Дуб Владимир Семёнович

Пара слов о нашей конкурентоспособности

Я родился в Москве, в 1935-ом году. Роди­тели мои окон­чили в своё время Горную Ака­демию, там позна­ко­ми­лись, потом поже­ни­лись. Мы с женой тоже позна­ко­ми­лись в Горной Ака­демии, которую к тому времени раз­де­лили на три инсти­тута: Горный инсти­тут, Инсти­тут стали и Неф­тя­ной. Теперь Неф­тя­ной стал Ака­демией имени Губкина, а Горный и МИСиС снова объе­ди­ни­лись.

Так вот — Горный инсти­тут помнит Дубов. Скоро будет сто лет, как все семьи в нашем роду соз­да­вались под сенью этого зна­ме­ни­того здания с «восемью непью­щими» на фрон­тоне — там восемь статуй шах­тёров, которых зовут «восемью непью­щими», един­ствен­ными непью­щими в инсти­туте. И сын у меня там учился, и внук, и внучка, и все наши жёны…

Для нас это именно домаш­ний инсти­тут, и атмо­сфера там была на уди­в­ле­ние домаш­няя, склон­ная к добро­же­ла­тель­ному обу­че­нию. Пре­по­да­вали у нас звёзды, в част­но­сти, кафе­д­рой тео­рети­че­ской физики заве­до­вал будущий лауреат Нобе­лев­ской премии ака­демик Абри­ко­сов Алексей Алек­се­е­вич. И вообще, Инсти­тут стали — он такой спе­ци­аль­ный. Вот мы всё время говорим про атомные дела, про атомную энер­гетику — а ведь основ­ные решения, свя­зан­ные с атомом, были выно­шены и рождены метал­лур­гами. Вообще все прин­ци­пи­аль­ные решения ХХ века рождены метал­лур­гами, поскольку соль про­блемы, что Ман­х­эт­тен­ского проекта, что первого атом­ного совет­ского проекта — вся соль там в метал­лур­гии. И наш зна­ме­ни­тый «Маяк» — это же пол­но­стью метал­лур­ги­че­ское про­из­вод­ство.

Всё наше обу­че­ние, если на то пошло, было зато­чено под это. Не слу­чайно первыми руко­во­ди­те­лями атомной отрасли были выпускники Горного: Ван­ни­ков Борис Львович, Заве­ня­гин Авра­а­мий Пав­ло­вич, да и Слав­ский, кстати, был метал­лур­гом…

А в пяти­де­ся­тые годы инсти­тут был неболь­шой, атмо­сфера в высшей степени добро­же­ла­тель­ная, заме­ча­тель­ная, демо­кра­ти­че­ская. При этом степень тре­бо­ва­тель­но­сти к усва­и­ва­е­мым знаниям — наи­выс­шая. Именно в Инсти­туте стали был создан факуль­тет на уровне уни­вер­си­тета — я имею в виду хими­че­ский факуль­тет. И вообще, по уровню знаний он соот­вет­ство­вал физфаку МГУ. Это потом уже поя­вился Физтех — как раз­ви­тие тех нара­бо­ток, которые были опро­бо­ваны в Горном.

И зна­ме­ни­тый МИФИ вышел из Москов­ского меха­ни­че­ского инсти­тута. А первым его дирек­то­ром, между прочим, был выходец из ЦНИ­ИТ­МАШа, поскольку все меха­ни­че­ские науки заколь­цо­ваны между собой.

Так вот, атмо­сфера была добро­же­ла­тель­ная и демо­кра­ти­че­ская — это при том, что Горный инсти­тут был целиком закры­тый, и все его сту­денты со второго курса полу­чали опре­де­лен­ную степень допуска. Сейчас это, может быть, не очень понятно, но в те времена про­из­вод­ство так назы­ва­е­мых фер­ро­с­пла­вов, то есть мате­ри­а­лов, исполь­зу­е­мых при выпуске стали, — оно счита­лось одним из важ­нейших в ту пору. Одним из важ­нейших секретов госу­дар­ства. И, поэтому, все заводы и все инсти­туты метал­лур­ги­че­ские были сильно закрыты.

Рас­пре­де­лили меня в Сталин­град, то бишь Вол­го­град, на зна­ме­ни­тый завод «Бар­ри­кады». Там — теперь это уже не секрет — делались основ­ные изделия для кор­пу­сов реак­то­ров атомных под­вод­ных лодок и наи­бо­лее крупные изделия для атомных ледо­колов. Потом их пере­во­зили на другие заводы, ком­плек­то­вали и осна­щали, но основ­ные метал­лур­ги­че­ские части делались на «Бар­ри­ка­дах».

Мы там все были выдви­женцы, энту­зи­а­сты, все рвались с бой, в цеха. Это сейчас народ идёт в офисы, а мы все первым делом — в цех! Нас пытались забрать в отделы, так мы оттуда просто убегали. За это нас нака­зы­вали — мы снова убегали. Через цех, через про­из­вод­ство я дошел до долж­но­сти заме­сти­теля глав­ного метал­лурга завода. Стал им, заметьте, в 23 года. Заме­сти­те­лем глав­ного метал­лурга круп­нейшего про­из­вод­ства!

В те поры, надо сказать, роль молодых кадров пони­мали правильно. Был такой, если вы помните, Устинов Дмитрий Федо­ро­вич, в те годы — министр обо­рон­ной про­мыш­лен­но­сти. Он сооб­ра­зил, что кадры, которые выи­грали войну, они будущую войну уже не выи­грают. Они уже... Надо им покло­ниться, надо их поти­хоньку... а, может, и не поти­хоньку.

Поэтому нас на завод в 1957-ом году при­е­хало сразу 150 молодых спе­ци­али­стов. Во все места. Во все места при­е­хали молодые спе­ци­али­сты. И потом из этих людей выросло всё. Не только у нас. На Трак­тор­ном, на «Красном Октябре», на судо­верфи, на заводе Петрова. И на заводе Кирова. На всех заводах. И весь город состоял, в общем, из одно­груп­п­ни­ков, одно­каш­ни­ков, одно­леток. И Толя Мохов, будущий гене­раль­ный дирек­тор (это когда уже в конце совет­ской эпохи поя­ви­лись гене­раль­ные дирек­торы) был там. Я ушел — он пришел на мое место. И Витя Лебедев, будущий заме­сти­тель мини­стра обо­рон­ной про­мыш­лен­но­сти, тоже там начинал. В общем, все они были свои, из одного гнезда завод­ского, и своими остались.

Я, конечно, очень хотел учиться дальше, но меня кате­го­ри­че­ски не отпус­кали. Не отпус­кали всеми доз­во­лен­ными и не очень спо­собами, так что в аспи­ран­туру ЦНИ­ИТ­МАШа, про­ра­бо­тав на «Бар­ри­ка­дах» пять лет, я посту­пал фак­ти­че­ски неле­гально, хитрым манё­в­ром. Уехал в Ленин­град, в коман­ди­ровку, и оттуда, из Ленин­града, ездил в Москву сдавать экза­мены в аспи­ран­туру. И в резуль­тате такого глу­бо­кого обход­ного манёвра попал сюда.

Когда я в начале 60-х совсем ещё молодым чело­ве­ком пришел в ЦНИ­ИТ­МАШ, здесь довольно плотно зани­мались раз­ра­бот­кой мате­ри­а­лов для паро­ге­не­ра­то­ров. Для лодок тоже были сделаны новые стали и ком­плекс­ные тех­ноло­гии их изго­то­в­ле­ния при­ме­ни­тельно к разным судо­вер­фям, к разным типам лодок прак­ти­че­ски на всех метал­лур­ги­че­ских заводах Совет­ского Союза.

Ну, а потом, когда воз­ни­кла потреб­ность в раз­ви­тии вообще тяжелой про­мыш­лен­но­сти, когда стало понятно, что одного «Урал­маша» вместе с «Бар­ри­ка­дами» не хватает, тогда воз­ни­кла про­блема Ижор­ских заводов, при­вле­че­ния Ижор­ских заводов как готовой базы для решения про­блемы.

И где-то с 1970-го года ЦНИ­ИТ­МАШ (и я вместе с ЦНИ­ИТ­МА­Шем) системно зани­ма­емся орга­ни­за­цией про­из­вод­ства и свя­зан­ных с ним вопро­сов мате­ри­а­ло­ве­де­ния, тех­ноло­гии для реак­то­ров большой мощ­но­сти.

Вообще, надо сказать, что ЦНИ­ИТ­МАШ, который был создан для про­дви­же­ния высоких тех­ноло­гий в области энер­гети­че­ского и тяже­лого маши­но­стро­е­ния, явля­ется без натяжек уни­каль­ной орга­ни­за­цией. Начиная с его осно­ва­ния в 1949-ом году, всё, что отно­сится к так назы­ва­е­мой кон­вен­ци­о­наль­ной энер­гетике (то есть теп­ло­вая и гид­ра­в­ли­че­ская), все мате­ри­алы и вся тех­ноло­гия — всё в обя­за­тель­ном порядке про­хо­дило через ЦНИ­ИТ­МАШ и сполна обес­пе­чи­ва­лось им же как в научном, так и в орга­ни­за­ци­он­ном планах. Тут я скажу с неко­то­рым нажимом в голосе: бла­го­даря ЦНИ­ИТ­МАШу всю вторую поло­вину ХХ века, вплоть до скон­ча­ния Совет­ской власти, все вопросы, свя­зан­ные с энер­гети­кой всех видов, мы решали только внутри госу­дар­ства, в том числе и все сопут­ству­ю­щие вопросы, свя­зан­ные с орга­ни­за­цией, авто­ма­ти­за­цией, моде­ли­ро­ва­нием и так далее — всё реша­лось и обес­пе­чи­ва­лось только за счёт вну­трен­них интел­лек­ту­аль­ных, тех­ни­че­ских и орга­ни­за­ци­он­ных ресур­сов.

Я до сих пор помню, как где-то в 70-х годах по моло­до­сти лет (ну, по отно­си­тель­ной моло­до­сти) охотно вступал в пари с пред­стави­те­лями ведущих запад­ных фирм о том, что по каче­ству решения мате­ри­а­ло­вед­че­ских задач, по каче­ству испол­не­ния, по про­из­вод­ству основ­ных изделий энер­гетики то, что про­из­во­ди­лось в Совет­ском Союзе, вполне кон­ку­ри­ро­вало с самыми извест­ными зару­беж­ными фирмами. В те поры японцы ещё не коти­ро­вались — но вот с запад­но­е­в­ро­пейскими, аме­ри­кан­скими (а потом частично и с япон­скими) — мы вполне выдер­жи­вали кон­ку­рен­цию. Время пока­зало, что я был прав.

Решение метал­лур­ги­че­ских задач, свя­зан­ных с пере­хо­дом с кислого металла на основ­ной (это уже совер­шен­ный тех­ни­цизм, но без него никак), ока­за­лось настолько голо­воломным, что в про­цессе его на Западе про­и­зо­шло не менее шести ката­стро­фи­че­ских аварий на теп­ло­вых стан­циях, при­ведших к большим раз­ру­ше­ниям и жертвам. Они, действи­тельно, носили ката­стро­фи­че­ский харак­тер, эти аварии.

А мы так постро­или тот же самый переход, что у нас, в общем, аварии можно пере­считать по пальцам, причем ни одна из них не кон­чи­лась ката­стро­фой — такими, какие имели место в Канаде и в Штатах. У нас таких аварий не было.

Или другой пример. Вы знаете, что под действием нейтро­нов про­ис­хо­дит дегра­да­ция и охруп­чи­ва­ние метал­лов. Интен­сив­ность охруп­чи­ва­ния зависит от состава металла и, в част­но­сти, от при­сут­ствия в нем мино­ритар­ных при­ме­сей, к каким отно­сится в первую очередь фосфор и медь. Потом мы поняли, что туда еще и кремний отно­сится, и мар­га­нец. Но это потом...

А тогда задача стояла — обес­пе­чить хотя бы 30 лет экс­плу­а­та­ции реак­то­ров-тысяч­ни­ков. В той самой уже упо­ми­нав­шейся кислой печи тре­бо­ва­лось добиться неслы­ханно низкого содер­жа­ния назван­ных эле­мен­тов, в первую очередь меди и фосфора, — вдвое ниже того, что мы имели обычно в металле. Нужно было добиться.

И пре­зи­дент Ака­демии Наук, великий ака­демик Алек­сан­дров Ана­то­лий Пет­ро­вич — он при­ез­жал в ЦНИ­ИТ­МАШ, как на работу. Меня ставили перед ним, мы вместе про­ве­ряли расчёты, ходили от стола к столу, и он посто­янно допы­ты­вался: «Ну как же мы это сделаем?» И где-то на пятый день, уже созво­нив­шись со всеми своими това­ри­щами на заводах, я наконец-то осме­лился и сказал: «Мы поста­ра­емся и думаю, что у нас полу­чит­ся…» И тут он с облег­че­нием сказал: «Ну, я на тебя наде­юсь…», — и сразу уехал. Это, конечно, про­из­вело на меня впе­ча­т­ле­ние. Тут уж из кожи вон, но слово сдержи. И я его сдержал. Мы сделали это. Забрали ресурсы из обо­рон­ных отра­слей. Решение при­ни­ма­лось на уровне Секрета­ри­ата ЦК. Собрали пять мини­стров: черной метал­лур­гии, Сред­маша, Тяжмаша, Энер­го­маш­строя и Коми­тета по атомной энергии. На уровне пяти мини­стров при­ни­ма­лось решение. И такую железку выдали для актив­ной зоны 5-го энер­го­блока Ново­во­ро­неж­ской АЭС, что она до сих пор как новень­кая. Ни у кого в мире такой железки нет.

Или то, что мы назы­вали «наш ответ гос­по­дину Рейгану». В течение двух лет освоили про­из­вод­ство дисков для газо­тур­бин­ных уста­но­вок мощ­но­стью 25 мега­ватт. Там наи­слож­нейшая тех­ноло­гия про­из­вод­ства: из Кра­ма­тор­ска в «Дне­про­спец­сталь», из «Дне­про­спец­стали» в Чебар­куль и из Чебар­куля на «Невский завод». Вот такой закру­чен­ный трафик.

Но в течение полу­тора лет сделали, освоили и пре­красно поставили. И никто больше не говорит, что это невоз­можно. То есть пона­чалу все гово­рили, а мы сделали! Вот такие были решения.

До сих пор на Южно­у­раль­ском маши­но­стро­и­тель­ном заводе стоит элек­тронно-лучевая печка для слитков массой 30 тонн. Мы там всю схему сделали. И на Орском метал­лур­ги­че­ском ком­би­нате такую же уста­новку поставили. А сейчас этот цех доу­ком­плек­то­вали един­ствен­ной в рос­сийское время сде­лан­ной уста­нов­кой элек­тро­шла­ко­вого пере­плава, которую назы­вают «30/15». Она поз­во­ляет сделать слитки до 120 тонн, пред­ста­в­ля­ете?

Дело не в 120-ти тоннах, а в том, что на ней можно решать прин­ци­пи­ально новые задачи в области тех­ноло­гии, и, главное, себе­сто­и­мо­сти, чего никогда не было в этом напра­в­ле­нии метал­лур­гии. Такие были решения.

Ещё в конце 60-х годов при нашем актив­нейшем соу­ча­стии в СССР были созданы два самых крупных пресса, 65 и 70 тысяч тонн, причём один поставили в Самаре, то есть в Куйбы­шеве, а другой продали во Францию. Всё железо для этих гиган­т­ских прессов и по номен­кла­туре, и по тех­ноло­гии было наше. Тоже, как гово­рится, предмет для гор­до­сти.

А ещё — решения по хра­не­нию отра­бо­тан­ного топлива. Пеналы из нейтро­но­по­гло­ща­ю­щих мате­ри­а­лов. Заодно, вместе с метал­лур­гами, освоили про­из­вод­ство нейтро­но­по­гло­ща­ю­щих труб. Вон там, в кори­дор­чике, очень кра­си­вая галерея. Десять госу­дар­ствен­ных премий заслу­жил наш отдел. Это, согла­си­тесь, не кот напла­кал. Десять госу­дар­ствен­ных премий!

То есть, я что хотел вам сказать? Время под­твер­дило, что наши тех­ноло­ги­че­ские и мате­ри­а­ло­вед­че­ские решения тех лет были вполне кон­ку­рен­то­с­по­собны. И если бы мы не про­мор­гали оче­ред­ную рево­лю­цию, то и сейчас могли бы успешно кон­ку­ри­ро­вать. Хотя и сейчас, в общем-то, кон­ку­ри­руем доста­точно успешно — пока. Но в связи с тем, что мир активно дви­жется в эру раз­ра­ботки и при­ме­не­ния циф­ро­вых тех­ноло­гий с точки зрения ана­ло­гово-циф­ро­вого упра­в­ле­ния со всем ком­плек­сом реша­е­мых задач, то в этом отно­ше­нии мы начи­наем поти­хоньку сдавать позиции.

А другая угроза связана с тем, что, если раньше мы гор­ди­лись своей тяжелой про­мыш­лен­но­стью, то теперь от тяжелой про­мыш­лен­но­сти внутри страны остался, мягко говоря, пшик. У нас остался один Ижор­ский завод. Ижор­ская пло­щадка, раз­де­лен­ная на мно­же­ство заводов. Землю, к счастью, поде­лить нельзя. Поэтому ком­плекс, состо­я­щий из несколь­ких заводов, остался на своём месте. Но это един­ствен­ный пол­но­цен­ный ком­плекс в стране. «Урал­маша» больше нет, «Бар­ри­кад» нет, «ЮМЗа» нет, Элек­тро­сталь­ского завода тяже­лого маши­но­стро­е­ния нет. Всё. Я уж не говорю про «Энер­го­маш­спец­сталь», который знаю с первого кола, с первого вагон­чика. В 1964-м году я туда приехал в чистое поле. У нас там был соб­ствен­ный филиал, мы там год про­си­дели без­вы­лазно, когда осва­и­вали заго­товки для атомной энер­гетики. Он был не просто, как родной. Там мышка не могла про­бе­жать без нашего ведома. А теперь всё, отре­зан­ный ломоть.

Короче, так. На сего­д­няш­ний день про­мыш­лен­ная база для успеш­ной кон­ку­рен­ции с миро­выми про­из­во­ди­те­лями недо­ста­точно развита. И нет вло­же­ний — ни со стороны госу­дар­ства, ни со стороны частных вла­дель­цев. Все друг на друга косятся, а никто пер­спек­тивы не видит. Никто не хочет понять, что же явля­ется для нас пер­спек­ти­вой. У нас бы спро­сили, что ли…