Страна ценила атомщиков
Я не думал становиться атомщиком — все решила судьба в лице администрации института. Тогда перспективных студентов без их согласия переводили на учебу по новой специальности. В 1947 году я поступил в Уральский индустриальный институт. Хотел быть металлургом. Недалеко от поселка, где мы жили, был городок металлургов, предел моих мечтаний. Два года я проучился, приехал в институт с летних каникул — а меня не пускают в общежитие. Говорят: «Вы теперь здесь не живете, вас перевели на физико-технический факультет». Я обалдел — как так?! Но в то время никого ни о чем не спрашивали. Создали факультет, набрали студентов и начали работать.
После окончания вуза три четверти нашей группы поехали строить атомный комбинат в Томск. И я в том числе. А уже после запуска производства в Томске предложили переехать в Ангарск. Если честно, не хотел ехать. Но заявление, как все, написал. И вот прошло три месяца, четыре, пять... а меня не вызывают! Тут уж я разозлился — что, не подхожу вам?! А через месяц вызов пришел. Требуюсь, значит. И я, довольный, поехал в Ангарск.
Ехали с приятелем Евгением Лаврухиным, не заметили нужную остановку поезда и проскочили до Иркутска. Вышли на перроне — и первым делом в киоск. Масло есть? Сахар есть?! Ого, здесь жить можно! Переночевали в комнате отдыха и утром за 4 рубля на электричке приехали в Ангарск. Встретил нас главный инженер, объяснил задачу — будем строить сублиматный завод. За 4 года надо полностью возвести все здания, наполнить их оборудованием и запуститься! Сил положили на это немерено. Сублиматная технология была совсем новая, нигде не обкатанная. Все приходилось дорабатывать уже здесь, в процессе монтажа. Перед запуском завода четверо суток я не выходил из цеха. Потом — бегом домой, переночевал — и снова на три дня на работу. Мы чувствовали колоссальную ответственность и не могли подвести комбинат, поэтому, когда за час до новогоднего праздника выдали первую продукцию, мы были по-настоящему счастливы. Эта ночь, с 1960 на 1961 год, — самая запоминающаяся в моей жизни!
Комбинат рос и мужал на глазах. И в этой гигантской и напряженной стройке первостроители комбината старались не только как можно быстрее построить завод, но и предельно сохранить природу. Строили с любовью, на века. Мы по максимуму оставляли деревья, бережно готовили площадки для будущих цехов. Запомнилась 200-летняя гигантская сосна. Зеленая великанша росла прямо на том месте, где должен стоять цех гексафторида. Мы уж и так, и эдак смотрели... Но кто бы в советское время разрешил из-за дерева перенести цех в другое место? Пришлось рубить.
О том, что мы трудимся на предприятии с повышенными рисками, я прекрасно знал ещё с Томска и хорошо понимал специфику нового комбината. Но тогда в стране труд атомщиков ценили: и зарплаты были на уровне, и снабжение на зависть всей Иркутской области, и жилищный вопрос решался сразу. Как только приехал — дали место в общежитии в 107-м квартале. А через 3 месяца я получил трехкомнатную квартиру. По сравнению с Томским комбинатом, на АЭХК практически не было вредности. В Томске была другая, более старая технология производства и огромная радиоактивность. Там после производственного процесса надо было убирать золу. А она так «фонила», что допуск на ее уборку составлял всего лишь 15 секунд! Я был старшим группы в Томске, и вот подошла очередь моей группы убирать золу. Все по разу убрали, по 15 секунд отработали, а золы еще много. А людей нет! Что делать? Я надел защиту, взял в руки обычную совковую лопату, пошел в «зону» и там эту золу 15 минут выгребал. Сильное облучение получил, долго потом восстанавливался. Но с «заданием партии и руководства» справился. И людей от наказания спас.
В Ангарске за 33 года моей работы такого ужаса не было ни разу. Гексафторид урана сразу собирался в емкости, никто его не то что лопатой не грузил — вообще не видел. Но даже при этой современной технологии молодые инженеры всегда пытались что-то улучшить. Рационализаторов на АЭХК было в достатке. Правда, случалось, что эксперименты выходили из-под контроля. Помню, как наши аппаратчики решили что-то улучшить в работе одной установки. Вытащили ее, здоровенную, на улицу и начали «химичить». А процесс не идет. Один спец залез под установку — глянуть, что не так, а она... подскочила и изнутри взорвалась. Так рванула, что на крышу цеха улетела. Мужик, видимо, в рубашке родился: остался жив, с парой царапин. Но с изобретениями надолго пришлось завязать. Начальство за этот "полет" никого без выговора не оставило. Но все же местные Кулибины не переводились. Не могли они ничего не изобретать. Одним из самых важных технических достижений на АЭХК стала очистка газов. Еще в советское время это изобретение позволило очистить выбросы комбината на 99,6%. Такого нигде не было! Правда, закрытость предприятия не давала права поделиться нашим достижением с другими. А ведь рядом работал АНХК, у которого тогда с очисткой выбросов было очень плохо. Город порой задыхался. Только в девяностые годы атомщики наконец-то смогли помочь АНХК, передав часть своей технологии. С тех пор воздух в городе стал намного чище.
Даже простую работу на комбинате всегда выполняли с большой ответственностью, порой на грани настоящего подвига. В первые годы, как и у всех, у нас было много аварий. И вот как-то раз на комбинате вспыхнули газоходы. Мог произойти серьезный взрыв, погибли бы сотни людей. Но на помощь пришли наши работники — бывшие моряки, которых первый директор Виктор Федорович привлек в Ангарск из Владивостока. Они спасали из огня людей, тушили, бегали в противогазах, останавливали огонь. Страшно было так, что невозможно описать. Но благодаря им, бывшим военным морякам, в этом пожаре погибло всего 7 человек. Остальные были спасены. Вот кому надо в городе памятники ставить!
Сейчас, конечно, непростое время. Но сегодняшние трудности нельзя даже сравнить с теми, что пришлось преодолевать первостроителям комбината. Поэтому не стоит много думать о сложностях, надо просто хорошо работать, и тогда все в твоей судьбе сложится отлично. Ведь наша жизнь — лучшее тому подтверждение!