Обращение к сайту «История Росатома» подразумевает согласие с правилами использования материалов сайта.
Пожалуйста, ознакомьтесь с приведёнными правилами до начала работы

Новая версия сайта «История Росатома» работает в тестовом режиме.
Если вы нашли опечатку или ошибку, пожалуйста, сообщите об этом через форму обратной связи

Участники проекта /

Никипелов Борис Васильевич

Инже­нер-тех­но­лог, док­тор тех­ни­че­ских наук. Выпуск­ник УПИ. С 1955 по 1987 годы рабо­тал на ком­би­нате 817 (ПО «Маяк»), пройдя путь от инже­нера-тех­но­лога до глав­ного инже­нера, заме­сти­теля дирек­тора. С 1987 года – пер­вый заме­сти­тель мини­стра Мин­сред­маша СССР. С марта 1992 по 2002 год был совет­ни­ком мини­стра РФ по атом­ной энергии. В насто­ящее время рабо­тает глав­ным науч­ным сотруд­ни­ком в Инсти­туте гео­логии руд­ных место­рож­де­ний, пет­рографии, мине­ра­логии и гео­хи­мии (ИГЕМ). Лау­реат Госу­дар­ствен­ной премии СССР, премии Совета Мини­стров СССР, заслужен­ный раци­о­на­ли­за­тор РСФСР, действи­тель­ный член Ака­демии информа­тики РФ. Награж­ден орде­нами Ленина, «Знак Почета», меда­лями.
Никипелов Борис Васильевич

Родился я в Харь­кове, там же учился до вто­рого класса вклю­чи­тельно. После осво­бож­де­ния Запад­ной Укра­ины и Запад­ной Бело­рус­сии отца послали под Ровно. Он был заме­сти­те­лем началь­ника МТС — машинно-трак­тор­ной станции. Бывший воен­ный, бывший кре­стья­нин — то есть доста­точно рядо­вой уро­вень.

Харь­ков­ский трак­тор­ный завод (ХТЗ) был после рево­люции не только заво­дом по выпуску каких-то объек­тов, трак­то­ров, но и цен­тром улучше­ния обста­новки в сельском хозяйстве. Там не только трак­тора делали, но и направ­ляли людей под­нимать МТС, внед­рять на селе новую тех­нику и новые кол­лек­тив­ные отноше­ния. Там было много свое­об­раз­ного, инте­рес­ного, очень много полез­ного, ну, и очень много страш­ного, потому что чистили людей.

Так вот, это было под Ровно. Отец ушел из дома в пер­вое же вос­кре­се­нье войны. Обста­новка была такая, что он и раньше, до войны, никогда не выхо­дил из дома без оружия. Все-таки это сельская мест­ность, Запад­ная Укра­ина, очень много было анти­со­вет­ских орга­ни­за­ций и настро­е­ний. В пер­вый же день его моби­ли­зо­вали. Он ушел, оста­вил жене свой бра­у­нинг (потом он нам очень при­го­дился). Уходя, он ска­зал матери, что у него есть това­рищ, его началь­ник, руко­во­ди­тель мест­ной МТС: «Когда он будет эва­ку­и­ро­вать свою семью, обя­за­тельно отпра­вит и вас. Поэтому не бес­по­кой­тесь, все нормально». А на вто­рой день войны, в поне­дель­ник, мать узнала, что семья началь­ника МТС уже уехала.

Мама была очень импуль­сив­ный чело­век. Пошла на прием в райком. Там гово­рят: «Совеща­ние, при­нять не можем». Тогда мама вынула бра­у­нинг и ска­зала: «Или вы вызо­вете машину и нас отпра­вят, или я тут сей­час буду раз­би­раться с вами, как мне пору­чено». Вызвали машину. Мы сели, поехали на станцию. Так что эва­ку­и­ро­ваться успели. Кстати, бра­у­нинг мама бро­сила там же, в райкоме.


Во время войны мы жили в Кунгуре. Это Перм­ский край, насто­ящая Рос­сия. В Кунгуре был госпи­таль для ране­ных. Началь­ни­ком госпи­таля рабо­тала зна­ко­мая моей мамы, очень хороший хирург. Я-то учился в 4-ом классе, мало что сооб­ражал, но… Одна­жды, когда я уже несколько лет отра­бо­тал на хим­ком­би­нате «Маяк», мама ска­зала: «Слушай, поедем в Кунгур, посмот­ришь на места, где ты когда-то жил. На один день». Я уди­вился, но отка­зы­вать матери не при­вык. Поехали. При­езжаем в Кунгур, захо­дим к ее подруге, той самой бывшей началь­нице госпи­таля, дверь откры­ва­ется, и на пороге я вижу Свету, дочку подруги. И — всё. С тех пор мы со Свет­ла­ной Нико­ла­ев­ной вме­сте. Больше, чем пол­века.


Я был золо­той меда­лист, насто­ящий дурак. Подал документы на поступ­ле­ние в МГУ. Там таких желающих, как я, до черта. Полу­чаю телеграмму: «Сообщите, нуж­да­е­тесь ли в общежи­тии». Я, есте­ственно, сообщаю, что нуж­даюсь. Мне где-то 28-го или 29-го июля, за три дня до того, как закан­чи­ва­ется прием докумен­тов во все вузы страны, при­хо­дит ответ: «В связи с отсут­ствием общежи­тий ваши документы отправ­лены обратно».

Куда мне деваться? Мне гово­рят: «Есть новый физико-тех­ни­че­ский факуль­тет в Уральском поли­техе, очень инте­рес­ный, там что-то новое, не очень понят­ное». Я из города Чусо­вого Перм­ской обла­сти поехал — как все тогда, где-то на поезде, где-то на крыше поезда. При­е­хал в Сверд­ловск, добился 15-минут­ного при­ема у рек­тора инсти­тута Качко. То ли моя вина, то ли сам Качко был таким хорошим чело­ве­ком, но мы с ним про­си­дели пол­тора часа. Он меня убеж­дал: «У нас есть радиофак, это же совершенно новое дело, а ты хочешь черт знает куда, на физ­тех». А я слышал, что на физ­техе зате­вают что-то новое, совершенно непо­нят­ное, я туда хотел. В конце концов Качко гово­рит: «Ну, вот что, моло­дой чело­век, я тебя понял. Обещать ничего не могу. Через 3 дня будут вывешены списки. Если в списке есть твоя фами­лия, — зна­чит, все решено. Если в списке твоей фами­лии нет — извини, не полу­чи­лось, тогда при­ходи опять ко мне, будем думать».

Я ушел. Но три дня надо про­держаться в Сверд­лов­ске: ехать домой, а потом обратно не по деньгам. Надо как-то зацепиться в Сверд­лов­ске. Вдруг вижу, идет Вася Пермя­ков из Чусо­вого. Я его спраши­ваю: «Ты что здесь?» — «Как что, я аби­ту­ри­ент». — «А где живешь?» — «В общежи­тии». — «Слушай, мне надо в Сверд­лов­ске остаться, давай так: я сплю днем у тебя, ты гуля­ешь, а ночью спишь ты, я гуляю, и ника­ких про­блем. Три дня как-нибудь пере­терпишь?». Он гово­рит: «Ну, что ж, при­ходи, мы тебя при­мем».

Пошли. В большой ком­нате стоят 25 коек, огром­ный стел­лаж, огром­ное окно. «Ну, вот моя койка». Мы пого­во­рили. У меня все­гда есть неко­то­рые увле­че­ния: то одни, то другие, они меняются. Не знаю, почему, но я неплохо запоми­нал анек­доты. Пом­нил их сотни. Рас­ска­зал ребя­там один анек­дот — смех. Потом уже чело­век пят­на­дцать меня слушало, хохот поваль­ный.

Настал вечер. Как и уго­во­ри­лись, я ска­зал: «Все, ребята, я пошел». Меня спраши­вают: «Куда?» — «Ну, мы же так дого­во­ри­лись с Васей, что спим по оче­реди на его койке». А у них в ком­нате тоже была какая-то иерар­хия, потому что кто-то сразу решил: «Най­дем тебе койку, сиди, только анек­доты рас­ска­зы­вай».

Так я и про­жил три самых труд­ных дня в Сверд­лов­ске — на пра­вах Шахе­ре­зады.


Мы учи­лись на физико-тех­ни­че­ском факуль­тете. Препо­да­ва­тели формально не знали, куда мы идем, ведь они же не рабо­тали на хим­ком­би­нате, а он был тогда един­ствен­ный. Среди препо­да­ва­те­лей прак­ти­че­ски не было выход­цев с ком­би­ната. А потом появился один, мак­симум, может быть, два пред­ста­ви­теля. Но они ведь тоже рабо­тали на ком­би­нате в том или другом кон­крет­ном месте… Они не пред­став­ляли ком­би­нат в общем. Из-за сек­рет­но­сти они не могли знать всего, поэтому учили не тому, с чем нам при­дется встре­чаться на работе, а как можно более широко.


В Озер­ске все при­езжие обща­лись довольно плотно, иногда даже излишне плотно — это несмотря на режим и общее чрез­вы­чайно серьез­ное отноше­ние к вопро­сам, состав­ляющим, как при­нято гово­рить, госу­дар­ствен­ную тайну. Почему? Потому что жили мы в общежи­тиях.

Стро­или очень хорошо, очень быстро, но все равно, когда мы при­е­хали, — а это было через пять лет после начала, — мы жили сна­чала в двухэтаж­ном общежи­тии, потом в четырехэтаж­ном. Это — посто­ян­ное обще­ние, непре­рыв­ные кон­такты, там же никого не раз­де­ляют. К сожа­ле­нию, и лиш­ние кон­такты тоже, ведь общага есть общага. Не все иде­аль­ные люди, даже те, кого про­ве­ряли.

Деше­вого спирт­ного было очень много. Даже с точки зре­ния чего-то нового это было инте­ресно. Когда я закон­чил инсти­тут, мы с моими дру­зьями даже если в ресто­ран захо­дили, — ну, закажешь порт­вейн. А тут, в Озер­ске, при­хо­дишь в мага­зин, а там на пол­ках такая выставка: коньяки, крым­ские вина… Глаза с непри­вычки из орбит лезли. До сих пор помню коньяк «Одесса» — не обыч­ного тем­ного, коньяч­ного цвета, а жел­тый, как песок. Конечно, всё про­бо­вали, но только в нера­бо­чее время.

По-моему, тогда и в мыс­лях не было, что на предпри­я­тии можно что-то упо­треб­лять. Я был на прак­ти­ках, и вот такой при­мер: в Усть-Каме­ногор­ске было очень много спирта для про­тирки. У какой-то девушки был день рож­де­ния. Ее поздра­вили на работе, она вынесла оттуда такую флягу, при­мерно литра пол­тора, из тон­кого стекла, а во фляге — роза. И объяв­ляет на про­ход­ной: «У меня сегодня день рож­де­ния». Ее поздра­вили, и она сво­бодно вынесла пол­тора литра спирта. Так было. Но чтобы кто-то пил на работе!?

Это же пер­вая поло­вина пяти­де­ся­тых. Тогда обста­новка была совершенно другая. Если что-то не так на предпри­я­тии — команда госпо­дина Берии тут как тут. Не попьешь, как сей­час. И воспи­ты­вать не будут. Довольно быстро окажешься в местах не столь отда­лен­ных. Здесь же выдающе­еся предпри­я­тие, спе­ци­ально подо­бран­ные люди. И все об этом знали.


Сна­чала, когда был создан ком­би­нат, люди при­шли со сто­роны, ничего не знающие, и они быстро меня­лись. Почему? Потому что ради­ация была большой. За пер­вые пять лет, я думаю, 95 процен­тов людей, кото­рые начи­нали, ушли с ком­би­ната в смеж­ные про­из­вод­ства Мин­сред­маша по всей стране.

Кон­тро­ли­ро­вали пона­чалу спу­стя рукава. Не было при­бо­ров и не было поня­тия, насколько это опасно или без­опасно. Был же период, когда, предпо­ложим, Вита­лий Григо­рье­вич Хлопин, кото­рый занимался радием и на это положил прак­ти­че­ски свою жизнь, радий носил в кармане, целую ампулу. Тогда люди не чув­ство­вали страха.

Когда я при­шел, норма была 0,5 рентген в день. (Тогда были еще не бэры, а рентгены. А у самых пер­вых норма была 25 рентген. Такую дозу можно было полу­чить еди­но­временно при ава­рий­ной ситу­ации, а их было много). Сей­час норма меньше 5 бэр в год, это допу­стимо.

Но разве кто-то счи­тал, сколько раз чело­век наби­рал норму? Даже когда стали строже кон­тро­ли­ро­вать, когда нака­зы­вали за пере­бор раз­решен­ных рентген, то и тогда мы рабо­тали далеко не так, как Япо­ния. Там, если вышла из строя та или иная линия, завод­чики на месяц оста­нав­ли­ваются, все промы­ва­ется, все гото­вится для того, чтобы испра­вить, зава­рить, лик­ви­ди­ро­вать. На наших ком­би­на­тах — и не только на нашем, но и на других — было совершенно иное. Ава­рию полага­лось лик­ви­ди­ро­вать в свою смену, чтобы не сда­вать сменщику грязь. В край­нем слу­чае — за две смены. И что дела­лось? Очень про­сто. Надо сна­чала забро­сать это свинцом, подго­то­вить, а потом варить, больше ничего.

А если раз­лив? Его же надо лик­ви­ди­ро­вать. Как же так, смену сда­вать с раз­ли­вом? Это при­мет такой же парень, как и ты. Поэтому раз­ливы лик­ви­ди­ро­вали. У меня был даже такой слу­чай, когда при­ш­лось ско­ман­до­вать: «Ребята, давай в туа­лет, снимай все испод­нее, чтобы сверху только ком­би­не­зон остался, осталь­ным мыть будем, потому что нет ничего больше». Под­штан­ники снимали и это дело уда­ляли. Надо же отмыть как-то, а руками не уда­лишь. Юмора было много, но те, кто что-то полу­чал, потом полу­чали по моз­гам. Посему дозиметр ты обя­за­тельно положишь так, чтобы другие не нашли. Сде­лал свое дело (а дело, как пра­вило, очень корот­кое), вышел, положил в карман, все нормально.


Глав­ными инже­не­рами не рож­даются. Их не гото­вят в инсти­ту­тах. Глав­ными инже­не­рами люди ста­но­вятся не через два, не через три года успеш­ной работы на про­из­вод­стве. Я стал глав­ным только через пят­на­дцать лет работы на «Маяке».

Кстати, были стран­но­сти. Каким-то обра­зом я пере­пры­ги­вал через неко­то­рые долж­но­сти. Я был старшим инже­не­ром тех­от­дела. Три­жды меня выво­дили из ради­ации, мне это уже надо­ело, я попро­сился в тех­от­дел. Меня поста­вили инже­не­ром. Потом рабо­тал на заводе, про­дви­нулся, был назна­чен заме­сти­те­лем глав­ного инже­нера по ядер­ной без­опас­но­сти и науч­ной части. Как заме­сти­тель по науке занимался созда­нием нового про­из­вод­ства.

Пре­жде всего, это работа с кон­крет­ными людьми. Гла­дышев, Мель­ни­ков, Мат­веев, Федо­ров, Бро­хо­вич. Люди, при­шед­шие с самого начала на ком­би­нат, рабо­тавшие и выдви­нувши­еся там. Потря­сающе инте­рес­ные люди. Были. Потому что в подав­ляющем большин­стве их уже нет.

Я хорошо знал возмож­но­сти своих под­чи­нен­ных; знал, как чело­век решает ту или иную задачу. Ведь люди абсо­лютно раз­ные, у них раз­ные стили и методы. Когда я ухо­дил на долж­ность зам­ди­рек­тора, я ска­зал: «Вот Сус­лов есть, началь­ник тех­от­дела. Он подой­дет на мою долж­ность».

Почему началь­ник тех­от­дела? Он лучше подго­тов­лен к испол­не­нию моих функций. Началь­ник меха­ни­ков — меха­ник, это одна функция, началь­ник энерге­ти­ков — энерге­тик. Это другая функция. Физик, заме­сти­тель по физике — тре­тья. Да, началь­ник тех­от­дела ниже их по долж­но­сти, но шире по охвату про­блем. Но глав­ное то, что он уже подго­тов­лен к зада­чам глав­ного инже­нера. Он может рас­смот­реть любую ава­рию. Он участ­вует, если кого-то нака­зы­вают или награж­дают. И очень важно отноше­ние чело­века к работе. Началь­ника тех­от­дела Сус­лова я с чистой сове­стью, с пол­ным убеж­де­нием в своей правоте рекомен­до­вал на свое место, потому что хорошо его знал как ответ­ствен­ного, умного, компе­тент­ного чело­века. Лич­ный фак­тор был и оста­ется опре­де­ляющим.

Понятно, что сле­саря, каким бы класс­ным сле­са­рем и чело­ве­ком он не был, я глав­ным инже­не­ром назна­чить не могу. Тут через слиш­ком много компе­тенций пере­пры­ги­вать при­ш­лось бы. Но через две — можно.

Система была такая. Чело­век харак­те­ри­зо­вался своей рабо­той, сво­ими поступ­ками, допол­ни­тель­ными докумен­тами или награ­дами, нака­за­ни­ями и отзы­вами. Этим пре­жде всего занимался кад­ро­вый отдел. На послед­нем этапе к ним под­клю­ча­лись руко­во­ди­тели, кото­рые, кроме чисто тео­ре­ти­че­ских вопро­сов, занима­лись людьми. В общем, инте­рес­ная была система. Чело­век все­гда под кон­тро­лем, видно, как он меня­ется. И потом эта харак­те­ри­стика оста­ется надолго.

Кад­ро­вый отдел занимался орга­ни­за­цией кад­ро­вого процесса, а харак­те­ри­стики писали выше­сто­ящие руко­во­ди­тели. Харак­те­ри­стику на глав­ного инже­нера мог напи­сать только дирек­тор ком­би­ната, на глав­ного энерге­тика — глав­ный инже­нер, и так далее.

Откуда взя­лась эта система, не знаю. Руко­во­ди­тели меня­лись, но при­мерно раз в пять лет на все руко­вод­ство ком­би­ната состав­ля­лись харак­те­ри­стики.

Но я занимался не этим. У меня было много чисто тех­ни­че­ских вопро­сов. Все-таки хим­ком­би­нат «Маяк» — гигант­ское предпри­я­тие, у нас рабо­тало больше 25 тысяч чело­век. Это физи­че­ские, хими­че­ские, метал­лурги­че­ские, радио­хи­ми­че­ские объекты; многопла­но­вые, раз­ные, а ко всему и закрытые заводы. Сей­час вспоми­нать подроб­но­сти очень непро­сто, потому что мы не имели ни права, ни возмож­но­сти что-то фик­си­ро­вать на бумаге. Ни в коем слу­чае! Что вы! Если у вас обна­ружили бумажку, это же такой скан­дал, куда там! Осо­бенно в самом начале нас очень сильно огра­ни­чи­вали. Ты зна­ешь только то, чем ты занима­ешься. А чем занимаются рядом? Об этом тебе знать не положено.


У нас были раз­ные споры с моим дирек­то­ром Бори­сом Васи­лье­ви­чем Бро­хо­ви­чем. Дирек­тор и глав­ный инже­нер — это должно быть еди­ное целое, мы стреми­лись к этому, и у нас полу­ча­лось. Но все равно было много направ­ле­ний, по кото­рым мы не могли состы­ко­ваться.

Кадры — как раз один из таких осел­ков. Бро­хо­вич не раз гово­рил мне: «Борис, понима­ешь, у нас есть много инже­не­ров, кото­рые закон­чили вечер­ний вуз. Их же надо куда-то ста­вить, они же люди. И есть спе­ци­аль­ный инсти­тут, кото­рый нам все время их гото­вит. А ты наста­и­ва­ешь, чтобы мы возили спе­ци­а­ли­стов со сто­роны. На кой они черт?! Эти уже живут здесь, уже зна­комы с про­из­вод­ством. Я их про­сто повышаю. Это устра­и­вает и меня, и их. А новые — это совершенно новые. Им и квар­тиры подай, и все осталь­ное. На кой хрен это нужно?»

Я говорю: «Пра­вильно, нужно повышать мест­ных. Но понима­ешь, что в конце концов полу­чится? Мы зацик­лимся сами на себе. И что тогда? А ведь все новое, кото­рое при­хо­дит извне, — оно нас подпи­ты­вает. Поэтому я не согла­сен. Надо брать хотя бы по 20, пусть по 15 спе­ци­а­ли­стов, но со всей страны. Это с одной сто­роны. С дру­гой сто­роны, при­глашая своих, мы держим руку на пульсе всего, что рож­да­ется в инсти­туте».

Он воз­ражал, что и тех, и других брать не полу­ча­ется. Так что бук­вально каж­дую позицию для людей со сто­роны при­хо­ди­лось у него выгры­зать. Вот так мы и грыз­лись. Это и есть — пло­до­твор­ное сотруд­ни­че­ство.


В общем, Никипе­лов не так много сде­лал, но завод РТ — реге­не­рации ТВЭ­Лов — это и моя заслуга. Это сей­час, будем гово­рить, один из основ­ных заво­дов ком­би­ната «Маяк».

Заслуга не только моя, потому что любой завод — это много народа и много раз­ных инте­ре­сов. Но пер­выми, кто пред­ложил пере­не­сти завод с том­ской площадки на челя­бин­скую, были Чуг­реев и Никипе­лов. Почему? Не потому, что мы гении, а потому, что когда был оста­нов­лен 25-й завод и задейство­ван 35-й завод, завод 25 остался без дела. А людей куда девать? Завод оста­нов­лен. Пере­сажи­вать их на 35-й? Но там уже все укомплек­то­вано. Глав­ная задача, чтобы люди дольше рабо­тали. Или что — как в началь­ный период, когда про­ра­бо­тал три года, набрался — и уда­ляйся, возьмем сле­дующего? Куда этих людей, что с ним делать? Завод лик­ви­ди­ро­вать?

Я тогда был старшим инже­не­ром, но был выве­ден из цехов, поэтому был доста­точно опыт­ный. И мне ска­зали: «Слушай, есть глав­ный инже­нер, есть дирек­тор, они при своем деле, а ты давай смотри, куда двигаться». Я был как бы ответ­ствен­ным за будущее этого завода — не формально, а в чело­ве­че­ском отноше­нии. Чуг­реев был пред­ста­ви­те­лем главка. Инже­нер. Очень инте­рес­ный, очень грамот­ный и дело­вой това­рищ. Голова у него хорошая.

И вот мы сидели и думали, что же делать с заво­дом. И была создана такая, чисто по-чело­ве­че­ски, стра­тегия: чем займется завод на пер­вое время и что парал­лельно ста­нем про­ек­ти­ро­вать на будущее. А вто­рая — ради чего про­ек­ти­ро­вать: вме­сто того завода, кото­рый дела­ется в Том­ске.

Мы выдали идею, но ее надо было реа­ли­зо­вать, поскольку в Том­ске были задейство­ваны люди, уже была выде­лена площадь, уже была обра­ботка, гото­ви­лись к стро­и­тельству. Мы спе­шили, начали аги­ти­ро­вать Зве­рева — началь­ника главка. Он согла­сился, что людей надо задейство­вать. Потом был саги­ти­ро­ван глав­ный, Ефим Пав­ло­вич Слав­ский.

К сожа­ле­нию, были и про­тив­ники этой идеи. В Том­ске уже сидели выде­лен­ные руко­во­ди­тели, были задейство­ваны системы в Ленинграде, в «Ленгипро­строе», потому что уже суще­ство­вал про­ект. Назна­чен­ные люди начали рабо­тать. Но такова жизнь, нам надо было спа­сать своих людей.

Ведь они же спе­ци­а­ли­сты, их в другое место не назна­чишь. Чима­рин уехал в Крым, в запо­вед­ник, и то с опре­де­лен­ной целью — надо было про­ве­рить ради­ацию на ред­ких рас­те­ниях. А куда при­стро­ить оставши­еся тысячи чело­век? Мы сто­яли на своем и выиг­рали войну, завод начал рабо­тать.


В заме­сти­тели мини­стра меня ото­брал Лев Дмит­ри­е­вич Рябев. Чем-то я ему понра­вился. Он при­езжал к нам на ком­би­нат, будучи пер­вым заме­сти­те­лем Слав­ского. Меня он немного пом­нил, потому что как-то в Арза­масе мне при­ш­лось повздо­рить с неко­то­рыми его под­чи­нен­ными. Он тогда явился на шум: «Пре­кра­тите». Разо­брался и ска­зал: «Он прав, поэтому бросьте все это».

В чем была суть конфликта, не помню: давно это было. Конфликты воз­ни­кали чаще всего из-за чисто чело­ве­че­ских отноше­ний. Предпо­ложим, слож­нейшая про­блема: термо­ядер­ное оружие, изго­тов­ле­ние три­ти­е­вых заря­дов. И вдруг: «Что такое? Я же сюда в свое время пове­сил поло­тенце! Я же сюда пове­сил поло­тенце, ребята! Да ты что! Это же объект! Да я же его пове­сил!» Вот вам при­мер, насколько научно решаются про­блемы.

Так вот, Рябев при­е­хал на ком­би­нат, и тут тоже была ситу­ация, кото­рую он запом­нил хорошо. Была встреча на троих: Рябев, я и Борис Васи­лье­вич Бро­хо­вич. Бро­хо­вич начи­нает что-то рас­ска­зы­вать. Он увле­кающийся чело­век — не чистый тех­но­лог, а руко­во­ди­тель, при­чем начи­нал с отдела снабже­ния. Потом был на реак­то­рах, но не про­фес­си­о­нал, хотя реак­тор знал заме­ча­тельно. Он начи­нает зали­вать, я молчу, потому что он все-таки как-никак дирек­тор. Дальше — больше. Я говорю: «Дай я, Борис Васи­лье­вич». Он: «Что ты, что?» Я начи­наю, Лев Дмит­ри­е­вич хму­рится, гово­рит: «Чего это вы не поде­лили, в чем дело?» Я говорю: «Немного непра­вильно». — «Как это так, дирек­тор гово­рит, и непра­вильно?». Начи­наю объяс­нять. Рябеву почему-то это понра­ви­лось. Он со мной встре­чался всего два раза, тем не менее, на него это какое-то впе­чат­ле­ние про­из­вело. А вы гово­рите — мелочи. Мело­чей в наших делах не бывает.

Конечно, формально при­глашал не он. Есть отдел кад­ров, все осталь­ные. Пред­ложе­ние поступало уже не в пер­вый раз. Меня при­глашал еще Алек­сандр Дмит­ри­е­вич Зве­рев, началь­ник чет­вер­того управ­ле­ния. Это был насто­ящий масто­донт, он рабо­тал в Сред­маше дольше Слав­ского. Он мне гово­рил: «Пошли к Слав­скому — и все». Я отве­чаю: «Алек­сандр Дмит­ри­е­вич, я при­еду на ком­би­нат, улажу дела и позвоню». — «Ладно, черт с тобой». Я воз­вращаюсь в Озерск, звоню Зве­реву: «Алек­сандр Дмит­ри­е­вич, я не поеду». — «Ох ты, мать твою…». Он при­глашал меня к себе на долж­ность глав­ного инже­нера чет­вер­того управ­ле­ния.

Тут ведь какая штука. Москва — это совершенно другая епар­хия, это пер­вое. Вто­рое — я был уже немо­лод, поэтому стремиться к чему-то новому мне не очень хоте­лось, я при­вык к тому, что было. И, нако­нец, послед­нее, что каса­ется возмож­ного про­движе­ния. Я не сомне­вался, что, когда Бро­хо­вич уйдет, — а он уже был в соот­вет­ствующем воз­расте, — то никого, кроме Никипе­лова, там все равно не най­дут, я буду дирек­то­ром. А это совершенно новая, инте­рес­ная работа.

То есть у меня каких-то серьез­ных позывов не было. Ну, и не хоте­лось менять обста­новку. У меня сын закан­чи­вал инсти­тут. К тому же — тоже надо учи­ты­вать — глав­ным инже­не­ром хим­ком­би­ната я зара­ба­ты­вал девять­сот руб­лей, а здесь шесть­сот, и это пер­вый заме­сти­тель мини­стра. Там и спец­до­платы, и вред­ность, и раци­о­на­ли­за­ция, и все осталь­ное. Это есте­ственно. Это инте­ресно по мыс­лям. А здесь какая раци­о­на­ли­за­ция? Изви­ните, что и как раци­о­на­ли­зи­ро­вать в Москве?

В общем, Рябев при­глашает меня в пер­вые заме­сти­тели мини­стра (это уже после Слав­ского), а мне не хочется. При­езжаю. Меня напра­вили в управ­ле­ние — не знаю, как оно назы­ва­ется, при ЦК, там началь­ни­ком был Сер­бин Иван Дмит­ри­е­вич. Вот к нему вытащили, гово­рят, что меня назна­чают. А я говорю, что не хоте­лось бы.

«Тогда, конечно, мы вас отпу­стим, — гово­рит Сер­бин, — един­ственно, что глав­ным инже­не­ром вы, конечно, не будете. Может быть, про­сто инже­не­ром оста­вим, а, может быть, при­дется тех­ни­ком». Ни хера себе! Чело­веку почти 55 лет, и тут тех­ник! Что это? «У вас и жена там рабо­тает, кажется? Зна­ете, и ее вряд ли полу­чится оста­вить». — «При чем тут жена?» — «Ну, зна­ете, у нас такие пра­вила».

Такую мне нари­со­вали пер­спек­тиву, что сильно не раз­вер­нешься. Напом­нили, что я комму­нист, а это уже не шуточки… Что назы­ва­ется, уго­во­рили.

Лев Дмит­ри­е­вич Рябев, конечно, ориги­наль­ный чело­век. 7 января 1987 года я был назна­чен на долж­ность пер­вого заме­сти­теля мини­стра, а 9 января он уехал в отпуск, назна­чив меня испол­няющим обя­зан­но­сти. Это было свое­об­разно.

Веро­ятно, Лев Дмит­ри­е­вич не сомне­вался в том, что я справ­люсь. Почему? Да потому что мы, глав­ные инже­неры, в свое время позна­коми­лись со всем хозяйством. Мы встре­ча­лись раз в год, это орга­ни­зо­вы­вал Евге­ний Ильич Мике­рин, соот­вет­ствующий началь­ник главка. Встречи, как пра­вило, про­хо­дили в тече­ние недели на каком-то из ком­би­на­тов, мы зна­коми­лись с этим ком­би­на­том, с руко­вод­ством и так далее. Так что я неплохо пред­став­лял себе чет­вер­тый главк и основ­ные ком­би­наты. Основу знали мы все; нас гото­вили, чтобы мы шире ори­ен­ти­ро­ва­лись. Это была не моя заслуга.

С дру­гой сто­роны, в мини­стер­стве рабо­тали в основ­ном те люди, кото­рые были при Слав­ском. Они были назна­чены непо­сред­ственно им. Напри­мер, заме­сти­телю по эко­номике, эко­номи­сту Слав­ского, было уже за девя­но­сто. Правда, мы с ним хорошо сра­бо­та­лись. Но, в принципе, они при­выкли рабо­тать с другим чело­ве­ком, соот­вет­ственно — по-другому.

Поэтому назна­че­ние нового чело­века на высо­кую долж­ность — это далеко не при­ят­ная вещь. Одно дело — выдвиже­нец из сво­его круга. А когда тебя вдруг берут со сто­роны, а до этого ты встре­чался с этими людьми от силы только раз в год, то про­блемы обя­за­тельно будут. И они были, конечно.


Одна­жды при­шли домой к Слав­скому — то ли по работе, то ли в гости, уже не помню. Он был прак­ти­че­ски трез­вый, хотя, конечно, немного при­нял. И тут он решил про­де­мон­стри­ро­вать нам свою шашку. В сол­дат­ской, чуть ли не в крас­но­армейской натель­ной рубахе, огром­ный, девя­но­сто­лет­ний — достал здо­ро­вен­ную шашку и стал разма­хи­вать. Квар­тира большая, в цен­тре города, потолки высо­чен­ные — так он чуть ли не до потолка доста­вал своей шаш­кой. И очень ловко ею ору­до­вал. Вид был такой, зна­ете: зарублю любого! И действи­тельно — мурашки бежали по коже. Шашка в его руках была гроз­ным ору­дием.

Какая вели­ча­вая натура! А как вир­ту­озно мате­рился!..


Модер­ни­за­ция про­из­вод­ства — это не только модер­ни­за­ция тех­ники, но и модер­ни­за­ция рас­ста­новки людей.

Все меня­ется. Глав­ный инже­нер, когда мы рабо­тали на ком­би­нате, был пер­вым заме­сти­те­лем дирек­тора. Потом эти функции раз­де­лили — был про­сто глав­ный инже­нер и отдельно — пер­вый заме­сти­тель дирек­тора. Почему? Потому что у одного — одни люди, у другого — другие. Предпо­ложим, уби­рать глав­ного инже­нера дирек­тору не надо, он хорошо рабо­тает, а ему нужен дру­гой помощ­ник. Так воз­ни­кает новая долж­ность. Это система.

Вот был хим­ком­би­нат, был Совет­ский Союз. Потом Совет­ский Союз исчез, стала Рос­сия. Ком­би­нат остался, но система вза­и­мо­действия изме­ни­лась.

Когда к вла­сти при­шло новое руко­вод­ство, я вынуж­ден был при­йти к Гай­дару и ска­зать: «Вы сей­час огра­ни­чи­ва­ете в сред­ствах многие предпри­я­тия, но и наши объекты вы тоже огра­ни­чи­ва­ете. А вы понима­ете, чем это может закон­читься? Где-то в другом месте пошумят, покри­чат — и все обой­дется. А у нас? Что, если кто-то из обижен­ных, оставшийся без зара­бот­ной платы, возьмет и подо­рвет на предпри­я­тии небольшую атом­ную бомбу? И что тогда? А ведь он ее соби­рает, уже все задейство­вано. Он все время закры­вает системы, спе­ци­аль­ные пере­крытия. А если он не будет пере­кры­вать? Дума­ете, среди тысяч чело­век не най­дется такого иди­ота, кото­рый сдви­нулся?»

Госпо­дин началь­ник понял, и все наши предпри­я­тия тогда полу­чили сред­ства.