Гордость за свой труд
Я родилась в 1946 году в Москве в простой советской семье. Мой отец был машинистом паровоза, а мама — горным инженером. Сразу после окончания института в ноябре 1940 г. маму направили на работу на Урал, где она всю войну трудилась начальником смены на руднике на обогатительной фабрике. Поначалу ей было очень трудно освоиться на таком тяжелом производстве — сопливой девчонке, да еще и москвичке, выросшей в центре, в Воротниковском переулке, нелегко было руководить коллективом рабочих, коренных уральцев, которые были намного старше и опытнее ее, относились к ней с недоверием и часто над ней подшучивали, оценивая реакцию молодого инженера. Приходилось соревноваться с другими сменами, которыми руководили многоопытные сотрудники, которые умели сами в случае необходимости, не дожидаясь специалистов, выполнить и слесарные работы, и небольшой ремонт оборудования. Естественно, что мама этими навыками не владела, и в первое время ее смена была в числе отстающих. Журналист и писательница Татьяна Тэсс написала о моей маме статью в газете "Известия" за 19 февраля 1943 г., статья занимает целый подвал и называется «Мой дом на горе…». Статья была прочитана по радио 11 марта 1943 г. артисткой О. Краснушкиной. Мама подумала: «Почему мои соперники делают для фронта больше, чем я?» — и решила их обогнать. Она обстоятельно проанализировала все процессы и поняла, как можно их оптимизировать. В результате мамина бригада оказалась в числе передовых. Мама награждена медалями «За трудовую доблесть», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «30-летие победы в ВОВ», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия В. И. Ленина". Мама работала в Министерстве черной металлургии и в Госплане СССР.
В 1968 г., окончив с отличием химический факультет МГПУ им. В. И. Ленина, я пришла на работу во ВНИИ химической технологии. ВНИИХТ — легендарная «Десятка» (НИИ-10) или, как его еще негласно называли, «урановый институт» был в то время одним из крупнейших научных институтов. Тематика института была весьма масштабной и затрагивала практически все гидрометаллургические процессы атомной отрасли — от геологоразведки урановых месторождений и месторождений редких металлов и золота, обогащения урановых руд и до разработки технологий получения высокообогащенного U235 и материалов, пригодных для плавки (U, Pu), а также топливных таблеток для твэлов АЭС. В институте была и лаборатория по разработке и синтезу ионообменных материалов. Впоследствии был построен отдельный корпус, в котором нарабатывались крупные партии сорбентов и экстрагентов.
В 1968 г. Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 08.02.68 №99-30 и приказом Министра МСМ от 05.03.68 г. №063 во ВНИИХТе был образован отдел под руководством академика Б. Н. Ласкорина, в составе которого была организована лаборатория сорбционных и экстракционных процессов радиохимических производств №39 (Г-6), которую возглавил к.т.н. Е. А. Филиппов. В эту лабораторию я и попала. В то время начинали интенсивно развиваться процессы синтеза и использования ионообменных смол и экстрагентов для извлечения, очистки и концентрирования цветных, благородных, редких и рассеянных элементов, а также для урана и плутония.
Мне, девчонке, окончившей, хоть и с отличием, непрофильный институт, пришлось заново осваивать все методы работы с радиоактивными веществами, изучать технологию переработки облученного ядерного горючего, знакомиться с оборудованием, фактически получать второе образование. Очень помогло то, что в лаборатории проводились регулярные коллоквиумы, на которых сотрудники докладывали результаты обзора открытой зарубежной и отечественной литературы по экстракционно-сорбционной тематике. Ученые института устраивали образовательные лекции по новым направлениям науки. Большую роль в моем образовании сыграл начальник лаборатории Евгений Алексеевич Филиппов. Лаборатория была самой молодой по возрасту в институте: начальнику было всего 30, все сотрудники были еще моложе. Е. А. Филиппов — молодой, энергичный, амбициозный, фантазер и выдумщик — буквально фонтанировал новыми идеями, требовал немедленно воплотить их все и сразу. Страстный, горячий, требовательный, он все время вел нас только вперед — придумывать, исследовать, осваивать и внедрять. Блестящий ученый — химик-органик, радиохимик, доктор технических наук, профессор, начальник отдела, директор отделения «Химконверс», Заслуженный изобретатель СССР, Филиппов имеет более 100 авторских свидетельств, многие из которых внедрены в производство со значительным экономическим эффектом. Он подготовил целую плеяду ученых и в своем институте, и на радиохимических и химико-металлургических предприятиях отрасли в Северске, Железногорске, Озерске. Лауреат Государственной премии СССР Е. А. Филиппов руководил лабораторией Г-6 в течение 18 лет.
Хочется рассказать о ребятах, простых сотрудниках лаборатории №39 (Г-6) — инженерах, техниках, младших научных сотрудниках. Ведь все грандиозные внедрения, создание новых технологий и т.д. начинаются именно с их труда. Постановка эксперимента, правильная оценка результатов, лабораторные, полупромышленные, а затем и промышленные испытания и внедрение — во всем этом принимают непосредственное участие инженеры-исследователи. Мы работали не на процесс, а на результат. Труд рутинный, ежедневный; труд в лаборатории института и в многомесячных командировках в лабораториях и цехах заводов. Мы работали не за премии и награды. Да и премии, по нынешним временам, были смехотворные — 15 руб. за Доску Почета отдела и аж 25 руб. за Доску Почета института.
Тематикой лаборатории являлась переработка облученного металлического урана (облученных стандартных урановых блоков, ОСУБ) для выделения, очистки и концентрирования оружейного плутония и возврата в цикл его металлургических оборотов. Все было абсолютно секретно, и даже внутри института или завода нельзя было произносить слова "уран", "плутоний" и др. Эти элементы шли под кодовыми именами: на нашем предприятии уран назывался "никель", плутоний — "палладий", какое-то из соединений урана шло под кодом "висмут" и т. д. На комбинатах была цифровая кодировка: уран и плутоний обозначались цифрами 1 и 2 или наоборот. Однажды, когда мне для работы понадобился действительно висмут 99,9% (он шел как спецпродукт), и я пришла заказывать его для работы в отдел, который занимался обеспечением спецпродуктами, начальник отдела И. А. Трушин никак не мог взять в толк, чего я от него хочу. Он все время спрашивал: тебе чего нужно — уран? Я говорю: нет, висмут. А он опять: не пойму, какой висмут? Это уран? Нет, говорю, — висмут. Еле разобрались.
Первой крупной разработкой лаборатории стала очистка оружейного плутония (ОП) на заводах 235 в г. Озерске, ГРЗ в г. Железногорске (промышленные установки) и на заводе № 15 в г. Северске (опытная установка) на силикагеле от продуктов деления при радиохимической переработке облученных урановых блоков. В этом процессе около 98% продуктов деления (ПД) извлекалось в «голове» технологического процесса, что чрезвычайно улучшило условия труда и резко сократило технологическую цепочку очистки и выделения ОП; нигде в мире в тот период не существовало подобного крупномасштабного процесса. Этому предшествовали испытания в институте на растворах–имитаторах, затем проводились лабораторные испытания в лаборатории предприятия (ПО «Маяк», легендарная "Сороковка", г. Озерск); после получения положительных результатов испытания осуществлялись в «горячих камерах» (ГК) и затем уже на промышленных установках.
Надо сказать, что к нашим предложениям, которые мы привозили на предприятия, местные специалисты относились, мягко говоря, скептически. На заводах и в ЦЗЛ были свои высококвалифицированные кадры ученых и инженеров, которые имели огромный научный и производственный опыт. А тут какие-то выскочки, молодняк со своими идеями. Во многих случаях приходилось доказывать нашу правоту не только в ожесточенных спорах, но и постановкой экспериментов. Если приходили к согласию, то дальше уже работали вместе, едиными коллективами, эксперименты продолжались в укрупненном масштабе. Установки монтировались в лабораторных комнатах, а затем в «горячих камерах».
Испытания в ГК — одна из наиболее ответственных стадий, т.к. здесь процесс проводится на реальных высокоактивных продуктах после растворения ОСУБ с гигантской радиоактивностью. Все работы и в лабораториях, и в ГК проводили сотрудники нашей 39-й лаборатории совместно со специалистами предприятия. Коллективы складывались дружные, и местные ребята всегда были готовы прийти на помощь, если что-то не получалось. В этих работах принимали участие молодые ученые В. М. Михайлова, З. К. Щеголева, Ю. П. Шишелов, М. В. Киреев под руководством к.т.н. В. И. Денисова, впоследствии доктора технических наук. Однажды, когда в камеру уже поступил реальный высокоактивный продукт от растворения облученных блочков и сорбционная колонна была им заполнена, Валя Михайлова обнаружила, что на установке в ГК с термостата сорвало шланг. В смене вместе с Валей работали местный инженер-исследователь и лаборант. Надеть шланг на термостат с помощью манипуляторов не получалось. Надо было идти в камеру. Для того чтобы войти в камеру через ремзону, было необходимо вывезти из нее высокоактивный раствор, снизить уровень активности до разрешенного для работы людей. Но ребята торопились, поджимали сроки, и было решено идти без разрешения техники безопасности. Это серьезное нарушение. Рассчитали, что каждый может там находиться не более 1 минуты. Всем работникам перед началом смены выдаются кассеты, на которых регистрируется доза полученной за смену радиации. Кассеты оставили в чистой зоне, ребята попросили Валю дать им за это отгул, на что она согласилась и пошла в камеру вместе с ними. Ребята по очереди забежали внутрь камеры, все исправили, а Валюша стояла перед открытой дверью камеры и руководила их действиями, не подумав о том, что она получает двойную дозу радиации. Ребята были отчаянными и безрассудными, думали только о том, что надо выполнить работу в срок и качественно, а о последствиях никто не размышлял. В результате Валентина получила ожог роговицы глаза и тайно его залечивала.
Одновременно в «Сороковке» проводились работы на химико-металлургическом заводе 20 по переработке отходов и оборотов производства. Испытывалась сорбционная технология извлечения плутония на ионообменном анионите ВП-1Ап, разработанном специалистами нашего института. Партия смолы была наработана в Днепродзержинске, и ребята привезли ее для испытаний на заводе. Смола по внешнему виду очень напоминает пшено, и в то время еще не все специалисты знали, что это такое. Наш сотрудник Миша Киреев однажды в шутку рассказал сотруднику родственного института Коле Молодцову, что если в процессе работы он получает избыточную дозу радиации, то для дезактивации организма ест специальное пшено, и показал Коле ионит. Коля воспринял все это всерьез и через некоторое время примчался к Мише и стал умолять дать ему немного пшена, так как он переоблучился. Миша посокрушался и отправил его к Вале, но и у Вали такого «пшена» не оказалось. В итоге Коле посоветовали традиционный способ выведения активности из организма, воспетый в песне: «…и лечусь «Столичной» лично я, и боюсь с ума не стронуться, истопник сказал: «Столичная» очень хороша от стронция".
Важнейшим достижением лаборатории явилась разработка и внедрение на заводе 25 в Северске и заводе 20 в Озерске экстракционной и сорбционной технологии выделения ОП и U-235 90-процентного обогащения из оборотов и отходов химико-металлургического производства (технология предложена Е. А. Филипповым и В. Г. Фоменковым), позволившая дополнительно извлечь и вернуть в производство десятки килограммов плутония 239 и высокообогащенного урана. В работах участвовали сотрудницы нашей лаборатории Н. Н. Дробышевская и И. А. Гаврилова. Ирина Александровна Гаврилова за эту работу удостоена звания Лауреата Государственной премии СССР.
В работах на химико-металлургическом заводе 25 по внедрению ионита ЧФО (четвертичное фосфониевое основание, разработка ВНИИХТ) на аффинажной операции в г. Северске принимал участие также наш сотрудник Андрей Александрович Ильинский — высокообразованный специалист, химик–органик. Он занимался разработкой методов синтеза ионообменных смол с заданными свойствами, организовывал их производство в Киеве и Днепродзержинске, испытывал и внедрял их на радиохимических и химико-металлургических заводах. Андрей был очень обстоятельным, аккуратным, дотошным работником и отличался некоторым занудством. В г. Зеленогорске при замене оборудования скопилось значительное количество отходов газодиффузионного производства с большим содержанием урана высокой степени обогащения. Растворы сливали в бочки, бочки занимали все рабочие помещения и даже находились в вентиляционных шахтах, что представляло еще и ядерную опасность, поскольку растворы содержали высокообогащенный уран. Необходимо было срочно переработать эти растворы, и к работе привлекли Андрея. Они с Е. А. Филипповым разработали стратегию эксперимента, но Андрей был «сорбционщиком». Делать нечего, ему пришлось вспомнить все, чему учили в институте, и провести все лабораторные исследования в делительных воронках в противотоке с использованием экстрагента ФОР. Результаты были положительные, на заводе изготовили экстрактор в металле, собрали установку и приступили к укрупненным испытаниям. Но процесс не пошел, ожидаемых результатов не получили. Провели покамерный отбор проб, и Андрей понял, что нарушен межкамерный переток. Нужно было освобождать и дезактивировать экстрактор, т.к. продукт, с которым работали, очень высокообогащенный. Экстрактор отмыли, вскрыли, обследовали; местные специалисты сказали, что экстрактор в порядке и нечего время терять на неперспективные разработки. Но Андрей долго нудел и все требовал, чтобы еще и еще раз обследовали экстрактор. Местные специалисты обижались и ругались, но проверяли аппарат вновь и вновь и, наконец, действительно обнаружили небольшое отверстие. Его заварили и в кратчайшие сроки переработали все скопившиеся растворы.
Первой крупной работой, в которой я принимала участие, была проверка на заводе 235 в Озерске в лабораторных условиях переработки самого сложного по солевому составу высокоактивного раствора с помощью экстракционной системы ТБФ-ГХБД. Использовать гексахлорбутадиен в качестве разбавителя экстракционных систем в радиохимии предложили специалисты нашей лаборатории Е. А. Филиппов, В. Г. Фоменков и А. К. Нардова. Этот разбавитель был нелетучим, пожаро- и взрывобезопасным, оказался наиболее устойчивым в агрессивных средах, в средах с высокой радиоактивностью, обеспечивал ядерную безопасность процессов. Затем были успешные испытания в «горячих камерах» и промышленные испытания на установке У-35-71 (на заводе ее называли «Фабрика»). В результате на «Фабрике» в короткие сроки были переработаны все ранее не перерабатывавшиеся жидкие высокоактивные отходы, накопленные в ацетатной технологии переработки облученных стандартных урановых блоков (ОСУБ). Это позволило вернуть в производство десятки килограммов оружейного плутония. Формировались бригады из сотрудников завода, ЦЗЛ и ВНИИХТ. Руководителем бригады от института был В. Г. Фоменков.
Командировки на предприятия были длительными, иногда продолжались по несколько месяцев: Челябинск-40, потом Челябинск-65 или «Сороковка». Добраться можно было или из большого Челябинска, или через Свердловск. В Челябинске надо было попасть на Торговую улицу, которая шла по задворкам вдоль товарных железнодорожных путей. Все было страшно засекречено, точного адреса никому не говорили. Просто Торговая улица и незаметный домик без адреса с глухими воротами и солдатами с автоматами внутри. Крошечная гостиница, железные кровати с панцирными сетками, строгая тетенька-дежурная и туалет в конце коридора, никто ничего не спрашивал и не объяснял, только везде надо было предъявлять документы. Утром приходил автобус, заезжал во внутренний двор, в него заходили командировочные и отправлялись в город. Однажды ребята из ЦЗЛ попросили нас с Валентиной привезти из Москвы рыб. У них в лаборатории стоял великолепный аквариум, и ребятам хотелось для него какой-нибудь экзотики, которой ни в Челябинске, ни в Озерске не было. Мы закупили рыб на птичьем рынке и в трехлитровой банке повезли в командировку. Дело было зимой, банку укутали, чтобы рыбы не замерзли, но погода была нелетная, и рейс задержали почти на сутки. За это время одна рыбка подохла, пришлось везти трупик в качестве доказательства. В самолет нас с грехом пополам с этой банкой пустили, но заставили распаковать, и все это на морозе в сильный снегопад. Приехали на Торговую поздно вечером, а там тоже колотун. Легли спать, и я решила греть банку своим телом, короче, поставила ее себе на живот под одеяло. Ночью проснулась от того, что лежу в луже: банка, естественно, повалилась, вода пролилась, рыбы на одеяле. Разбудила Валюшку. Мы, ругаясь на чем свет стоит, кое-как поместили этих рыб обратно в банку, ладонями собрали воду с пола и потом уже досыпали по очереди на Валиной кровати. Слава Богу, ни одна рыбка больше не подохла, и мы благополучно передали их в ЦЗЛ.
Одной из самых масштабных работ с моим участием был пуск в эксплуатацию первого в Советском Союзе экстракционного завода по выделению оружейного плутония из ОСУБ. История перевода завода с осадительной на экстракционную технологию подробно и ярко описана в книге воспоминаний директора М. В. Гладышева «Плутоний для атомной бомбы». Он рассказывает о серьезном соперничестве и острой борьбе, развернувшейся между институтами в выборе разбавителя для экстракционной системы с ТБФ. Наш институт (лаборатория Г-6, Филиппов, В. Г. Фоменков) предложил использовать в качестве разбавителя ГХБД, который к тому времени уже хорошо зарекомендовал себя на различных переделах: в сорбционно-экстракционных технологиях выделения ОП и высокообогащенного урана в химико-металлургическом производстве; на заводе 15 (СХК, Северск) и ГХК (Красноярск-26), где была разработана и внедрена сорбционно-экстракционная технология выделения ОП из жидких ВАО прошлых лет с использованием системы ТАФО-ГХБД; система ТБФ-ГХБД отлично работала на «Фабрике». НИИ-9 настаивал на использовании синтина, а Радиевый институт предлагал ЧХУ (четыреххлористый углерод), но как пишет М. В. Гладышев: «Мудрый начальник Главка А. Д. Зверев решил дать заводу право вести реконструкцию, как мы считаем нужным. Мы выбрали ГХБД, и началось необъявленное соревнование, в которое включились конструкторы проектных институтов, ученые-исследователи и руководители разных направлений». Из специалистов трех институтов — НИИ-9, РИ им. В. Г. Хлопина, ВНИИХТ, ЦЗЛ и завода были сформированы бригады для испытания технологии в «горячих камерах», участия в пуско-наладке и запуске в производство Я работала в бригаде ВНИИХТа, руководителем которой был В. Г. Фоменков. В составе бригады работали А. К. Нардова, И. В. Мамакин, И. С. Серебряков, Т. В. Жаворонкова, М. Р. Агевнин, Ю. П. Шишелов, В. П. Горовенко.
С особой теплотой вспоминаю Анну Константинову Нардову, нашу Нюру, как ее ласково называли в лаборатории. Инженер–исследователь, ученый, бесстрашный и удачливый экспериментатор, она обладала острым мужским умом. Резкая и бескомпромиссная в суждениях и оценках, отстаивала свою точку зрения перед любым руководством, пользовалась огромным уважением среди коллег в своем институте, в НИИ-9, в РИ, а также среди заводчан. Нардова была буквально «одержима» работой, можно сказать, жила на заводе, работала по 3-4 смены, не выходя на обед, а часто и оставалась ночевать в цеху или в лаборатории. Стелила себе пару листов фильтровальной бумаги на полу под письменным столом, укрывалась телогрейкой и пару часов дремала, боясь пропустить наиболее важную часть непрерывного эксперимента. В нарушение всех правил техники безопасности мы стали приносить ей в лабораторию из столовой еду, которую заворачивали в чистое полотенце. Однажды в процессе пуско-наладки оборудования в каньоне никак не могли определить уровень раздела фаз в камере смесителя-отстойника. Анна засунула туда руку и сообщала, где находится органика, а где водная фаза, только после этого смогли установить уровнемеры. При ее непосредственном участии были внедрены многие технологические процессы на радиохимических и химико-металлургических заводах в Озерске, Северске, Железногорске. Анна Константиновна одной из первых в мае 1986 г. отправилась на ликвидацию последствий Чернобыльской аварии. В составе группы экспертов она оценивала радиационную обстановку, участвовала в облетах на вертолете пораженной территории, разрабатывала методы дезактивации тяжелой техники. Награждена грамотой Минсредмаша.
Одной из работ, в которых я принимала участие на заводе в Озерске, были исследования возможности использования краун-эфиров для извлечения стронция-90 из высокоактивных упаренных рафинатов первого экстракционного цикла. Предполагалось использование изотопа в качестве радиоактивных источников тепла (РИТ) на ВМФ. Лабораторные исследования экстракции показали хорошие результаты и продолжились в укрупненном масштабе в «горячих камерах». Я работала в смене с И. В. Мамакиным и В. Г. Фоменковым. И. В. Мамакин — инженер от Бога, мастер — золотые руки — мог придумать, собрать, починить любой механизм — от часов или пишущей машинки до компьютера, освоил все методы работы с манипулятором в ГК. Работать решили с изотопом Sr-89, более короткоживущим и менее опасным, чем Sr-90. Образец был очень активный. Ампулу нужно было вскрыть манипулятором, но все усилия Мамакина и Фоменкова ни к чему не привели. Позвали на помощь местных специалистов, но и их усилия успехом не увенчались. Тогда решили идти в камеру, и опять без разрешения ТБ. Когда начали вскрывать ампулу вручную, она взорвалась в руках у Мамакина, обрызгав обоих мужчин высокоактивным раствором. Пока бежали в санпропускник (расстояние до санпропускника очень большое) мимо ошалевшей охраны, все дозиметрические установки на их пути мигали красными огнями и орали, как сумасшедшие. Были и такие, не очень приятные моменты в нашей работе. Следующий эксперимент был удачным, технология оказалась перспективной, все процессы были запатентованы, но, к сожалению, работа не нашла продолжения, так как для РИТов был в конечном итоге выбран другой, менее опасный, чем Sr-90, элемент.
Коллектив лаборатории неоднократно премировался приказами по МСМ. В соответствии с постановлением СМ СССР №28-10 четыре сотрудника лаборатории в составе коллективов участников, в том числе ПО "Маяк" и ГХК, а также институтов (РИ им. В. Г. Хлопина и ВНИИНМ им. А. А. Бочвара) и Министерства были удостоены звания Лауреата Государственной премии СССР: Е. А. Филиппов, В. Г. Фоменков, И. А. Гаврилова, Б. Н. Парфанович. В заключение хочется сказать от имени еще живущих и от имени тех, кого уже нет, что мы гордимся тем, что труд каждого из нас внес хоть и крошечную, но очень важную лепту в огромное дело обороноспособности нашей страны.