Барышникова Антонина Александровна

Жизнь продолжается

Первые позна­ния об атомных стан­циях я полу­чила от моих дальних род­ствен­ни­ков — Покров­ского Юрия Нико­ла­е­вича и его жены Гер­труды Геор­ги­евны, которые жили в городе Обнин­ске и рабо­тали на экс­пе­ри­мен­таль­ной АЭС. Они зани­мались науч­ными рабо­тами. Пред­по­ла­га­лось, что после школы они устроят меня лабо­ран­том в свою лабо­ра­то­рию, а учиться я буду на вечер­нем отде­ле­нии в филиале МИФИ (1963 год). Неко­то­рое время я жила в их семье. И тогда у меня сло­жи­лось очень ува­жи­тель­ное отно­ше­ние к реак­тору, тер­мо­па­рам, хотя, при­знаться, я многого не пони­мала.

Я при­е­хала из деревни Федцово Кали­нин­ской (ныне Твер­ской) области, где Покров­ские отды­хали во время отпуска. Надо отметить, что вместе с моим взро­с­ле­нием деревня рас­цветала. Провели элек­три­че­ство, и мы радо­вались этой «вол­шеб­ной» лам­почке (помню керо­си­но­вую лампу в доме), провели всем бес­плат­ное радио, поя­ви­лись белая мука, масло, сахар, одежда. Колхоз богател, мы пережи­вали на выборах за пред­се­да­теля. Сви­нар­ники, птич­ники, фермы, конюшни, мастер­ские, рига для сушки зерна — повсюду была работа для людей. В деревне рабо­тали фельдшер, вете­ри­нар (моя мама), агроном и другие спе­ци­али­сты. У каждого жителя было свое хозяйство, 50 соток земли. Солому на крышах домов заме­няли дранкой. Моя мама сама покрыла нашу крышу. Я ей пода­вала досочки. Мужчин было мало после войны, под­ра­с­тала моло­дежь. А сегодня деревни запу­щены, на полях растет ядо­ви­тый бор­ще­вик, этот сорняк дви­жется на восток…

Когда я пере­е­хала в Обнинск, мне еще не было 18-и лет, и на атомную станцию меня не приняли. Сначала устро­и­лась на овощной базе, потом — уче­ни­ком про­давца в отделе игрушек мага­зина "Детский мир", мне все нрави­лось. Успешно сдала экза­мены в Химико-тех­ноло­ги­че­ский инсти­тут им. Мен­де­ле­ева в Москве на факуль­тет неор­га­ники. При­е­хала учиться, а меня не зачи­с­лили — набрали сту­ден­тов с других факуль­тетов с про­пис­кой в Москов­ской области. Это было первое в жизни серьез­ное огор­че­ние. Потом заочно училась на филолога.

Во времена моей моло­до­сти по выход­ным мы ходили на танцы в Дом куль­туры. На дамский танец я при­гла­сила высо­кого брюнета в очках. Это была моя судьба — будущий физик-ядерщик Слава Барыш­ни­ков.

Мы поже­ни­лись, у нас роди­лась дочка Леночка. Слава начал рабо­тать в Обнин­ском Физико-энер­гети­че­ском инсти­туте. Зани­мался наукой, сдал кан­ди­дат­ский минимум.

В сту­ден­че­ские годы мой муж вместе со сту­до­т­ря­дом работал в Карелии, неда­леко от места стро­и­тель­ства будущей Коль­ской АЭС. Он и его друзья не раз обсу­ждали воз­мож­ность работы на Коль­ской АЭС. В Москве под­дер­жали эту ини­ци­а­тиву и дали напра­в­ле­ние Барыш­ни­кову, Осипову и Кар­ми­ленко. Вот так за год до пуска АЭС Вяче­слав стал рабо­тать физиком в физ­ла­бо­ра­то­рии Коль­ской АЭС.

После рожде­ния дочери я рабо­тала в Инсти­туте меди­цин­ской ради­оло­гии, где впервые встрети­лась с понятием полез­ного облу­че­ния (сначала живот­ных, позже — раковых больных). Парал­лельно я училась на вечер­нем отде­ле­нии Обнин­ского поли­тех­ни­кума. На послед­нем курсе пере­ве­лась в Ива­нов­ский энер­гети­че­ский тех­ни­кум, успешно защи­ти­лась. На Коль­ской АЭС меня приняли рабо­тать в хими­че­ский цех лабо­ран­том. Зани­ма­лась водо­под­го­тов­кой (гото­вили хим­о­бес­со­лен­ную воду для реак­тора — главный теп­ло­но­си­тель в системе). Мы даже ста­жи­ро­вались в ВТИ у самого Костры­кина — автора книг по водо­под­го­товке.

Еще до пуска АЭС я пере­ве­лась в лабо­ра­то­рию внешней дози­мет­рии тех­ни­ком-ради­о­хими­ком. Мы обсле­до­вали окру­жа­ю­щую среду: воздух, землю, рас­ти­тель­ность, воду, мясо оленей, рыбу. Опре­де­ляли сум­мар­ную фоновую актив­ность и наличие в этих средах дол­го­жи­ву­щих ради­о­ну­кли­дов (цезий, церий, строн­ций, иттрий и др.) Они пред­ста­в­ляют наи­боль­шую опас­ность для здо­ро­вья чело­века. Обсле­до­ва­ния про­во­ди­лись в радиусе 70 км вокруг АЭС. Наши дози­мет­ри­сты-про­бо­от­бор­щики при­во­зили нам пробы разных сред с разных точек. Грустно вспо­мнить, как мы из 40 литров воды выде­ляли мил­ли­граммы соо­са­жден­ных на ста­биль­ных изо­то­пах солей, взве­ши­вали, вычи­с­ляли процент выхода, заме­ряли фоновую актив­ность на при­бо­рах (1 х 10 в минус 13-й степени). Все 12 лет моей работы во внешней дози­мет­рии актив­ность сред оста­ва­лась фоновой. А сегодня поя­ви­лись такие умные сверх­чув­стви­тель­ные приборы: изме­ряют пробы сразу, в неболь­ших объемах, выдавая сум­мар­ную актив­ность и изо­топ­ный состав пробы.

Коль­ская АЭС рас­поло­жена в живо­пис­ных пред­го­рьях Хибин, на берегу озера Имандра. Поселок Зашеек (сегодня пгт. Поляр­ные Зори)нахо­дится в 15 кило­мет­рах от станции, на берегу озера Пино­зера. Белые ночи, озера, леса, сопки, быстрые речки, где води­лось много рыбы (щука, голец, горбуша, сиг, форель) — все это нас оча­ро­вы­вало, при­в­но­сило в наши сердца особый роман­тизм. И работа на таком объекте каза­лась нам очень важной. Летом в лесах росли грибы, черника, брус­ника. Осенью мы соби­рали их ведрами. В 40 км от нашего поселка нахо­ди­лось Белое море, куда мы ездили на авто­бусе, любо­вались при­ли­вами и отли­вами. Несмо­тря на тучи комаров, нас вос­хи­щало все, даже снежок в июне, а зимой — заво­ра­жи­ва­ю­щее север­ное сияние и груст­ные корот­кие дни без солнца. В мага­зи­нах было отлич­ное снаб­же­ние, много импорт­ных про­дук­тов. В вит­ри­нах лежали блоки тунца, свежий палтус, треска, красный окунь.

1972 год выдался очень жарким, нам не хватало кисло­рода (там его в воздухе на 1,5% меньше, чем в средней полосе). Мой муж Вяче­слав Барыш­ни­ков работал инже­не­ром в Физ­ла­бо­ра­то­рии. Он прошел прак­ти­че­скую спе­ци­али­за­цию в Кур­ча­тов­ском инсти­туте у самого ака­демика Алек­сан­дрова. Физики кури­ро­вали реактор, гото­вили его к загрузке топлива. Помню, что на станции стояли паро­возы для началь­ной подачи пара, так как пуско­ре­зерв­ной котель­ной не было. Люди, при­е­хав­шие на стройку, были воо­ду­ше­в­лены. Кол­лек­тивы быстро спла­чи­вались, все пони­мали свою ответ­ствен­ность и зна­чи­мость объекта.

Вспо­ми­наю пер­во­майский празд­нич­ный вечер атом­щи­ков в кафе за год до пуска АЭС. На станции нас было всего 70 человек. Люди умели не только рабо­тать, но и весе­литься. Спе­ци­али­сты постарше обучали младший пер­со­нал. Вспо­ми­наю своих любимых настав­ни­ков: Луизу Нико­ла­евну Кал­мы­кову, Николая Вик­то­ро­вича Кузыка и его жену Ели­завету Дмит­ри­евну. Очень много хороших, умных, заме­ча­тель­ных людей встрети­лось мне за время моей тру­до­вой дея­тель­но­сти. О каждом вспо­ми­наю с теп­ло­той, каждый инте­ре­сен по-своему, обо всех не рас­ска­жешь. Работы было много, но и отды­хать мы умели. Многие увле­кались рыбал­кой, охотой. Летом соби­рали лесные ягоды, грибы, делали вос­хо­жде­ния на сопки. Дружили семьями, ходили в гости друг к другу. Кол­лек­тивно отме­чали празд­ники и зна­ме­на­тель­ные события в ресто­ране, в ДК. К нам часто при­ез­жали поэты, музы­канты.

Пуск 1-го блока Коль­ской АЭС состо­ялся в июне 1973 года. Мой муж Вяче­слав Барыш­ни­ков непо­сред­ственно участ­во­вал в пуске реак­тора. Это был празд­ник стро­и­те­лей, атом­щи­ков. Дирек­тор Белов передал власть новому дирек­тору Волкову. Стро­и­лись дома, мага­зины, детские сады, школы, кафе. Во дворах домов стро­и­тели оста­в­ляли пятачок леса. Спе­ци­али­стам почти сразу выде­ляли жилье. Сначала у нас была комната, но уже через год год мы пере­е­хали в отдель­ную двух­ком­нат­ную квар­тиру. В 1974 году наша дочка Лена пошла в первый класс и посту­пила в музы­каль­ную школу по классу фор­те­пьяно.

Надо отметить, что за поляр­ным кругом на Коль­ской АЭС нам платили оклад плюс 40% поляр­ных, и за каждые полгода стажа при­ба­в­лялся север­ный коэф­фи­ци­ент — 10%. После пуска еще и премия — 50%. Поэтому неко­то­рые спе­ци­али­сты, при­е­хав­шие года на три, оста­вались на севере до пенсии. Так пус­кались блоки, и не раз мы за работу полу­чали награды и поощре­ния.

Со вре­ме­нем наша семья пере­бра­лась в четы­рех­ком­нат­ную квар­тиру. А было так: наш астра­хан­ский друг Валера подарил мне книгу о как­ту­сах и дал разных деток как­ту­сов. Я за ними уха­жи­вала, они выросли большие. Однажды кактус зацвел, и у нас родился сын Миша. Через год зацвел другой кактус — и у нас родился еще один сын, Дима. Лишь недавно я узнала, что цвете­ние кактуса пред­ве­щает рожде­ние детей. Я была счаст­лива, несмо­тря на труд­но­сти. Ведь были и печаль­ные события: в 53 года умерла моя мама, а ещё через полгода ушел из жизни отчим.

Дочка училась в школе, маль­чики ходили в садик, мы с Вяче­сла­вом рабо­тали. Летом хоте­лось вывезти детей на юг. Путевок нам с детьми не давали (было не совсем справед­ли­вое рас­пре­де­ле­ние). Иногда мы отды­хали в Астра­хани у Слави­ной мамы, но у нее была малень­кая ком­натка, соседи. Нас часто выручал Славин друг Валера. Он оста­в­лял нам свою квар­тиру, а сам уезжал по путев­кам. Бла­го­даря моему брату Саше у нас поя­ви­лась машина "жигули" — «копейка» крас­ного цвета. На ней мы и ездили в отпуск, жили в поль­ской пяти­мест­ной палатке на берегах Азов­ского, Каспийского, Бал­тийского морей. Ни о какой опас­но­сти мы и не думали. Трудно, но нам нрави­лось ехать по России, не всегда уда­ва­лось устро­иться на ночлег в гости­нице. Ноче­вали в лесу, на сто­ян­ках, у озер. Однажды мы отды­хали в кем­пинге (кажется, в 1983 году) на берегу Бал­тийского моря в При­бал­тике. Вечером после кино местные молод­чики про­шлись по нашим палат­кам с ножами, было очень непри­ятно. Уже тогда в этих рес­пу­б­ли­ках шеве­ли­лось недо­воль­ство. Хотя снаб­же­ние там было отлич­ное. Дороги при­бал­тийских рес­пу­б­лик вос­хи­щали нас. Россия, кроме Москвы, выгля­дела нищей с плохими доро­гами и частым отсут­ствием бензина на заправ­ках. При­хо­ди­лось возить с собой кани­стры с бен­зи­ном.

Дочка посту­пила в музы­каль­ное училище, сыновья посе­щали музы­каль­ную школу. В сво­бод­ное время зани­мались пла­ва­нием, дзюдо. Зимой — лыжи, коньки. На работе в те времена про­во­ди­лись сорев­но­ва­ния по лыжам, пла­ва­нию, шах­ма­там, стрельбе; состя­зались добро­воль­ные народ­ные дружины. Есте­ственно, про­из­вод­ствен­ные пока­за­тели тоже должны были быть в норме. Народ празд­нично выходил на демон­стра­ции 1 мая, 7 ноября. В День Победы воз­ла­гали венки на могилы погиб­ших солдат, дома с дру­зьями накры­вали стол. А 8 марта, 23 февраля, и осо­бенно 22 декабря — День энер­гетика — празд­но­вали в Доме куль­туры. Были кон­церты, фуршеты, танцы. Каждый Новый год встре­чали по-детски радостно, семейно, с дру­зьями.

Самый надеж­ный и любимый наш друг, физик Ана­то­лий Кор­ми­ленко, часто выручал нас в трудные минуты. Они со Славой раз­ра­бо­тали и подали раци­о­наль­ное пред­ло­же­ние: выра­бо­тан­ные в центре реак­тора твэлы пере­гру­жать на пери­фе­рию реак­тора, так как там исполь­зо­вались кассеты с меньшим про­цен­том обо­га­ще­ния урана. Впо­след­ствии их метод стали исполь­зо­вать во многих пере­груз­ках реак­то­ров.

Так тру­ди­лись и жили атом­щики Запо­ля­рья. Про­ра­бо­тав 12 лет тех­ни­ком-ради­о­хими­ком во внешней дози­мет­рии, где был заме­ча­тель­ный кол­лек­тив, я пере­ве­лась тех­ни­ком в лабо­ра­то­рию инди­ви­ду­аль­ного дози­мет­ри­че­ского кон­троля (ИДК) этого же отдела. Там вела учет облу­ча­е­мо­сти пер­со­нала станции, рабо­та­ю­щего в зоне иони­зи­ру­ю­щего излу­че­ния. Работа мне нрави­лась. Осо­бенно мы следили за пер­со­на­лом, про­во­див­шим ремон­т­ные работы во время пере­грузки топлива. Обсле­до­вали их на СИЧе (счетчик излу­че­ния чело­века) на наличие цезия, кобальта, йода. Это был период пере­хода от фото­кас­сет (диа­па­зон изме­ре­ний от 0 до 2 БЭР — биоло­ги­че­ский экви­ва­лент рен­т­гена) — к тер­мо­лю­ми­нес­цен­т­ным дози­мет­рам (3 таблеточки из фто­ри­стого лития в одном дози­метре, три парал­лель­ных пока­за­теля сразу, диа­па­зон 0 — 1000 БЭР). В моем отделе ради­а­ци­он­ной безо­пас­но­сти работал дружный, спло­чен­ный кол­лек­тив. Осо­бенно мне дороги инженер-ради­о­химик Галя Гре­бе­нюк, лабо­рант Нина Остар­кова (мы и по сей день дружим). Моими руко­во­ди­те­лями были Эдуард Васи­льев, Алек­сандр Дмит­риев, Юрий Оди­но­ков. Очень много хороших людей оста­лось в сердце моем, обо всех не напи­шешь. Бла­го­даря их труду Коль­ская станция заре­ко­мен­до­вала себя как надеж­ное, эффек­тив­ное и эколо­ги­че­ски чистое пред­при­ятие. Уровень безо­пас­но­сти 4-х блоков ВВЭР-440 отвечал высоким совре­мен­ным тре­бо­ва­ниям.

Аварию на Чер­но­быль­ской АЭС мы вос­при­няли как соб­ствен­ное горе. Многие спе­ци­али­сты поехали на Чер­но­быль­скую АЭС лик­ви­ди­ро­вать послед­ствия. Мы выдали им новые дози­метры. Мой началь­ник, только про­летев на вер­то­лете над раз­ру­шен­ным реак­то­ром, получил дозу в 30 бэр. Печально все это вспо­ми­нать, тем более что за год до аварии мои дети отды­хали в пио­нер­ском лагере «Ска­зоч­ный», при­над­ле­жа­щем Коль­ской и Чер­но­быль­ской АЭС. Я в свой отпуск рабо­тала там в пра­чеч­ной. Эти места, город Припять поко­рили нас своей кра­со­той, обилием ягод, фруктов. Чудес­ный сме­шан­ный лес, речки, богатый край, города — все ока­за­лось зара­жено ради­а­цией в радиусе 30 и более кило­мет­ров… Масштаб этого раз­ру­ше­ния огромен.

Мой муж, Вяче­слав Барыш­ни­ков, пере­велся рабо­тать в отдел инспек­ции инспек­то­ром по ядерной безо­пас­но­сти. В 1987 году он был на кон­фе­рен­ции по ядерной безо­пас­но­сти, и его при­гла­сили (Алек­сандр Богда­нов) рабо­тать на Ростов­скую АЭС. Дочь вышла замуж. Они с мужем Андреем остались жить в нашей квар­тире на Севере. Мне на Коль­ской АЭС, по честной очереди, выде­лили машину ВАЗ 2109 белого цвета. Тогда это была пре­стиж­ная машина. На ней муж и отправился на новую работу в феврале 1988 года. Почти сразу ему дали четы­рех­ком­нат­ную квар­тиру в Вол­го­дон­ске. В мае туда пере­е­хала вся наша семья. Отдел кадров (началь­ник Зинаида Мирош­ни­кова) сделал мне вызов на работу с 15 мая. При­шлось срывать моих маль­чи­ков из школ на Севере и офор­м­лять под конец учеб­ного года в школы Вол­го­дон­ска. Столько хлопот было с пере­ездом, офор­м­ле­нием, про­пис­кой! В то время выда­вали талоны на сахар, а мы еще не про­пи­саны, нам не поло­жено. Я так спешила при­е­хать по вызову к 15 мая на работу, пре­рвали учебу детей, а когда офор­ми­лась, меня отправили рабо­тать на кон­серв­ный завод, на месяц. Завод меня впе­чат­лил. К сожа­ле­нию, в 90-е годы там все раз­валили, раз­г­ра­били.

На Ростов­ской АЭС я оптими­стично взялась за орга­ни­за­цию лабо­ра­то­рии инди­ви­ду­аль­ного дози­мет­ри­че­ского кон­троля (ИДК), благо опыт есть, а обо­ру­до­ва­ние и приборы на складе уже были. Лабо­ра­то­рию орга­ни­зо­вали во вре­мен­ных поме­ще­ниях. Кол­лек­тив отдела (а это спе­ци­али­сты, при­е­хав­шие с разных концов страны) тоже ока­зался очень дружный и ответ­ствен­ный. Мой муж до нашего приезда при­об­рел дом и 25 соток земли в хуторе Овчин­ни­кове, на берегу Цим­лян­ского моря, посадил даже кар­тошку, фасоль. Там же купили себе дома еще четыре семьи с Коль­ской АЭС. Юрий Михайло­вич Бодру­хин первый при­об­рел там поме­стье и всем нам тоже при­с­мо­трел сво­бод­ные «фазенды». Сразу с поезда Слава повез нас на рынок за рас­са­дой поми­до­ров, перца. Помню, земля была сухая, лопата с трудом ее резала. Воду для полива сыновья носили ведрами из моря. Позже мы проло­жили трубы и вместе с сосе­дями уста­но­вили насос. Сначала было трудно, но мы радо­вались солнцу, зелени, а когда стали поспе­вать абри­косы (на даче было четыре дерева), мы каждую ягоду жалели, соби­рали, сушили, делали соки, вино… Из Астра­хани мы забрали к нам жить Славину маму, ей было 75 лет. Она, спе­ци­алист по дачным делам, строго коман­до­вала нами, но и сама ста­ра­лась. Ей нрави­лось там жить.

После Чер­но­быль­ской аварии начались недо­воль­ства, выступ­ле­ния против стро­я­щейся АЭС. Но мы верили в лучшее и гото­ви­лись к пуску 1-го блока. Готов­ность была на 90%. Я не пишу о поли­ти­че­ских стра­с­тях, но они при­бли­жались. «Зеленые» настой­чиво вредили атом­щи­кам. Даже не про­пус­кали наши авто­бусы на станцию: устра­и­вали живые цепи на дороге. Депу­таты под дав­ле­нием сверху потре­бо­вали закон­сер­ви­ро­вать станцию. Да и в стране начался развал. Кому-то было это выгодно. Мы еще наивно верили, голо­со­вали... На станции обра­зо­вались два лагеря. Кто-то начал при­сва­и­вать иму­ще­ство, недви­жи­мость. Кое-кто орга­ни­зо­вы­вал посред­ни­че­ские фирмы, при­гла­шая туда пер­со­нал со станции. Насту­пили смутные времена. Стро­и­тели исчезли, но многие руко­во­ди­тели доро­жили пер­со­на­лом и хотели сберечь спе­ци­али­стов. Зар­плату пере­стали выда­вать, нас обес­пе­чи­вали про­дук­тами через магазин по записи под зар­плату. Однако Евгений Ива­но­вич Игна­тенко (с ним мы были лично знакомы еще с Коль­ской АЭС) утвер­ждал, что в Москве зар­плату людям по-преж­нему выдают.

В моей семье тоже про­и­зо­шли изме­не­ния: Моего люби­мого и, мне каза­лось, любя­щего меня мужа увлекла другая женщина, и он оставил меня в 53 года с 14- и 16-летними сыно­вьями и своей 80-летней мамой. Барыш­ни­ков с новой женой вер­нулся на Коль­скую АЭС, которая в эти годы рабо­тала, и пер­со­нал получал зар­плату. Он оставил нам машину «Москвич», а «девятку» продал гру­зи­нам, которые поо­бе­щали ему 7 тысяч сверх оценки в комис­си­он­ном (машина была куплена за 9 тысяч в Мур­ман­ске). В то время подоб­ные опе­ра­ции считались спе­ку­ля­цией и пре­сле­до­вались законом. Грузины из Зугдиди пришли к нам домой, вместе посчитали деньги, что сверх цены, и пере­дали их Славе, завер­нув в газету. Потом вместе поехали в комис­си­он­ный магазин офор­м­лять продажу. Вечером муж обна­ру­жил в свертке только 300 рублей вместо 7 тысяч обе­щан­ных — шулеры под­ло­жили ему «куклу». Такое было разоча­ро­ва­ние…

Мне при­шлось выу­читься на води­теля. В период кон­сер­ва­ции станции я пере­ве­лась на пуско-резерв­ную котель­ную (ПРК) маши­ни­стом, обо­гре­вала станцию. Обя­зан­но­сти дирек­тора испол­нял П. К. Голов­ченко. Каза­лось тогда, что только ему да нам, работ­ни­кам, и нужна эта станция. Грустно и сложно писать про эти непро­стые годы, когда искус­ственно рождались капитали­сты и беднел рабочий класс. Сме­хо­т­вор­ной была при­ва­ти­за­ция: кто-то при­своил заводы, прибрал к рукам недви­жи­мость на скуп­лен­ные по дешевке ваучеры, а кто-то купил на свой ваучер пуховый платок. Наши семейные ваучеры, пре­вра­щен­ные в акции «РОСИФ», остались пустыми бумаж­ками, лежат до сих пор.

Моя одно­кур­с­ница Таня рабо­тала на Шпиц­бер­гене тех­ни­ком на котель­ной уста­новке (кон­цес­сия России и Нор­ве­гии по добыче угля). Она соби­ра­лась уезжать и пред­ло­жила мне ее заме­нить — пора­бо­тать там и зара­бо­тать денег. Я поехала в Москву в орга­ни­за­цию «Арк­ти­ку­голь», меня приняли, прошла тща­тель­ную мед­ко­мис­сию. Мой вылет на Шпиц­бер­ген был назна­чен на апрель 1996 года. Но изме­ни­лись семейные обсто­я­тель­ства, жалко было оста­в­лять сыновей, болела Славина мама, с дачей надо было что-то делать. Отец высылал сыно­вьям али­менты, мне иногда выда­вали пенсию (я пен­си­о­нерка с 45 лет), под­дер­жка друга Василия (он тоже работал на станции) — всё это пере­си­лило, и я отка­за­лась лететь на Шпиц­бер­ген. И правильно сделала, ибо в апреле наш самолет раз­бился над горами. В нем летела смена шах­те­ров и другие люди, погибло около ста трид­цати чело­век….

Маль­чики окон­чили школу, посту­пили в Ради­о­тех­ни­че­ский инсти­тут города Таган­рога. Дачу я продала, купила сыно­вьям ком­пью­теры. Бабушке дала заначку, себе — в память о даче — при­об­рела длинное, с под­стеж­кой из свиной кожи пальто цвета асфальт.

Посте­пенно, бла­го­даря неу­стан­ной борьбе и дока­за­тель­ствам наших спе­ци­али­стов-атом­щи­ков, пре­дан­ных АЭС и России, поли­тики начи­нают пони­мать, что аль­тер­на­тивы АЭС нет. В стране уже раз­ва­лены все про­из­вод­ства. На станции поя­вился насто­я­щий дирек­тор В. Ф. Пого­ре­лый. Пре­дан­ный пер­со­нал сохра­нил станцию. Мы вос­кре­сли после застойных 90-х годов. При­е­хало много спе­ци­али­стов с Украины, в част­но­сти — с Запо­рож­ской АЭС (там, кстати, за эти годы постро­или 4 блока, а мы без­действо­вали). Поя­ви­лись стро­и­тели, мон­таж­ники, налад­чики — работа закипела. В каждое под­раз­де­ле­ние наби­рали недо­ста­ю­щий пер­со­нал. Я пере­ве­лась в отдел ядерной безо­пас­но­сти (ОЯБ) лабо­ран­том-ради­о­мет­ри­стом. Юрий Пав­ло­вич Кор­муш­кин, В. П. Поваров, А. В. Жарков — мои руко­во­ди­тели в ОЯБиН. Эти неза­у­ряд­ные люди многое сделали, что бы станция ожила.

Первое время я зани­ма­лась доку­мен­та­цией. Все старые пере­писки были сохра­нены, начи­на­лась работа по воз­о­б­но­в­ле­нию и вос­ста­но­в­ле­нию дого­во­ров с инсти­ту­тами, пред­при­яти­ями. Мы осва­и­вали новые поме­ще­ния, гото­вили узел свежего топлива для завоза имита­то­ров топ­лив­ных кассет, позднее и самих кассет твэлов (теп­ло­вы­де­ля­ю­щих эле­мен­тов). Настра­и­вали спек­тро­метры, которые все годы были в рабочем состо­я­нии бла­го­даря физикам Лебе­деву О.В., Куз­не­цову В.И. и др. Кстати, кисло­род­ная станция все годы исправно рабо­тала и для города. А физики все это время полу­чали там жидкий азот для детек­то­ров и тем самым сохра­нили приборы. Пре­крас­ный кол­лек­тив! Своими ста­тьями, выступ­ле­ни­ями перед обще­ствен­но­стью они внесли немалую лепту в воз­ро­жде­ние станции.

Мы начали оживать. Мои старший сын Миша окончил инсти­тут и уже работал на Коль­ской АЭС. Младший сын Дима годом позже тоже получил диплом, и его приняли инже­не­ром в лабо­ра­то­рию ОЯБиН на Ростов­скую АЭС. Кажется, жизнь нала­жи­ва­лась — и стан­ци­он­ная, и личная… Но 16-го сен­тя­бря 1999-го года тер­ро­ри­сты взо­рвали мой дом. Была ранена в висок наша бабушка. Было раз­ру­шено все, что мы нако­пили за целую жизнь. Но страш­нее всего поте­рять эту жизнь… При взрыве погибло 18 человек, много людей было пока­ле­чено. Мы были морально убиты. Родная станция (в доме про­жи­вало много атом­щи­ков), адми­ни­стра­ция города очень хорошо помо­гали нам в эти дни физи­че­ски, морально и мате­ри­ально. Сам Вла­димир Филип­по­вич Пого­ре­лый говорил с нами, успо­ка­и­вал.

Похо­ро­нив своего люби­мого руко­во­ди­теля А. В. Жаркова, погиб­шего при взрыве, мы с новыми силами стали гото­вить лабо­ра­то­рию к пуску. Вот и свер­ши­лось: зара­бо­тал 1-й блок. Энергия пошла по про­во­дам. Это был успех всех атом­щи­ков, незави­симо от долж­но­сти. Кто это пережил, тот меня поймет. Наша лабо­ра­то­рия под руко­вод­ством С. Е. Смир­нова следила за актив­но­стью теп­ло­но­си­теля 1-го контура, опре­де­ляла гер­метич­ность рабо­та­ю­щих твэлов.

Огром­ное коли­че­ство пре­крас­ных людей встрети­лось мне на про­тя­же­нии моей тру­до­вой дея­тель­но­сти. О них я вспо­ми­наю с теп­ло­той. Пустили и 2-й блок. Зар­платы повы­си­лись, поя­ви­лись про­дукты в мага­зи­нах, страна поне­многу вос­ста­на­в­ли­ва­лась.

А годы летят, пен­си­о­не­ров сокра­щают, дают выход­ное пособие при уволь­не­нии, при опре­де­лен­ных усло­виях. Я не под­хо­дила под это поло­же­ние по воз­ра­сту и уво­ли­лась без «пин­ко­вых» (без пособия) в 2010 году.

Вете­ран­ская орга­ни­за­ция Ростов­ской АЭС нас­чи­ты­вает 600 человек. О каждом из нас забо­тятся. Раз в 3 года выде­ляют бес­плат­ные путевки в сана­то­рии, вывозят на экс­кур­сии, выде­ляют билеты на кон­церты, поздра­в­ляют юби­ля­ров, при необ­хо­ди­мо­сти ока­зы­вают помощь. Можно бес­платно ходить в бассейн, в сауну. Действуют группы с тре­не­ром по скан­ди­нав­ской ходьбе с палками. Ни в одной орга­ни­за­ции нет такого вни­ма­ния к пен­си­о­не­рам, как в нашей. Я довольна своей жизнью. Конечно, пен­си­о­неры многое не могут себе поз­во­лить, но у меня хорошие дети, они мне помо­гают. Мои сыновья со своими семьями часто берут меня в поездки за границу. Я побы­вала с ними в Швейца­рии, Франции, Турции, Египте, Грузии. Мне везде понрави­лось. Но Россия — это Родина, любимая страна. Жаль, что нам еще далеко до насто­я­щего бла­го­по­лу­чия граждан. Поя­в­ля­ются господа и слуги. Куль­туру бытия людей хоте­лось бы повы­сить. Мы, пен­си­о­неры, ворчим, а сделать-то ничего не можем…

У меня пять внучек и один внук. Радост­ных чувств и эмоций от встреч с ними хватает надолго. Жизнь про­дол­жа­ется инте­ресно, да еще с Интер­нетом…