Решетников Евгений Александрович

Строить АЭС - это искусство!

Начать надо с того, что во времена, когда начи­на­лось раз­ви­тие атом­ной энерге­тики в Совет­ском Союзе, а о нем серьезно заго­во­рили в 1969 году, наша страна была к этому совершенно не готова. Не было спе­ци­а­ли­стов, не было предпри­я­тий, спо­соб­ных про­из­во­дить обо­ру­до­ва­ние. В то время в Совет­ском Союзе стро­и­лась одна-един­ствен­ная атом­ная элек­тро­станция — Ново­во­ро­неж­ская. Огром­ный опыт сооруже­ния теп­ло­вых элек­тро­станций не очень-то помогал, потому что между теп­ло­вой и атом­ной станцией огром­ная раз­ница. При­ш­лось пере­учи­вать брига­ди­ров, учить масте­ров — начи­нали бук­вально «с нуля». И что же? Прошло несколько лет, и мы имели уже ста­биль­ные кол­лек­тивы, имели маши­но­стро­е­ние и начали стро­ить АЭС — и у себя в стране, и за рубежом.

Леген­дар­ным мини­стром Сред­маша был Ефим Пав­ло­вич Слав­ский — чело­век с вели­ко­леп­ной инту­ицией и феноме­наль­ной памя­тью. Сто­ило ему раз пообщаться с чело­ве­ком — и он на всю жизнь запоми­нал его. Под его нача­лом были сотни ком­би­на­тов, руд­ни­ков, заво­дов, и он пом­нил каж­дого сотруд­ника — и не только руко­вод­ство. И пом­нил, что тот или иной руко­во­ди­тель гово­рил ему при послед­ней встрече. Сам Ефим Пав­ло­вич, созда­вая мини­стер­ство, не был атомщи­ком. Он был хими­ком. Министр энерге­тики и элек­трофи­кации П.С Непо­рож­ний был по про­фес­сии стро­и­тель-гид­ро­тех­ник. Но они при­над­лежали к той катего­рии мини­стров, кото­рые не брали к себе на работу людей, кото­рые про­сто кивают голо­вой: «Пра­вильно, това­рищ министр! Пра­вильно, това­рищ министр!» Они брали людей, кото­рые по-сво­ему направ­ле­нию обла­дали наи­большей компе­тенцией и наи­большим опытом работы. Да, послед­нее слово было за Ефимов Пав­ло­ви­чем, но, при­нимая реше­ние, он очень внима­тельно выслу­ши­вал всех, кто имел, что ска­зать. И выслушав всех, он нахо­дил реше­ние, кото­рое потом действи­тельно, ока­зы­ва­лось един­ственно пра­виль­ным. И все гово­рили: «Да, Ефим Пав­ло­вич был прав!». Хотя были споры. Это были и споры уче­ных с кон­струк­то­рами, это были споры стро­и­те­лей, но Ефим Пав­ло­вич никогда не давал ука­за­ние — сде­лай так и только так. Он гово­рил, напри­мер, так: «Уса­нов! Вот ленинград­ская АЭС, такие-то у нас сроки. Ты мне рас­скажи, как ты это будешь делать, и, чем я могу тебе помочь?». Так и Непо­рож­ний гово­рил: «Решет­ни­ков! Чер­но­быль, Южно-Укра­ин­ская, Ровен­ская — это за тобой. Ты мне каж­дую неделю должен рас­ска­зы­вать, чем я тебе должен помочь. Или чем В.Н Буден­ный тебе будет помогать».

Поэтому когда выстра­и­ва­ешь в своей памяти всех этих мини­стров — смот­ришь на них — это были энту­зи­а­сты, люди, пре­дан­ные сво­ему делу. И под стать себе они под­би­рали замов и помощ­ни­ков, руко­во­ди­те­лей предпри­я­тий. Никто же никого не застав­лял нас — стро­и­те­лей и мон­таж­ни­ков — сидеть сут­ками на станции, по 240 дней не выле­зать из коман­ди­ро­вок. В моей анкете есть все. И белые офицеры рас­стре­лян­ные, и репрес­си­ро­ван­ные род­ствен­ники, тетка на Солов­ках сидела — она Бес­ту­жев­ские курсы закон­чила. Мой дед — дирек­тор школы сде­лал заме­ча­ние учи­тель­нице по рус­скому языку, кото­рая марк­сист­ские вопросы язы­ко­зна­ния препо­да­вала вме­сто лите­ра­туры. Она напи­сала донос — деду дали 25 лет. Но отси­дел, правда, семь — помер Ста­лин. Но ска­зать, что и после Ста­лина было пло­хое время, что это был застой, я не могу. Застой был в Москве. На Ста­рой площади. У тех, кто рабо­тал, застоя не было. Ефим Пав­ло­вич Гор­ба­чеву так и ска­зал: «Вам надо — вы и пере­стра­и­вай­тесь. Нам пере­стра­и­ваться не надо!»

Когда я уехал после инсти­тута рабо­тать в Сибирь, то сек­ре­тарь райкома за мной ходил два с поло­ви­ной года и убеж­дал, что я должен вступить в пар­тию. А зарплата у него была меньше, чем у меня, гор­ного мастера. Но он был убеж­ден в спра­вед­ли­во­сти той пар­тии, в кото­рой он сам состоял. Вот когда начали идти в органы пар­тии за кус­ком хлеба, тут и выросла про­слойка, от кото­рой в нашей стране все беды. Конечно, это отно­сится не ко всем. Я ничего пло­хого не могу ска­зать о нашем Отделе ЦК — тяже­лой промыш­лен­но­сти и энерге­тики, возглав­ля­емый Вла­ди­ми­ром Ива­но­ви­чем Долгих. Он при­вел в отдел про­фес­си­о­на­лов, людей, кото­рые рабо­тали на атом­ных и теп­ло­вых станциях, тех, кто их строил, и с ними было про­сто решать любые вопросы.

Много сде­лал для зару­беж­ного стро­и­тельства Вла­ди­мир Кон­стан­ти­но­вич Мона­хов. Это был талант­ли­вейший чело­век. В ВО «Атомэнергоэкс­порт» он подо­брал людей, кото­рые рабо­тая в атом­ной отрасли в раз­ных долж­но­стях, полу­чили еще допол­ни­тель­ное эко­номи­че­ское и меж­ду­на­род­ное обра­зо­ва­ние, а кто не имел, закон­чили Ака­демию внеш­ней торговли. И это поз­во­лило очень гибко и грамотно, рабо­тая с ино­стран­ными заказ­чи­ками, полу­чать под­ряды и умело про­во­дить всю эко­номи­че­скую поли­тику. Даже в тех слу­чаях, когда мы в силу опре­де­лен­ных слож­но­стей и труд­но­стей по обо­ру­до­ва­нию, в част­но­сти, в Фин­лян­дии могли нарваться на большие штраф­ные санкции, Вла­ди­мир Кон­стан­ти­но­вич имея большое лич­ное вли­я­ние на зару­беж­ных заказ­чи­ков и под­держку в ГКС, повлиял на ситу­ацию, и мы не полу­чили штраф­ных санкций за рубежом. «Зару­бежа­томэнерго­строй», кото­рый рабо­тал как под­ряд­чик у «Атомэнергоэкпорта» на всех станциях, не испыты­вал труд­но­стей по оплате своих работ. Мона­хов был уни­каль­ный чело­век, кото­рый точно так же, как Слав­ский, Непо­рож­ний, соби­рал вокруг себя грамот­ных, талант­ли­вых спе­ци­а­ли­стов. И я должен поста­вить это в заслугу всей той пле­яде совет­ских руко­во­ди­те­лей атом­ной отрасли тех лет. И когда Мона­хов ушел, он поста­вил вме­сто себя людей, про­долживших его работу. Что бы там не гово­рили, но дело сохра­ни­лось, и сего­дняш­ние результаты начи­на­лись оттуда. С мон­таж­ного под­раз­де­ле­ния П.В Нев­ского, с М. С. Мали­нина, с Г. А. Шаша­рина, В.В.Коз­лова. Мона­хов же — это леген­дар­ная лич­ность, и я перед ним про­сто пре­кло­няюсь».

Всем нам при­ш­лось пере­учи­ваться, но что уди­ви­тельно — не было такой про­блемы, как кадры. Были инсти­туты, тех­ни­кумы, с теп­ло­вых станций брали спе­ци­а­ли­стов и пере­учи­вали. Вот я — стро­и­тель. Строил теп­ло­вые станции, восьми­сотки строил, а это же котел какой — 120 м высо­той! Там хреб­то­вая балка 6 м высо­той, на кото­рой котел 800 тонн под­вешен. То есть уже всему научи­лись вроде бы, а тут атом­ная станция! Что это такое? Кто из нас понимал? Поэтому позвали из двух инсти­ту­тов препо­да­ва­те­лей, и они сорок дней читали нам лекции, при­чем мы зака­зали — «от и до». От тео­рии ядра — до кон­струк­тива станции. И мы сами полу­чили лицен­зии, атте­статы, и заста­вили Управ­ле­ние стро­и­тельства вве­сти обя­за­тель­ное тре­бо­ва­ние: брига­дир должен быть атте­сто­ван. Он не должен в таком объеме знать, как, напри­мер, я, глав­ный инже­нер тре­ста, но он должен знать, что такое атом­ная станция, что бетон должен быть ради­аци­онно-стойкий, а зна­чит с щеб­нем, с добав­ками свинца. Для рабо­чего тоже была своя наука, кото­рый тоже должен был знать тех­нику без­опас­но­сти. И когда нача­лось мас­со­вое стро­и­тельство и с объек­тов Сред­маша тоже при­шли люди — в основ­ном из Том­ска, из Крас­но­яр­ска, Челя­бин­ска. Моло­дые. Они уже знали, что к чему. Они дослужи­лись до зам. глав­ного инже­нера — и их позвали на атом­ную станцию. Они при­хо­дили, как пра­вило, на управ­ляющие долж­но­сти — дирек­тор станции, глав­ный инже­нер, его заме­сти­тель. Были и спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ные ВУЗы. В Одес­ском инсти­туте было два факуль­тета, кото­рые гото­вили спе­ци­а­ли­стов для атом­ных станций. И стро­и­те­лей АЭС гото­вили. Были спе­ци­аль­ные факуль­теты элек­три­ков для АЭС, кото­рые изу­чали именно спе­ци­фику атом­ной станции. Вроде бы кабель и там и там, ан, нет, своя спе­ци­фика для атом­ной станции. Была большая программа подго­товки, и самое основ­ное тогда были тресты (объеди­не­ния их назы­вали) по стро­и­тельству теп­ло­вой энерге­тики. Они везде были. Тресты пред­став­ляли собой инже­нер­ное ядро, имеющее под­раз­де­ле­ния на раз­ных строй­ках. Смысл его был в чем. Тресты обла­дали рас­по­ря­ди­тель­ными функци­ями — инжи­ни­ринго­выми, как мы сей­час гово­рим. У них были под­раз­де­ле­ния по меха­ни­за­ции (экс­ка­ва­торы, автомо­били), заводы по ремонту тех­ники, заводы по выпуску желе­зо­бе­тона, заводы по выпуску опа­лубки. И когда начи­на­лось новая стройка, то про­сто высажи­вался десант. Сей­час этого нет. А когда трест орга­ни­зо­вы­вал стро­и­тельство, то он всей своей мощ­но­стью туда при­хо­дил. Он сразу давал возмож­ность управ­ле­нию стро­и­тельства обре­сти струк­туру. Начи­на­лась, к при­меру, Кур­ская станция. Зво­нок из Москвы: «Поезжай туда, посмотри, мы тебе хотим дать объемы». Я еду, мне гово­рят, вот тебе — станция пере­качки, вот тебе — све­то­вой двор, и вот тебе задача — в два года уложиться. А твое дело рабо­чую силу под­би­рать. И под­би­рали людей, форми­ро­вали бригады. Трест был орга­ни­зующим нача­лом.

Самым слож­ным был вопрос: хва­тит ли у промыш­лен­но­сти мощ­но­сти для того, чтобы вопло­тить планы по масштаб­ному атом­ному стро­и­тельству. Когда в семи­де­ся­тые начали стро­ить не только у себя, но и за рубежом, «Атоммаш» должен был про­из­во­дить 5 комплек­тов в год, потому что Ижора могла про­из­во­дить пол­тора комплекта, потом два. Но с 1969 года прошло две с поло­ви­ной пяти­летки, 13 лет, пре­жде чем мы вышли на 3 блока в год. Нужно было под­тяги­вать стро­и­тель­ную инду­стрию, маши­но­стро­е­ние под­тяги­вать. Не хва­тало маши­но­стро­е­ния, в основ­ном, элек­тро­тех­ники. Она опаз­ды­вала.

Но, вообще, я так скажу, работы лег­кой не бывает. Работа у кого лег­кая? У тех, кто занима­ется пар­тий­ной дея­тель­но­стью. Или тот, кто пишет этому пар­тий­ному дея­телю отчеты. Вся идео­логи­че­ская часть ЦК — это были высшего класса без­дель­ники. При­чем, я знал людей, кото­рые со мной учи­лись в школе, и они себе взяли в голову, что зачем рабо­тать, я пойду в пио­неры, ком­со­мол, в пар­тию, и это даст возмож­ность жить спо­койно и при­пе­ваючи. Такие люди в даль­нейшем при­зы­вали всех ехать на БАМ, на целину, но сами оста­ва­лись в гор­ко­мах, обко­мах и дорас­тали до отде­лов ЦК. Но были и другие. Мой при­я­тель был нач. цеха на метал­лурги­че­ском заводе, зам. глав­ного инже­нера, потом стал сек­ре­та­рем гор­кома, потом отучился и попал в отдел ЦК, но это совсем дру­гой чело­век. А те шли, чтобы не рабо­тать, а иметь эту пайку. И то же самое было в селах. Ерунда, что у него зарплата небольшая, он знал, что в любой мага­зин при­дет и ему при­не­сут, что он скажет. Из-за этих при­дур­ков и про­ис­хо­дили все беды в опре­де­лен­ный момент. И тот же Чер­но­быль.

Но Чер­но­быльская ава­рия не только не под­вела черту под раз­ви­тием ядер­ной энерге­тики, а под­толк­нуло ее впе­ред: были про­ве­дены масштаб­ные работы по повыше­нию надеж­но­сти и без­опас­но­сти АЭС, и это открыло новые пер­спек­тивы. Да, закон­чился «пио­нер­ский» этап реак­то­ро­стро­е­ния — этап быст­рого роста и опре­де­лен­ного, не буду скры­вать, роман­тизма. Начался новый — труд­ный, с пере­оцен­ками, бес­ко­неч­ными ана­ли­зами и упор­ной рабо­той над ошиб­ками.

Программа раз­ви­тия атом­ной энерге­тики в Рос­сии при­нята, и она будет выпол­нена. Что такое несколько лет зати­шья на рынке стро­и­тельства АЭС? Да ничего. Мы не сто­яли на месте, в тече­ние этого времени наши уче­ные, про­ек­ти­ровщики и кон­струк­торы про­должали рабо­тать над повыше­нием уровня без­опас­но­сти, надеж­но­сти и эко­номич­но­сти станций. Най­дены новые реше­ния, раз­ра­бо­таны новые тех­но­логии. И глав­ное — у нас есть база, огром­ный опыт стро­и­тельства АЭС, мощ­ный науч­ный и промыш­лен­ный потенциал.

Мы только на три блока АЭС за рубежом заказы полу­чили, а какое дыха­ние нача­лось! Ижора, Элек­тро­сила, Подольский завод, Уралмаш завод,— все задышали, заказы стали давать своим смеж­ни­кам. А с ядер­ным топ­ли­вом в десятки раз больший по объему биз­нес, загружающий реаль­ный сек­тор.

Функции руко­во­ди­теля такой стройки — как у дирижера сим­фо­ни­че­ского оркестра, кото­рый знает тон­ко­сти пар­ти­туры, слышит каж­дый инструмент, опре­де­ляет музыкаль­ный строй. Таковы же задачи и у руко­во­ди­те­лей строек. Мы в Рос­сии тра­дици­онно выращи­ваем спе­ци­а­ли­стов для отрасли, в том числе — управ­ленцев строек. Чело­век, кото­рый при­хо­дит в нашу сферу, должен быть еще и спортс­ме­ном по духу — рабо­тать, не покла­дая рук, стремясь к чемпи­он­ской планке. Управ­ле­ние стройкой — дело абсо­лютно твор­че­ское, предпо­лагает еже­днев­ное опе­ра­тив­ное реше­ние неор­ди­нар­ных задач. График — вещь услов­ная, поскольку все время воз­ни­кают новые, часто неожи­дан­ные обсто­я­тельства. Скажем, опаз­ды­вает обо­ру­до­ва­ние, и ты должен точно решить, как поступить: остав­лять проем, оста­нав­ли­вать стройку или искать еще какой-то дру­гой выход. Надо сооб­ражать! И еще одна осо­бен­ность атом­ной стройки: здесь не обой­дешься без спо­соб­ных инже­не­ров, ква­лифици­ро­ван­ных рабо­чих, сюда не набе­решь людей с улицы. Это под­твер­ждает весь миро­вой опыт. И дело руко­во­ди­теля подо­брать соот­вет­ствующие кадры.

Стро­и­тель — инте­рес­ная про­фес­сия, она не дает чело­веку возмож­но­сти оста­но­виться, тре­бует раз­ви­тия, посто­ян­ной нара­ботки нового опыта. Про­фес­си­о­нал — тот, кто уже все умеет и про­должает учиться. Чем больше про­фес­си­о­на­лов рабо­тает на площадке, тем лучше идут дела. Это, как пра­вило.

Но стро­и­тельство стро­и­тельству рознь. Для стро­и­те­лей атом­ных станций — стро­и­тельство дома в Москве, даже если это башни Феде­раций — про­сто смех. Это типо­вые про­екты. Атом­ная станция — совсем другое дело. Там другие тре­бо­ва­ния к бетону, к кон­струкциям, я уже не говорю о юве­лир­ном мон­таже реак­тора — зазор между корпу­сом реак­тора весом 320 тонн и шах­той — 1 мил­лиметр.

Я всю жизнь про­ра­бо­тал в элек­троэнерге­тике, строил шахты и заводы, и могу с уве­рен­но­стью ска­зать: такого сосре­до­то­че­ния мысли, тех­но­логи­че­ских реше­ний, идей, как на АЭС, нет больше нигде, ни в одном про­из­вод­стве. До 20 тысяч тонн обо­ру­до­ва­ния размеща­ется на площадке всего лишь 200 на 200 или чуть больше мет­ров — столько места занимает один энерго­блок, ядер­ный ост­ров. Уро­вень ответ­ствен­но­сти не сопо­ста­вим ни с чем. Конечно, мон­таж­ные и пуско-нала­доч­ные работы должны осуществ­лять высо­ко­класс­ные спе­ци­а­ли­сты. Что каса­ется чисто стро­и­тель­ных работ, то здесь все проще. Хотя, конечно, стро­и­тели должны осо­зна­вать, что они строят и зачем.

Сооруже­ние атом­ных станций — это искус­ство. Уро­вень про­фес­си­о­на­лизма людей при сооруже­нии АЭС играет пер­во­степен­ную роль. Миро­вая прак­тика сооруже­ния АЭС дока­зы­вает, что станции строят, как пра­вило, одни и те же про­фес­си­о­наль­ные кол­лек­тивы, у кото­рых есть опыт, и к ним предъяв­ляются очень высо­кие тре­бо­ва­ния. Поэтому пока мы не поймем, что стро­и­тельство АЭС — это искус­ство, станции будут стро­иться мед­ленно, плохо.

Тянь­вань — это больше, чем жизнь! Когда я при­е­хал на площадку, на месте АЭС «Тянь­вань» воз­выша­лись четыре холма высо­той при­мерно в 250 мет­ров. При­ш­лось взо­рвать 6 мил­ли­о­нов кубомет­ров скаль­ных пород — это делали китайские спе­ци­а­ли­сты. Место для размеще­ния станции выби­ра­лось тща­тельно. Мак­сималь­ная сила возмож­ного зем­ле­тря­се­ния в этом районе не должна пре­вышать 8 бал­лов, не должно быть раз­ломов, и обя­за­тель­ное усло­вие — бли­зость воды. Эти тре­бо­ва­ния неуклонно соблю­даются при выборе площадки стро­и­тельства всех атом­ных элек­тро­станций, учи­ты­ва­ется и еще огром­ное коли­че­ство нюан­сов. В Китае, напри­мер, горами пожерт­во­вали в пользу сельско­хо­зяйствен­ных уго­дий на побе­режье.

В 1994 года парал­лельно с выбо­ром площадки китайцы начали появ­ляться у нас. У нас было пол­ное запу­сте­ние. Они докла­ды­вали, есте­ственно, что труба дело. В 1995 году, когда уже была выбрана новая площадка, мы при­е­хали на Ижору с Ли Пэном, премье­ром Гос­со­вета КНР — он хотел посмот­реть, где будет созда­ваться реак­тор­ное обо­ру­до­ва­ние. Мы шли по пустому цеху, в оглушающей тишине, а впе­реди нас бежали два здо­ро­вых чер­ных кота и над голо­вами летами галки. А когда Ли Пэн уви­дел, что еще и все стекла раз­биты, он очень рас­стро­ился. Но все-таки он тогда ска­зал так: «Ну, подума­ешь, стекла! Ну, вста­вите. Но ты, смотри, нас не под­веди!» «Не под­ве­дем!» — говорю. И Ли Пэн пове­рил, что про­из­вод­ствен­ный потенциал будет вос­ста­нов­лен и все будет сде­лано на лучшем уровне. Он знал нашу страну, наш язык, наш харак­тер и оце­нил тот горя­чий энту­зи­азм, с кото­рым мы гото­ви­лись к стройке. Ну, и не под­вели. Лицом в грязь мы не уда­рили!

Я бы не ска­зал, что рабо­тать с китай­цами тяжело. Нормально. Для китайской сто­роны харак­те­рен очень скрупу­лёз­ный под­ход к делу. Так, в состав комис­сии китайского Атом­над­зора, при­нимавшего реше­ние о выдаче раз­реше­ния на начало загрузки ядер­ного топ­лива в актив­ную зону реак­тора на «Тянь­ване-1», вхо­дило порядка 250 чело­век.

Но в тре­бо­ва­ниях китайского заказ­чика никогда не было ничего сверхъесте­ствен­ного. Это были спра­вед­ли­вые тре­бо­ва­ния. Слож­ность была, ско­рее, в том, чтобы пере­учить самих себя. Ока­зы­ва­ется, посло­вица «Что напи­сано пером, то не выру­бишь топо­ром», — это «китай­ская» посло­вица. Китайцы, в отли­чие от нас про­сто не понимают по-другому. И вот здесь нам бывало сложно пере­бо­роть себя пси­хо­логи­че­ски. Ведь это у нас глав­ный кон­струк­тор может при­е­хать на станцию и дать раз­реше­ние на какое-то отступ­ле­ние от нормы, кото­рое, по его мне­нию, не повли­яет на кон­струк­тив. Для китайцев это — нон­сенс. По всем их писан­ным и непи­сан­ным зако­нам, если ты отступил от нормы, то ты должен обос­но­вать, почему ты отступил, предо­ста­вить рас­четы, как это повли­яет на работу этого узла и всей системы в целом. Только после того, как предо­став­лен­ные рас­четы прой­дут их над­зор­ные органы, они дают зеле­ный свет. И если их над­зор­ным орга­нам нужно, допу­стим, сорок дней на утвер­жде­ние, то раньше они ответ тебе не дадут — хоть ты пры­гай и кричи, что Мао под­нимется!

Основ­ной принцип у китайцев был таким — ничего лежащего не берем. По всей цепочке от металла до выплавки должны сто­ять их люди. Везде будет наш над­зор, гово­рят, кото­рый должен видеть, что вы нам не под­со­вы­ва­ете ничего. Един­ствен­ное, в чем мы их смогли убе­дить, и то чуть было не пого­рели на этом, это исполь­зо­вать на ЛМЗ ротора, кото­рые были отко­ваны давно. Два­дцать заго­то­вок было. И они лежали на завод­ском дворе. И когда начали брать пер­вый ротор, китайцы закри­чали: «Вы нас обма­ны­ва­ете!» Это был момент не кри­ти­че­ский, но довольно непри­ят­ный. При­ш­лось Чен Чжа­обо убеж­дать, что смысла нет делать новые ротора, если лежат заго­товки: про­во­дим повтор­ный УЗК и тща­тель­ный кон­троль при изго­тов­ле­нии. Неделю потра­тили на нер­во­трепку, но убе­дили.

Для нашей энерге­ти­че­ской промыш­лен­но­сти не прошел даром 10-лет­ний пере­рыв в стро­и­тельстве АЭС, и при реа­ли­за­ции Тянь­ваньского про­екта компа­нии при­ш­лось столк­нуться с опре­де­лен­ными труд­но­стями. Это и брак в постав­лен­ном обо­ру­до­ва­нии, и большое коли­че­ство про­ект­ных оши­бок и недо­ра­бо­ток, это и большое число изме­не­ний и разъяс­не­ний про­екта. Недо­ста­точ­ным был уро­вень рефе­рент­но­сти в широ­ком спек­тре вопро­сов — от обще­блоч­ных про­ект­ных реше­ний, до кон­струк­тив­ных испол­не­ний отдель­ных дета­лей обо­ру­до­ва­ния. Снижен был общий уро­вень каче­ства про­ек­ти­ро­ва­ния и кон­стру­и­ро­ва­ния обо­ру­до­ва­ния для АЭС. Большую непри­ят­ность доста­вили и необос­но­ван­ные изме­не­ния отрас­ле­вых стан­дар­тов в пост­со­вет­ское время, что не преми­нуло ска­заться на каче­стве выпус­ка­емых изде­лий.

В СССР стро­и­тельство атом­ных станций было довольно свое­об­раз­ным процес­сом. В стране про­сто не суще­ство­вало двух совершенно иден­тич­ных реак­то­ров. В один и тот же про­ект, по ходу его реа­ли­за­ции, вно­си­лись какие-то изме­не­ния, свя­зан­ные либо с улучше­нием кон­струкции, либо с про­из­вод­ствен­ными потреб­но­стями. Изме­не­ния утвер­жда­лись уже зад­ним чис­лом. Мы к этому при­выкли и счи­тали само собой разумеющимся. На Тянь­ване заказ­чик потре­бо­вал абсо­лют­ного соот­вет­ствия про­екту и сумел насто­ять на своем. Каж­дая из десят­ков тысяч дета­лей была сде­лана строго по про­екту и на каж­дую была раз­ра­бо­тана докумен­тация. Это замед­лило ход стро­и­тельства, но впер­вые за послед­ние 30 лет (Лови­иза) мы сооружали объект в соот­вет­ствии с запад­ными стан­дар­тами каче­ства. Заодно были прак­ти­че­ски пол­но­стью отверг­нуты совет­ские системы управ­ле­ния реак­то­ром, и в итоге на Тянь­ване уста­нов­лено «симен­сов­ское» обо­ру­до­ва­ние. В общем, роль уче­ни­ков с широко рас­крытыми от вос­хище­ния ртами никто играть не соби­рался. Обес­пе­чи­вать тре­бо­ва­ния заказ­чика в период пост­со­вет­ского кри­зиса и нару­ше­ния коопе­рации внутри Рос­сии было, мягко говоря, непро­сто. Но, в конце концов, спра­ви­лись, хотя далось это недешево во всех смыс­лах. Одно­временно китайцы стреми­лись обу­чить на АЭС мак­симально возмож­ное коли­че­ство своих спе­ци­а­ли­стов. Насколько многому они научи­лись, можно судить по сле­дующему при­меру. Если на стро­и­тельство пер­вой оче­реди при­вле­ка­лось до двух тыс. спе­ци­а­ли­стов из Рос­сии, то на стро­и­тельство вто­рой — на поря­док меньше. Осталь­ное хозя­ева станции уже умеют делать сами.

Яркий при­мер непро­стых вза­имо­от­ноше­ний с китайским заказ­чи­ком — ситу­ация с исправ­ле­нием незна­чи­тель­ного дефекта рабо­чего колеса ГЦН. Дефект не вызы­вал опа­се­ний у рос­сийской сто­роны, так как глав­ный кон­струк­тор гаран­ти­ро­вал без­опас­ную экс­плу­а­тацию насо­сов. Однако китайские атомщики потре­бо­вали про­ве­де­ния тща­тель­ного ана­лиза и про­ве­де­ния соот­вет­ствующих рас­чё­тов, затя­нувшихся на семь месяцев. И все же на фоне общих меж­ду­на­род­ных стан­дар­тов без­опас­но­сти у китайцев есть свои нюансы — они много­кратно страхуют сами себя. Китайские спе­ци­а­ли­сты очень педан­тичны и порой нахо­дят такие про­блемы, кото­рые, как потом выяс­ня­ется, в реаль­но­сти не суще­ствуют. Когда рос­си­я­нам и китай­цам уда­лось, нако­нец, нала­дить нормаль­ные связи, работа пошла намного быст­рее, что и пока­зало стро­и­тельство вто­рого блока.

Тем не менее, с неко­то­рыми вещами нашему мен­та­ли­тету про­сто невозможно свык­нуться, так что ли. В атом­ной энерге­тике у китайцев действуют жесто­чайшие пра­вила, и про­хож­де­ние любого объекта, малейшего изме­не­ния, вно­симого в про­ект, имеет свой неизмен­ный ритуал. Они тща­тель­нейшим обра­зом иссле­дуют все мелочи — засе­дают много­крат­ные экс­перт­ные комис­сии, докумен­тация рас­сы­ла­ется в раз­ные научно-иссле­до­ва­тельские инсти­туты. А на послед­ней инстанции, когда «соби­раются муд­рецы» (цвет уче­ных), их реше­ние вызре­вает не менее 70 дней. С нашей точки зре­ния, это — бюро­кра­тия. В их понима­нии это — норма. Впро­чем, я лично счи­таю китайский под­ход спра­вед­ли­вым, поскольку речь идет о надеж­но­сти и без­опас­но­сти. Атом­ная энергия — не шутка. Китайцы все­гда ста­вят цель создать объект, без­упреч­ный во всех отноше­ниях. «Тянь­вань» как раз и есть такой объект. Процесс, конечно, затя­нулся, но дело в том, что они не тре­бо­вали ничего лиш­него, а про­сто въед­ливо соблю­дали «букву про­екта»: что запи­сано, то, будьте любезны, и сде­лайте.

Другое дело, что сроки ото­двигаться и по объек­тив­ным при­чи­нам. Не надо забы­вать и о том, что про­ект ТАЭС был, как у нас гово­рят — голов­ной. Это осо­бая ответ­ствен­ность, и во всем мире при стро­и­тельстве голов­ных про­ек­тов могут воз­ни­кать (и воз­ни­кают!) непред­ви­ден­ные слож­но­сти и задержки. Есть ста­рая рус­ская пого­ворка: поспе­шишь — людей насмешишь. И если мы поспе­шили — было бы не до смеха. Для нас глав­ное каче­ство, надеж­ность и без­опас­ность.

Ведь что такое стройка атом­ной станции? Если посмот­реть на опыт стро­и­тельства в Совет­ском Союзе, когда мы в пик раз­ви­тия вво­дили по три блока мил­ли­он­ника в год, то в стро­и­тельно-мон­таж­ных под­раз­де­ле­ниях, в общей слож­но­сти было занято до 80 тысяч стро­и­те­лей и мон­таж­ни­ков. Это поз­во­ляло укла­ды­ваться в опре­де­лен­ные рамки по темпам воз­ве­де­ния: у нас были и длин­ные сроки стро­и­тельства и при­ем­лемые. Укра­ин­ская укла­ды­ва­лась в сроки стро­и­тельства до 70 месяцев с начала пер­вого бетона. Запо­рож­ская тоже укла­ды­ва­лась в пер­вые четыре блока. Бала­ков­ская хорошо стро­и­лась, Ровен­ская, Чер­но­быль хорошо стро­ился. Тянь­вань же — это голов­ной блок.

И большая заслуга ГК «Роста­том» и ЗАО АСЭ в том, что, несмотря на выход из глу­бо­кого кри­зиса, мы опоз­дали с вво­дом пер­вой оче­реди Тянь­ваньской АЭС всего на пол­тора года, и в основ­ном это про­изошло из-за про­блем обо­ру­до­ва­ния. Дора­ботку обо­ру­до­ва­ния при­хо­ди­лось про­из­во­дить прямо на стро­и­тель­ной площадке. И это не типич­ные огрехи, кото­рые слу­чаются на каж­дой большой стройке. Это результат того, что поте­ряна опре­де­лен­ная ква­лифи­кация на наших предпри­я­тиях.

Китайцы, кстати, и не без нашей помощи, очень сильно выросли за послед­ние годы как про­фес­си­о­налы. Постро­или АЭС с энерго­бло­ками соб­ствен­ной кон­струкции. У китайцев есть свое атом­ное оружие, они запус­кают людей в кос­мос. Они объявили, что 2020 году Китай должен стать пер­вым в ИТР. По всем пока­за­те­лям. А Индусы пять лет назад объявили, что в 2025 году они должны быть лучше, чем Китай — по всем пока­за­те­лям. И поэтому прямого воз­душ­ного сообще­ния между Индией и Китаем нет. У них веч­ное сопер­ни­че­ство.

И это все про­ис­хо­дило на наших гла­зах! Ляньюньган когда-то был рыбац­ким город­ком, вытя­ну­тым на 30 километ­ров вдоль побе­режья Жел­того моря. Рядом — ост­ров с трех­кил­ломет­ро­вой дам­бой. На ост­рове был воен­ный сана­то­рий — закрытая зона. Мы пона­чалу жили гости­нице для ино­стран­ных спе­ци­а­ли­стов, кото­рые стро­или порт там. Мы при­е­хали пер­вый раз в 1997 году на 7 ноября. Они нам встречу устро­или, пока­зали порт. От него начи­на­ется желез­ная дорога, по кото­рой можно, не снимая кон­тей­нер, дое­хать до Гол­лан­дии. Если срав­нить фотографии этого порта 1997 год и 2009 — то его не узнать. Они и тогда гово­рили, что это будет порт, из кото­рого мы пере­хва­тим все кон­тей­нер­ный пере­возки, потому что у вас гра­бят кон­тей­неры. И они пере­хва­тили.

И вот за эти годы гряз­ный посе­лок пре­вра­тился в пре­крас­ный многоэтаж­ный город. Они сильно раз­вили ипо­теку — пере­хва­тили нашу идею, как квар­ти­рами при­вле­кать пер­со­нал АЭС. Когда для наших людей начи­нали стро­ить жилье, я гово­рил Чен Джа­обо, пред­се­да­телю прав­ле­ния Цзян­сус­ской корпо­рации по ядер­ной энергии: «Слушай, това­рищ Чен, зачем ты на двух чело­век стро­ишь квар­тиру?» А для Китая это были очень бога­тые квар­тиры: двух­ком­нат­ные — это зна­чит две спальни (кухня и гости­ная не счи­та­лась). При­чем, они сде­лали по нашему насто­я­нию отоп­ле­ние, кото­рое не положено в этой клима­ти­че­ской зоне. А он мне и гово­рит: «Решет­ни­ков, вы через десять лет уйдете, а это все нам доста­нется». Так вот, после того, как для нас постро­или посе­лок, в округе начали стро­ить такие же дома и уже тогда — 1999 год — в Китае была уста­нов­лена норма 19 кв. мет­ров на чело­века, у нас — 9. То есть они смот­рели далеко впе­ред. А квар­тиры — по 100 кв. мет­ров, а семьи были моло­дые, без детей, и они сде­лали так — хочешь 100 мет­ров, будет тебе 100 мет­ров. 38% получи бес­платно, а за осталь­ное ты пла­тишь. Но каким обра­зом? Кре­дит ему давали от предпри­я­тия, не от банка, и у нас такой поря­док был и в Бала­ково, и Кур­ске: предпри­я­тие имело право дать деньги на 20 лет рас­срочку. Было зафик­си­ро­вано, что кв м. стоит 1 руб 20 коп, и по рубль два­дцать он пла­тит. Через пять лет, если ты рабо­та­ешь нормально, не прогу­ли­ва­ешь, не пьешь, 5 лет про­ра­бо­тал, 30% предпри­я­тие тебе ско­стило. 8 лет про­ра­бо­тал — 60% ско­стило. 12 лет — все, до сви­да­ния. Все ско­стило. И кадры держа­лись. И китайцы спе­ци­а­ли­стам такие усло­вия дают. Кто с Хар­бина, кто откуда. При­шли, согла­си­лись рабо­тать, и им дали жилье. Так и Рим воз­ник — открытый город. И Аме­рика. Дальше — больше. Прошло 4-5 лет, они начали «душить» Чен Джабо: «Ты нам кот­те­джи построй, мы хотим жить в кот­те­джах». Им ска­зали, мол, хорошо, мы будем стро­ить вам кот­те­джи, но как только ты кот­тедж полу­чишь, ты квар­тиру нам отда­ешь, мы ее про­даем в счет тво­его кот­те­джа, и опять по такой же схеме раз­ницу ты будешь нам допла­чи­вать. Так они постепенно бога­тели, и не только наши китайцы, не только на станции.

В 1990 году китайцы попро­сили нас посмот­реть их заводы, они у себя тоже соби­ра­лись про­во­дить кон­вер­сию, при­ва­ти­зи­ро­вать предпри­я­тия. Михай­лов мне ска­зал: «Давай, возьми, кого надо — помогите». Мы взяли с Гид­ропресса, с Ижор­ского завода спе­ци­а­ли­стов, при­е­хали сна­чала в Хар­бин, на маши­но­стро­и­тель­ный завод. Посмот­рели и гово­рим: «Ребята, вам ничего под­ска­зы­вать не надо, вы здесь запро­сто сможете выпус­кать обо­ру­до­ва­ние для АЭС». Поехали затем на Шан­хайский завод — огром­ное предпри­я­тие, как у нас «Урал­вагон», где делаются танки. Стали им рас­ска­зы­вать, как пере­профи­ли­ро­вать завод под про­из­вод­ство атом­ного маши­но­стро­е­ния. Они под­счи­тали и сде­лали вывод, что им это не выгодно. «Мы не сможем столько бло­ков делать, гово­рят, а надо как минимум четыре». Китайцы очень умно про­вели при­ва­ти­за­цию. Госу­дар­ство не выпус­кает на волю предпри­я­тие до тех пор, пока оно не нач­нет выпус­кать кон­ку­рен­то­спо­соб­ную про­дукцию, помогает пере­оснащать заводы, фаб­рики. Во-пер­вых, при­ва­ти­зи­ро­ван­ное предпри­я­тие обя­зано выпус­кать только ту про­дукцию, кото­рая будет иметь спрос внутри страны, а в будущим экс­пор­ти­ро­ваться. Во-вто­рых, завод акци­о­ни­ро­вался только после того, как было пол­но­стью налажено про­из­вод­ство такой про­дукции. Завод встал на ноги, госу­дар­ство ска­зало: «Покупайте». Госу­дар­ство остав­ляет за собой 5%, но «золо­тую акцию» — с пра­вом решающего голоса. Через четыре года и «золо­тую акцию» отдают заводу. Так вот они из Шан­хайского завода сде­лали предпри­я­тие, кото­рое сегодня выпус­кает всю стро­и­тель­ную тех­нику по номен­кла­туре, какая только есть в мире. Они позвали японцев, немцев, гол­ланд­цев, и те при­везли свои тех­но­логии. И сегодня там выпус­кают краны любой гру­зо­подъем­но­сти. Они делают бето­но­сме­си­тель­ную тех­нику любой про­из­во­ди­тель­но­сти. То есть они все лучшее берут от мира и затем сами про­из­во­дят. Да, госу­дар­ство вложило деньги, но сегодня это предпри­я­тия вышло уже на миро­вой рынок. Точно так же как с автомо­би­лями. Они гово­рят, напри­мер, БМВ: «Вы при­хо­дите к нам с тех­но­логи­ями, кото­рые вы сегодня снима­ете, и начи­найте выпус­кать у нас. Совест­ное предпри­я­тие делаем для Китая. Но усло­вие такое. Пер­вый год — «отвертка». Вто­рой — 30% лока­ли­за­ции. Тре­тий — 90% лока­ли­за­ции. Чет­вер­тый — наша пол­ная сборка. Поти­хоньку они раз­вили свою автомо­биль­ную промыш­лен­ность. Сегодня там выпус­каются машины всех марок. Не все­гда каче­ствен­ные, но к этому у них отно­сятся про­сто: «Каче­ство? Испра­вим!». Набрали они ото всех заме­ча­ний, двоих рас­стре­ляли за то, что вме­сто поро­лона газеты были набиты, — все! Сегодня они даже в Европу постав­ляют свои машины. Они держат марку.

Мне импо­ни­рует в китай­цах их после­до­ва­тель­ность в достиже­нии цели. Тогда из Китая летали в неделю всего три меж­ду­на­род­ных рейса, сей­час в сутки — около трех­сот. Построен огром­ный аэропорт, вто­рую оче­редь к олимпиаде достро­или. Китайцы вво­дят в строй ежегодно 6 тысяч километ­ров асфальто­вых дорог. Строят ско­рост­ные трассы. Китай сегодня можно про­ехать с севера на запад, с севера на юг, с запада на восток, по хай­веям. Да, дороги у них плат­ные, но они постро­ен­ные по самым современ­ным тех­но­логиям, обо­ру­до­ваны всем пол­но­стью — и сто­ян­ками, и местами отдыха, то есть можно сесть в Хар­бине и дое­хать до Монго­лии. Все это на наших гла­зах стро­и­лось. Раньше от Нан­кина до станции надо было ехать 6 часов эти 180 км, а сегодня едешь 2 часа самое большее. Поэтому они смогли занять людей. Там нет голод­ных, нищих, даже в глу­хих дерев­нях все имеют теле­ви­зоры, холо­диль­ники. Страна занимает тре­тье место в мире по золо­то­ва­лют­ным запа­сам. У них строгие законы по отноше­нию к взя­точ­ни­кам, к кор­рупци­о­не­рам. Все, что каса­ется госу­дар­ствен­ных инте­ре­сов, жестко кон­тро­ли­ру­ется.

Они сде­лали там открытую эко­номи­че­скую зону, народ стал рабо­тать, людям начали пла­тить деньги. Не очень большие, но для большин­ства китайцев 600 дол­ла­ров, напри­мер, это большие деньги. Предпо­ложим, делают они теле­фоны Нокиа, делают на весь мир. Нокиа только наблю­дает, ста­вит печать. Наши покупают в Ляньюньгане за 5-10 дол­ла­ров теле­фон, кото­рый не прошел на фаб­рике кон­троль, но рабо­тает. «А если сло­ма­ется?» — гово­рят. «При­дешь, поме­ня­ешь». И меняют без разго­во­ров.

Хорошая страна Китай. У меня много дру­зей среди китайцев. Чело­век пять­де­сят. Все руко­во­ди­тели компа­нии, стро­ящие АЭС. Все, кстати, когда-то учи­лись в Москве, в Петер­бурге. Закан­чи­вали МЭИ, Санкт-Петер­бург­ский госу­ни­вер­си­тет. Все пре­красно гово­рят по-рус­ски. Очень обижаются на рос­сийское пра­ви­тельство, что оно не при­нимает китайскую моло­дежь в рос­сийские вузы. На каж­дом совеща­нии нам об этом гово­рят.

Если счи­тать с 1989 года, я раз 120 летал в Китай. Путеше­ство­вать, правда, много не дове­лось. Прогулки на катере были, но даже до ост­ро­вов не доплы­вал. У меня никогда не было сво­бод­ного времени на объекте. Не полу­ча­лось. Я если летел в Пекин, по двор­цам похо­дил, а в Ляньюньган я без отдыха летал. Ну, если когда тяже­лые моменты, неделю поси­дишь. Я даже багаж с собой не возил — что в сумку запих­нешь, то и твое. С китай­цами не бывает, что у тебя сво­бод­ное время есть. Они этого не понимают. У них только одно пра­вило: 12 часов, хоть ты помри, нужно обе­дать. Вот ты — хоть сдохни, в 12 дня они на полу­слове пре­кращают свое ора­тор­ство, и до двух часов — ты их не трогай. Потом в 7 вечера они могут сде­лать пере­рыв, и дальше будут сидеть хоть за пол­ночь. Поэтому ни на какие «подвиги» времени не оста­ва­лось. Разве что в суб­боту и вос­кре­се­ние схо­дишь на пляж. Редко когда на «Жем­чужку» схо­дишь, купить суве­нир — жем­чуга, чая, и — домой.

Тут самое глав­ное понимать, что стро­ить АЭС — это не про­сто стро­ить. Про­фес­си­о­на­лизм здесь — еще не все. Чело­век, кото­рый идет на такую большую стройку — он должен энту­зи­а­стом быть. Если он не спортс­мен по жизни, если у него нет жела­ния быть пер­вым, то лучше не браться за это дело. Лучше идти в банк и гнить там.

В начале 90-х пре­стиж­ность таких долж­но­стей как мастер, про­раб и про­чее была резко при­нижена. В результате моло­дой чело­век, закан­чи­вая инсти­тут видел, что стро­и­тель, инже­нер — в грязи, в сапогах, что он начи­нает с какой-то хижины, так не лучше ли мне поехать, набрать барахла в Китае и на рынке про­дать? И все это чел­ноч­ное движе­ние, может быть, и под­держало внут­рен­ний рынок ширпо­треба, но в целом, при­вело к опре­де­лен­ной дегра­дации эко­номики.

Когда заводы покупали, ведь никто не хотел думать, что пона­до­бятся ква­лифици­ро­ван­ные кадры. Все ж думали, что рабо­чие валяются на улице, я зав­тра пойду, под забо­ром их наберу. И не было ника­кой кад­ро­вой поли­тики. Проф­тех­учи­лища и тех­ни­кумы поза­кры­вали. Да и сегодня даже за большую зарплату — 40 тыс. — не идет на «Ижору» моло­дой пацан рабо­тать, не хочет, потому что это грязно, это масло, это ста­нок. Да он кра­си­вый, но все равно это ста­нок, а его уже воспи­тали, что ста­нок — это грязно, это плохо, он никогда там рабо­тать уже не будет. Да лучше он выши­ба­лой в казино пой­дет, да и денег больше зара­бо­тает. Сегодня же сту­ден­тов закан­чи­вает не меньше, чем в ста­рое время, а то и больше, а на работу по спе­ци­аль­но­стям в инже­неры идут восем­на­дцать процен­тов. И это, конечно, плохо, это очень тяжело. Поэтому это и сегодня огром­ная задача — вос­ста­но­вить инже­нер­ный потенциал.

Пер­вые атом­ные станции за рубежом стро­ило поко­ле­ние, кото­рому было 35-36 лет. И, тем не менее, это были уже люди с большим багажом зна­ний и бога­тым про­из­вод­ствен­ным опытом, люди, кото­рые прошли Воро­неж­скую АЭС (в основ­ном), Бело­яр­скую АЭС, и это при­да­вало нам всем уве­рен­ность. Когда же мы начи­нали кон­тракты по Китаю, по Бушеру, то после 12-лет­него пере­рыва в стро­и­тельстве и вводе новых бло­ков в Рос­сии, у нас не было подго­тов­лен­ного моло­дого пер­со­нала. Не могли мы брать людей и с действующих станций на Укра­ине и в Литве. И поэтому почти весь наш пер­со­нал был седым. Моло­дых — до 35 лет — было чело­век тридцать, осталь­ные пуско-налад­чики, пер­со­нал на блоч­ном щите — это была «ста­рая гвар­дия», люди далеко за пять­де­сят.

Исто­рия сви­де­тельствует, что ядер­ная энерге­тика намного без­опас­нее как в отноше­нии риска для чело­ве­че­ских жиз­ней при про­из­вод­стве топ­лива, так и по вли­я­нию на здо­ро­вье и окружающую среду в результате исполь­зо­ва­ния этого топ­лива. У «зеле­ных» на все один довод — Чер­но­быль. Чер­но­быль — это, конечно, наша боль, но нельзя забы­вать, что это была един­ствен­ная ава­рия на ядер­ном реак­торе с чело­ве­че­скими жерт­вами. И это с 1954 года, когда зара­бо­тала пер­вая в мире АЭС в городе Обнин­ске. Ее мощ­ность была всего 5 МВт. К 80-м годам в мире уже насчи­ты­ва­лось 300 действующих ядер­ных реак­то­ров, и мощ­ность атом­ной энерге­тики воз­росла до 200 000 МВт, то есть в сорок тысяч раз. Ава­рии были, но не тяже­лые. Так, в 1979 году про­изошла ава­рия на аме­ри­кан­ской АЭС «Три-Майл-Айленд». Она почти не имела послед­ствий за пре­де­лами станции из-за обо­лочки — «колпака», укры­вающей реак­тор и обошлась без чело­ве­че­ских жертв. В то же время, ава­рии с чело­ве­че­скими жерт­вами часто про­ис­хо­дят при про­ры­вах пло­тин, ава­риях на гид­роэлек­тро­станциях, взры­вах на уголь­ных шах­тах и пожа­рах на газопро­во­дах.

Раз­ви­тию атом­ной отрасли много что мешает. Недо­ста­ток кад­ров, жилья… Жилье — это вообще большая про­блема для всей атомно-энерге­ти­че­ской отрасли, для любых станций, кото­рые будут начи­наться сей­час. Разго­воры о том, что мы най­дем на рынке гастро­бай­те­ров, и они нам все построят — это блеф. Это невозможно сде­лать. Да, у нас рабо­тали в свое время поляки на Хмель­ниц­кой АЭС, на Кур­ской. Но они, в основ­ном, стро­или инфра­струк­тур­ные объекты. И когда мы сегодня гово­рим, что зав­тра мы свист­нем, все сбегутся — да никто не сбежится. У нас даже в то время, когда 250 мил­ли­о­нов было в Союзе, кадры были на вес золота. А ведь и усло­вия были лучше на площад­ках, потому что целые кол­лек­тивы в пер­спек­тиве полу­чали жилье. Сегодня никто не обещает жилье, поэтому можно рас­счи­ты­вать только на кол­лек­тивы, кото­рые уже суще­ствуют. И обещать им, что в пер­спек­тиве они будут рабо­тать на этой станции. Тогда можно будет создать базо­вый кол­лек­тив, кото­рому за счет высо­кой зарплаты, кото­рую он будет полу­чать за свою работу, опла­чи­вать жилье. Под­соб­ники, кото­рые можно в общежи­тии посе­лить, все­гда най­дутся. Но костяк, кото­рый будет обла­дать опытом и зна­ни­ями, должен иметь свое жилье. А иначе не будет ничего! Сей­час народ куда идет? При­хо­дил ко мне парень, мать его у нас рабо­тает. При­шел, гово­рят: «Я пол­тора года назад инсти­тут закон­чил, помогите сюда устро­иться или в мини­стер­ство». Я ему говорю, слушай, ты, что здесь делать будешь? Вон поезжай в Ново­во­ро­неж. Ты же стро­и­тель, ты закан­чи­вал стро­и­тель­ный инсти­тут, иди, ума набе­рись, лет семь отпаши, а потом в Москву, в мини­стер­ство. Тогда ты будешь понимать, что надо решать вопросы отрасли, а не свои соб­ствен­ные. Ты будешь понимать, что ты — пред­ста­ви­тель оттуда. Если ты этого не понима­ешь, у тебя стройка будет гнить. Будешь только тре­бо­вать, чтобы тебе пла­тили. Ну, и что он пове­рил мне? Нет, сидит сей­час в мини­стер­стве, учит, что бы у кого-то машина на объекте вправо поехала, а не влево. Какой дурак пой­дет после этого куда-то на стройку? А зря! Стро­ить станции — это сказка! Душевно это все было. Никто не жалеет. Самые кон­струк­тив­ные годы были!