу­чал выго­вор. Поэтому, когда кто-то начи­нал обсуж­дать работу, ему гово­рили: «Тише-тише, враг под­слу­ши­вает!» У меня был науч­ный руко­во­ди­тель, лау­реат ста­лин­ской премии Игорь Пет­ро­вич Кар­ку­шин. Он при­учил меня рабо­тать с лите­ра­ту­рой, кон­стру­и­ро­вать и про­во­дить испыта­ния. Что в Сарове, что в Снежин­ске биб­лио­теки были вели­ко­леп­ными! А если чего-то не хва­тало, можно было зака­зать и книгу без про­блем при­во­зили. Посольства закупали ино­стран­ную науч­ную лите­ра­туру и жур­налы, и затем все опе­ра­тивно достав­ля­лось на наши объекты. Огля­ды­ва­ясь назад, я думаю, что мне повезло пора­бо­тать в этих горо­дах, хотя колю­чая про­во­лока, и строгий режим сек­рет­но­сти опре­де­лено давили ,и потому в 1958 году, когда у меня роди­лась дочь, пере­велся в Москву, в СНИИП. Работа на объекте научила меня не только кон­стру­и­ро­вать, но и про­во­дить экс­пе­рименты в под­твер­жде­ние задуман­ного, ста­раться «опе­режать» события, кото­рые могут воз­ник­нуть в процессе экс­плу­а­тации. Это мне помогло в даль­нейшем защи­тить дис­сер­тацию по спе­ци­аль­но­сти «При­боры для реги­страции иони­зи­рующего излу­че­ния и рентге­нов­ские при­боры» на основе раз­ра­бо­тан­ных и внед­рен­ных дат­чи­ков запаз­ды­вающих нейтро­нов систем КГО для ЯЭУ.

Из извест­ных людей я был зна­ком с ака­деми­ками Алек­сан­дро­вым и Дол­лежа­лем — тогда я впер­вые понял, что зна­чит насто­ящий Ака­демик: пора­зила чрез­вы­чайно высо­кая эру­ди­ро­ва­ность. Встреча с Алек­сан­дро­вым про­хо­дила в Кур­ча­тов­ском ин-те во время обсуж­де­ния оснаще­ния Ленинград­ской АЭС системой кон­троля герме­тич­но­сти обо­лочки ТВЭ­Лов. Из-за высо­кой темпе­ра­туры паропро­во­дов внут­ри­ре­ак­тор­ное помеще­ние нагре­ва­лось, сто­ящие там дат­чики не выдержи­вали перегрева и давали лож­ные пока­за­ния. Необ­хо­димо было решит эту про­блему. В итоге мы пред­ложили поме­стить дат­чики и систему их перемеще­ния в герме­тич­ный теп­ло­изо­ли­рующий кожух, по кото­рому про­хо­дил холод­ный воз­дух, понижая темпе­ра­туру до нормаль­ного зна­че­ния. Спе­ци­а­ли­сты НИКИЭТ-а, отве­чавшие за про­ект, не были уве­рены в целе­со­об­раз­но­сти такой мощ­ной системы охла­жде­ния, так как ее исполь­зо­ва­ние понижало КПД энерго­блока, отнимая до 3 % элек­три­че­ской мощ­но­сти. Дол­лежаль, выслушав все аргументы, при­нял реше­ние не в пользу своих сотруд­ни­ков, а в нашу, посчи­тав пред­ложе­ние СНИИПа кон­струк­тив­ным. Но, чтобы окон­ча­тельно решить этот вопрос, все же при­ш­лось соби­рать совеща­ние под руко­вод­ством А. П. Алек­сан­дрова. Ана­то­лий Пет­ро­вич зада­вал грамот­нейшие уточ­няющие вопросы, и также при­нял реше­ние в пользу СНИИПа.

В отрасль я попал спу­стя два года, после рас­стрела Берии, но застал людей, кото­рым дове­лось при нем рабо­тать. О Берии, как об орга­ни­за­торе отзы­ва­лись хорошо. Я бы ска­зал, что есть два Берии. И если бы я не был сотруд­ни­ком Сред­маша, я бы знал только одного. О нем гово­рили, что он был «Каза­нова», многие винили его в репрес­сиях. Но какова его истин­ная роль в тех событиях я не знаю. Формально с при­хо­дом Берии в НКВД репрес­сии поутихли, он пре­кра­тил Ежовщину и выпу­стил на сво­боду много людей. Что же каса­ется Сред­маша, то здесь знали другого Берию и отзы­ва­лись о нем очень высоко. Если ста­ви­лась задача, и ее нужно было решить, Берия тре­бо­вал, что бы ему докла­ды­вали что необ­хо­димо сде­лать для достиже­ния постав­лен­ной цели и предо­став­лял любые необ­хо­димые ресурсы. Я счи­таю, что для Сред­маша он был нуж­ным и полез­ным чело­ве­ком. Берия был сво­его рода мене­дже­ром, типа Кур­ча­това, но несколько в ином плане. Если в Кур­ча­тове соче­тался науч­ный талант с адми­ни­стра­тив­ном, что бывает доста­точно редко, то Берию изна­чально боя­лись, и само его при­сут­ствие уже ока­зы­вало дав­ле­ние на чело­века.

У нас в СНИИПе рабо­тал лау­реат госу­дар­ствен­ной премии Макс Лео­ни­до­вич Рахман, очень талант­ли­вый чело­век, и в ближайшем кругу он рас­ска­зы­вал, как Лав­рен­тий Пав­ло­вич при­глашал его остаться рабо­тать в одном из закрытых горо­дов под Сверд­лов­ском. Корен­ной моск­вич, Рахман не хотел уезжать из сто­лицы, моти­ви­руя, отказ тем, что поте­ряет квар­тиру в Москве. Берия пообещал устра­нить любые препят­ствия, и с харак­тер­ным гру­зин­ским акцен­том гово­рил: «Нэ бэс­по­койтэсь, все будэт! Квар­тиру забро­ни­руэм!». И, в конце концов, он уго­во­рил Рахмана остаться. Обща­ясь с уче­ными, Берия понимал, что это люди осо­бого сорта, это не воен­ные, кото­рым можно отдать при­каз, и, как пра­вило, не «сту­чал кула­ком по столу».

Несмотря на все издержки совет­ского строя, я бы неко­то­рые аспекты отме­тил как плюс. Тогда большое внима­ние уде­ля­лось моло­дым спе­ци­а­ли­стам, чего не скажешь о сего­дняш­нем времени. Если гово­рить о современ­ном обра­зо­ва­нии, я бы не стал гото­вить инже­не­ров широ­кого профиля. Хороший круго­зор помогает в жизни и в работе, но базо­вое обра­зо­ва­ние должно быть «зато­чено» на узко спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ном пред­мете. А глав­ное, обра­зо­ва­ние должно учить чело­века быть кре­а­тив­ным!