Сковорода Геннадий Арсентьевич

Нынче физики в почете

Пре­жде чем попасть в атом­ную энерге­тику, я окон­чил Горно-хими­че­ский тех­ни­кум в городе Берез­ни­ках Перм­ского края, стал маркшей­де­ром. Защита диплом­ной работы на «отлично» откры­вала двери в любой вуз, но решил — обя­зан отдать долг Родине. Служил в тан­ко­вых вой­сках. Учеб­ный полк дис­лоци­ро­вался во Вла­ди­мире.

Спу­стя три года при­шел в Перм­ский гор­ный инсти­тут за высшим обра­зо­ва­нием, но в выборе про­фес­сии быстро засо­мне­вался. Нема­лую роль в появ­ле­нии этих «тер­за­ний души» сыг­рала «мас­со­вая информаци­он­ная кампа­ния» о необ­хо­димо­сти и пре­имуще­ствах атом­ной энерге­тики, раз­ви­вавшейся мощ­ными темпами. К тому же в начале 60-х весь СССР был поко­рен геро­ями фильма «9 дней одного года» — уче­ными, кото­рые решали слож­ные науч­ные задачи. Пом­ните Бориса Слуц­кого: «Нынче физики в почете…»? Короче говоря, позади пер­вый курс, и я уже в Уральском поли­техе. При­няли без экза­ме­нов. Полу­чил спе­ци­аль­ность «Инже­нер-физик. Раз­де­ле­ние, при­ме­не­ние изо­топов» и по рас­пре­де­ле­нию ока­зался на Элек­тро­хи­ми­че­ском заводе в Крас­но­яр­ске-45, п/я 285 (сей­час это Зеле­ногорск).

Судьба пода­рила мне хороших педагогов. В тех­ни­куме гор­ное дело и буро­взрыв­ные работы препо­да­вал бывший тан­кист, вели­ко­леп­ный чело­век Нико­лай Чуди­нов. В инсти­туте своей любо­вью к науке, тео­ре­ти­че­ской физике заражал бук­вально всех сту­ден­тов про­фес­сор Георгий Скроц­кий. Нас было 20 чело­век из группы, окон­чивших инсти­тут. Раз­ле­те­лись по всей стране: Крас­но­ярск, Арза­мас, Верх-Нейвинск, Тюмень, Лес­ной. Связь не теряем, созва­ни­ва­емся, встре­ча­емся. Год назад съезжа­лись в Ека­те­рин­бурге — отме­чали 65-лет­ний юби­лей физ­теха, 27 июля 2015-го празд­но­вали 50 лет выпуска. Многих ребят уже нет среди нас, но память об этих заме­ча­тель­ных людях, свет­лых умах живет в сердце: Галь­берг Вале­рий, Лелюх Алек­сандр, Зай­ков Нико­лай, Фир­сов Вале­рий, Поля­ков Олег.

Самое начало тру­до­вой дея­тель­но­сти запом­ни­лось задерж­кой при оформ­ле­нии на работу, свя­зан­ной с досад­ной опис­кой напи­са­ния моей фами­лии в докумен­тах. Тогда пер­вые отделы жестко сле­дили за оформ­ле­нием докумен­тов. Ока­за­лось, что в направ­ле­нии на ЭХЗ про­пу­стили букву в моем отче­стве — вме­сто «Арсен­Тье­вич» напи­сали «Арсе­нье­вич». При­ш­лось ждать несколько недель, пока испра­вят ошибку и выда­дут новые документы.

Элек­тро­хи­ми­че­ский завод, хоть он и имел нейтраль­ное назва­ние, занимался реше­нием вполне кон­крет­ных и стра­теги­че­ски важ­ных задач — обогащал уран для воен­ных целей, а позд­нее и для атом­ных станций. Для про­из­вод­ства исполь­зо­ва­лась уни­каль­ная в то время газоцен­три­фуж­ная тех­но­логия раз­де­ле­ния изо­топов урана, кото­рая впер­вые в мире была раз­ра­бо­тана в нашей стране. Таких цен­три­фуг было более 2 000 000. Я до сих пор не могу себе физи­че­ски пред­ста­вить, как ротор цен­три­фуг может совершать 1600 обо­ро­тов в секунду. На заводе было занято около 12 тысяч чело­век (сей­час там тру­дится всего 2 тысячи). Меня и еще нескольких ребят с курса хорошо при­няли. Под руко­вод­ством опыт­ных това­рищей мы поти­хоньку осва­и­вали про­фес­сию. Кол­леги охотно пере­да­вали опыт.

Прак­ти­че­ски сразу я попал в группу матема­ти­че­ской ста­ти­стики, только что орга­ни­зо­ван­ную под эги­дой заме­сти­теля глав­ного инже­нера, кан­ди­дата физико-матема­ти­че­ских наук Вален­тина Шапо­ва­лова. Мы кон­тро­ли­ро­вали экс­плу­а­тацию цен­три­фуг, выяс­няли потенци­аль­ные при­чины их выхода из строя и пла­ни­ро­вали наи­бо­лее оптималь­ное время оста­нова на ремонт. Коман­дой из 10 чело­век руко­во­дил Павел Баг­рий, чрез­вы­чайно спо­соб­ный спе­ци­а­лист. Опыта в этом направ­ле­нии, есте­ственно, не было, поэтому ответы на многие вопросы нащупы­вали экс­пе­римен­таль­ным путем. Лабо­ранты соби­рали информацию по цехам, инже­неры ее обра­ба­ты­вали, программи­сты оформ­ляли сек­рет­ные отчеты, чер­теж­ник вруч­ную строил графики — компью­те­ров-то не было.

Рабо­тали на «Урале-2», кото­рый про­счи­ты­вал вари­анты выхода цен­три­фуг из строя по 35-40 парамет­рам (вплоть до времени года, времени суток, положе­ния луны). Такую машину сей­час мало кто вспом­нит. Она занимала порядка 400 квад­рат­ных мет­ров. Сплош­ные шкафы с радио­лампами, посре­дине — пульт, при­чем ника­ких бук­вен­ных сим­во­лов этот агрегат на печать не давал. Все только в циф­ро­вых кодах. Так ничего и не выяс­нили. Един­ствен­ной сла­бой дета­лью цен­три­фуг ока­зался опор­ный под­шип­ник, кото­рый и опре­де­лял их ресурс.

На Элек­тро­хи­ми­че­ском заводе я вырос из рядо­вого тех­ника до руко­во­ди­теля группы, полу­чил путевку в отрасль, работе в кото­рой я посвя­тил более четырех деся­ти­ле­тий. Когда нача­лось масштаб­ное стро­и­тельство атом­ных станций, захо­тел осво­ить новое дело и заодно посмот­реть страну. Выбор пал на Кур­скую АЭС. В 1975 году я уехал в Кур­ча­тов.

С экс­тремаль­ной ситу­ацией я впер­вые столк­нулся на Чер­но­быльской АЭС. В июле 1986 года я временно испол­нял обя­зан­но­сти началь­ника отдела ради­аци­он­ной без­опас­но­сти. Это была при­выч­ная работа в необыч­ных усло­виях. И отно­си­лись мы к этому без какой-либо паники и страха. У меня с собой была пара дозимет­ров. Изме­рил уро­вень ради­ации мат­раца, на кото­ром спал в общежи­тии, — где-то раз в 5 выше нормы. Пере­вер­нул его — стало 2 нормы. Вот и все. А на улице в лагере Ска­зоч­ный на уровне травы — раз в 50 фон был выше.

Из атомщи­ков-корифеев, с кото­рыми сво­дила судьба, без­условно, дирек­тор ЭХЗ Иван Борт­ни­ков — уди­ви­тель­ный чело­век из пле­яды ста­лин­ских руко­во­ди­те­лей, послед­ний из моги­кан. Его в Крас­но­яр­ске-45 знали все. Сей­час его имя носит одна из улиц Зеле­ногор­ска. Борт­ни­ков всей душой болел за про­из­вод­ство. Был очень тре­бо­ва­те­лен, строг к пер­со­налу за допущен­ные ошибки. На опе­ра­тив­ном совеща­нии мог так отчи­тать за про­мах, что сидящие в каби­нете дрожали от страха. Это был насто­ящий хозяин на предпри­я­тии и в городе. К нему можно было запро­сто обра­титься с лич­ными прось­бами. Когда под­рос мой сын, я при­шел к дирек­тору, говорю: «Иван Нико­ла­е­вич, тес­но­вато в двух­ком­нат­ной квар­тире». И вскоре наша семья празд­но­вала ново­се­лье в "трешке" улучшен­ной пла­ни­ровки.

В Крас­но­яр­ске-45 были созданы иде­аль­ные усло­вия, пре­крас­ное снабже­ние, тогда как вся страна испыты­вала дефицит необ­хо­димых това­ров. На фоне дев­ствен­ной тайги город пред­став­лял собой «сибир­ский оазис». Денег на ЗАТО не жалели. Стро­и­тельство соци­аль­ных объек­тов зача­стую по темпам опе­режало воз­ве­де­ние завод­ских корпу­сов. В любой сезон мага­зины изоби­ло­вали свежими фрук­тами и ово­щами, доб­рот­ной одеж­дой и обу­вью. Когда мы ехали в отпуск, обя­за­тельно брали с собой гостинцы: апель­сины, коньяк и другие дели­ка­тесы. Родня изум­ля­лась таким изыс­кам.

По рас­по­ряже­нию Борт­ни­кова для работ­ни­ков завода постро­или базу отдыха «Березки» — уни­каль­ный архи­тек­тур­ный объект. Кто-то из «благоже­ла­те­лей» напи­сал в Москву ано­нимку с обви­не­нием дирек­тора в неце­ле­вом исполь­зо­ва­нии средств, якобы для лич­ной выгоды. При­бывший в ЗАТО министр Мин­сред­маша Ефим Слав­ский озна­комился с про­из­вод­ством, посе­тил профи­лак­то­рий. Потом, как рас­ска­зы­вали оче­видцы, обнял Борт­ни­кова и гово­рит: «Моло­дец, Иван Нико­ла­е­вич, для людей ста­ра­ешься!».

На Кур­ской станции я шесть лет отра­бо­тал началь­ни­ком смены отдела ради­аци­он­ной без­опас­но­сти. До сих пор с благо­дар­но­стью и уваже­нием вспоми­наю леген­дар­ную лич­ность — Тома Пет­ро­вича Нико­ла­ева, он был глав­ным инже­не­ром, потом замом по науке. Очень мощ­ный чело­век, большой спе­ци­а­лист в своем деле. Ни при каких обсто­я­тельствах не терял само­об­ла­да­ния, в любых ситу­ациях оста­вался спо­коен.

Более чет­верти века, с 1981-го по 2006-й год, я был свя­зан со Смо­лен­ской АЭС. 5 лет рабо­тал заме­сти­те­лем началь­ника ОТиТБ, 17 лет — руко­во­дил под­раз­де­ле­нием. Это потом оно раз­де­ли­лось на несколько направ­ле­ний, а сна­чала «в одних руках» была сосре­до­то­чена ответ­ствен­ность за охрану труда, тех­нику без­опас­но­сти, пожар­ную, ради­аци­он­ную без­опас­ность, охрану окружающей среды. Когда при­шло время уступить дорогу моло­дым, вновь перешел в заме­сти­тели, уже началь­ника ОРБ.

Воз­враща­ясь мыс­ленно назад, понимаю, сколь велико для Смо­лен­ской АЭС зна­че­ние людей, кото­рые в раз­ные годы были у ее руля: глав­ные инже­неры — Юрий Дорош, Махмуд Ахмет­ке­реев, дирек­тор Сергей Кры­лов. К сожа­ле­нию, самые достой­ные пред­ста­ви­тели чело­ве­че­ства, про­фес­си­о­налы с большой буквы рано ухо­дят из жизни.

В Крас­но­яр­ске-45 и рабо­тали, и жили очень дружно. Всем заво­дом выхо­дили на сбор урожая кар­тошки, сообща отме­чали празд­ники. Зимой устра­и­вали лыж­ные прогулки, летом — походы на при­роду, ездили на Крас­но­яр­ские столбы на рыбалку, за яго­дами и гри­бами. Там я увлекся фех­то­ва­нием, фотографией. Осва­и­вал цвет­ные диапо­зи­тивы, кино­съемку. При ЭХЗ была своя кино-фото-сту­дия. Хоть труд­ное это дело, но чрез­вы­чайно инте­рес­ное. Порой всю ночь занима­ешься, а к утру полу­ча­ется не больше 20 фоток. На печать одной ухо­дил, как минимум, час. И не меньше — на про­яв­ле­ние пленки. Сна­чала цвет под­би­рал, потом обра­ба­ты­вал в 4 — 5 рас­тво­рах.

Спут­ницу жизни я нашел еще в 1968 году. Позна­коми­лись во время турне Вла­ди­во­сток — Саха­лин — Мага­дан — Кам­чатка — Курильские ост­рова — Вла­ди­во­сток, куда я отпра­вился в отпуск. Супруга Инга Евге­ньевна Пет­ропав­лов­ская к моей работе все­гда отно­си­лась с понима­нием, потому что и сама, в общем-то, атомщик. Вме­сте мы рабо­тали в Крас­но­яр­ске-45, потом на Кур­ской станции, она тру­ди­лась в отделе обо­ру­до­ва­ния. Позже пере­шла в фирму «Энерго­на­ладка», бес­ко­нечно была в коман­ди­ров­ках. Одна­жды пред­ложила пере­браться на Смо­лен­скую АЭС. Так мы ока­за­лись в Дес­ногор­ске. Жена вообще из раз­ряда неуго­мон­ных. Побы­вав на Чер­но­быльской АЭС в 1987 году, она решила, что ее место именно там, и сле­дующие пять лет «про­жила вах­то­вым мето­дом». Ее нельзя было оста­но­вить. Когда слу­чи­лось зем­ле­тря­се­ние в Арме­нии, вме­сте с отря­дом спа­са­те­лей «Спе­ца­тома» поле­тела ока­зы­вать посиль­ную помощь. Посчи­тала это своим долгом. На заслужен­ный отдых Инга Евге­ньевна ушла в 1997 году из отдела ради­аци­он­ной без­опас­но­сти Смо­лен­ской АЭС и оста­лась верна сво­ему харак­теру путеше­ствен­ника. До сих пор она в движе­нии, и мне не дает быть в покое. Мы воспи­тали хорошего сына. И хоть Андрей не про­должил тру­до­вой путь роди­те­лей, но выбрал не менее важ­ную про­фес­сию — стал хирургом. Насто­ящим, по при­зва­нию. 26 лет спа­сает людей.

Я в инсти­тут­ские годы про­хо­дил прак­тику на Сред­не­уральской ГРЭС, в 25 километ­рах от Ека­те­рин­бурга. Весь лес вокруг нее был засыпан тон­ким слоем пепла. Огром­ные чер­ные поля, куда сбра­сы­ва­ется зола, гид­ро­зо­ло­уда­ле­ние — лун­ные пей­зажи. Там никогда ничего не будет расти. Фон в несколько раз выше, чем вокруг АЭС. Кто-то скажет: уран содержится в угле в мизер­ных коли­че­ствах. Да, но там сжигают за сутки 60 ваго­нов угля. А фильтры несо­вершенны. Так где жить страш­нее: рядом с атом­ной станцией, где чистейший воз­дух, ника­кого дыма, химии, облу­че­ния, — или рядом с уголь­ной станцией?

Помню слу­чай на Кур­ской АЭС. Это сей­час на рабо­чем месте нельзя пить чай, а тогда было не так строго. Мы и устра­и­вали чаепи­тия. Спу­стя полгода один кол­лега пред­ложил про­ве­рить воду — дозимет­ри­сты же. Про­ве­рили. Актив­ность ока­за­лась порядка на два выше, чем допу­стимо. Все «встали на уши», стали искать, в чем дело? Ока­за­лось, у хими­ков химо­чищен­ная вода соеди­ня­лась каким-то обра­зом с неочищен­ной. Пер­вые полгода водо­про­вода нормаль­ного не было, брали химо­чищен­ную воду. Ну и что? Посме­я­лись — и всё. Пере­стали оттуда воду брать.

По оценке одной струк­туры при ООН, самые ката­строфи­че­ские послед­ствия — от ава­рии на гид­ро­станции. Ника­кие ава­рии на АЭС не срав­нятся с про­рывом огром­ных водо­хра­ни­лищ — напри­мер, Брат­ского, Крас­но­яр­ского. Смоет все вокруг. Тем более что Чер­но­быль давно рас­ста­вил точки над «i» в вопро­сах экс­плу­а­тации атом­ных станций. Предпри­няты бес­преце­дент­ные меры по повыше­нию без­опас­но­сти. Да и современ­ные блоки не идут ни в какое срав­не­ние с реак­то­рами чер­но­быльского типа. Хотя, вы зна­ете, что было их про­об­ра­зом? Прямо­точ­ные реак­торы для нара­ботки плу­то­ния, кото­рые про­ра­бо­тали 40 лет без сучка и задо­ринки. А сек­рет прост. Они нахо­ди­лись в веде­нии Мин­сред­маша, где об испол­не­нии тех­но­логи­че­ской дис­ци­плины разго­вор был корот­кий: «Шаг влево, шаг вправо — рас­стрел». В пере­нос­ном смысле, конечно. Жесто­чайшим обра­зом нака­зы­ва­лось откло­не­ние от инструкции. Там даже суще­ство­вала инструкция по езде на вело­сипеде. Длина корпу­сов, где сто­яли цен­три­фуги, была 800 мет­ров. И пеш­ком опе­ра­тивно попасть из одного конца в дру­гой было невозможно. Поэтому поль­зо­ва­лись транспор­том и сда­вали экза­мены.

Гово­рить сегодня о веро­ят­но­сти вто­рого Чер­но­быля — глупо. В Рос­сии атом­ная энерге­тика более чем без­опасна. Защита от дурака повышена много­кратно.