Обращение к сайту «История Росатома» подразумевает согласие с правилами использования материалов сайта.
Пожалуйста, ознакомьтесь с приведёнными правилами до начала работы

Новая версия сайта «История Росатома» работает в тестовом режиме.
Если вы нашли опечатку или ошибку, пожалуйста, сообщите об этом через форму обратной связи

Участники проекта /

Молодин Владимир Григорьевич

Вете­ран отрасли, инже­нер-тех­но­лог. Запус­кал раз­де­ли­тель­ное про­из­вод­ство АЭХК, был в пер­вой пус­ко­вой смене Элек­тро­лиз­ного завода, на кото­ром про­ра­бо­тал 47 лет.
Молодин Владимир Григорьевич

Нашу семью рас­ку­ла­чили в 1938 году. Сразу, как нача­лась война, отца забрали на фронт. Мать с 4 детьми оста­лась в селе Каза­ткуль Татар­ского района Ново­си­бир­ской обла­сти. Старшему брату при­ш­лось быть кормильцем семьи. Рабо­тали без про­дыху, но верили и наде­я­лись, что скоро про­кля­тая война закон­чится, вер­нется отец и всем ста­нет легче. Однако в 1942 году при­шла похо­ронка — батя погиб под Моск­вой. На сле­дующий год в армию при­звали и брата. Все село рабо­тало на кол­хоз­ных полях днем и ночью, учиться было почти некогда.

В школе мне очень нра­ви­лась физика, и я решил «штурмо­вать» Сверд­лов­ский поли­тех­ни­че­ский. Мама отго­ва­ри­вала, боя­лась, что про­лечу. Гово­рила: «Иди лучше в педагоги­че­ский или в медицин­ский, там кон­курс меньше». Но мне как сыну погибшего бойца полага­лись льготы при поступ­ле­нии. Так я и прошел на физфак, сдав экза­мены (чего от меня, если честно, не ждали). Именно в тот год, когда я поступил, у нас открыли факуль­тет атом­ной промыш­лен­но­сти. Многие гадали — стоит идти или нет. А я сразу напи­сал заяв­ле­ние. Комис­сия долго думала. Даже школь­ный атте­стат попро­сили при­не­сти. А там пяте­рок-то нет... Ну все, думал, не возьмут. Но попро­сили напи­сать авто­биографию, а потом сообщили, что зачис­лили!

Сту­ден­че­ские годы про­ле­тели как миг, и я попал на работу в Сверд­ловск-44, а оттуда уже в моло­дой Ангарск. Спе­ци­а­ли­стов на новый гигант при­вле­кали со всей страны, многих влекли отлич­ные быто­вые усло­вия, других — карьер­ные пер­спек­тивы, тре­тьих — нестан­дарт­ные про­фес­си­о­наль­ные задачи. Я при­е­хал на поч­то­вый ящик-79 в 1958 году. Тогда про­из­вод­ство только раз­ви­ва­лось, корпуса 1 и 2 были постро­ены. Из Ленинграда поступало обо­ру­до­ва­ние, его быст­рыми темпами соби­рали и мон­ти­ро­вали. Диффу­зи­он­ные машины занимали огром­ное про­стран­ство: цеха были километ­ро­вой длины. В каж­дой серии в одном цехе было 22 машины. И таких серий на цех — 78. Попутно стро­и­лись еще два корпуса. И конечно, очень нужны были рабо­чие руки. Ершов, Дружи­нин, Рысу­хин (наш началь­ник смены), Хрен­ков, Нохрин. И я, инже­нер-тех­но­лог. Вот вме­сте и пус­кали раз­де­ли­тель­ное про­из­вод­ство. Работа была очень слож­ная, ответ­ствен­ная, напряжен­ная. Все понимали цену ошибки, поэтому разгиль­дяи на нашем предпри­я­тии не при­жи­ва­лись. Я не стремился в руко­во­ди­тели, хотя больше 10 лет был началь­ни­ком смены. Тяже­лый это труд. За все отве­ча­ешь. За любую ошибку в твоей смене лишали премии. Я чело­век спо­кой­ный, потому долго держался. Но потом все же попро­сился на более "тихое" место — в тех­но­логи­че­скую службу. А уж когда пен­сию выра­бо­тал, вообще пошел в цех. Там мне проще было.

Уже зна­комый с сек­рет­но­стью по работе в Сверд­лов­ске, я понимал, что мы строим «ядер­ный щит страны, а не мака­рон­ную фаб­рику». Не то что бол­тать, даже шеп­таться о своей работе было у ангар­ских атомщи­ков не при­нято. На предпри­я­тии посто­янно про­хо­дили инструк­тажи: «На вопросы о работе отве­чать так-то». Когда мы пере­ехали в атом­ный горо­док — вздох­нули с облег­че­нием. Там любопыт­ствующих не было — большин­ство сосе­дей были с ком­би­ната и дочер­них под­раз­де­ле­ний, а зна­чит, все было понятно без лиш­них слов.

Я начи­нал на АЭХК инже­не­ром-тех­но­логом на про­из­вод­стве. Работа была слож­ная, ава­рий­ная. Тех­но­логии новые, неопро­бо­ван­ные. Но мы ста­ра­лись любую ава­рию гасить в заро­дыше — мини­ми­зи­ро­вать вред. Я, кстати, сви­де­тель той самой ава­рии в холо­диль­ном цехе, о кото­рой рас­ска­зы­ва­ется в книге о Вик­торе Федо­ро­виче Новокше­нове, нашем пер­вом дирек­торе. Из пер­вых уст могу пове­дать, как это было. Как дирек­тор стал героем. При­шла в холо­диль­ный цех емкость с сырьем. А на ней вен­тиль не открыли. По идее, содержимое от утечки должен был защищать сифон — а он возьми да лопни... Я как раз при­нял смену. А в цехе — ад кромеш­ный! Радио­ак­тив­ный газ сифо­нит. Все мечутся. Окна закрыли, вен­ти­ляцию закрыли, чтобы не было загряз­не­ния. Но внутри цеха — ужас! При­бежали дирек­тор с глав­ным инже­не­ром. Новокше­нов кри­чит: «Что вы сто­ите?! Давайте мне про­ти­вогаз!». Побежали за про­ти­вога­зом, при­несли. А он его швыряет: «Что это?!». И еще пару слов доба­вил, непе­чат­ных. Тут надо разъяс­нить: про­ти­вогазы у нас были про­стейшие, с уголь­ным фильтром. Они даже от обыч­ного газа так себе защищали. А тут ради­ация... В Сверд­лов­ске, откуда Новокше­нов при­е­хал, были изо­ляци­он­ные про­ти­вогазы, пол­но­стью герме­тич­ные, с пода­чей воз­духа из бал­лон­чика. Короче, схва­тил он марлю, полил водой — и на лицо себе. И то лучше, чем наш про­ти­вогаз. И туда полез. Нашел место про­рыва. Вышел, намо­чил халат и ско­ман­до­вал: «Инже­нер, началь­ник смены, меха­ник — за мной!». И все покорно пошли за ним — дыру заты­кать. А уже потом обогрев отсекли и вен­тиль закрыли. Двое суток лик­ви­ди­ро­вали послед­ствия ава­рии, мыли цех. И все это время Вик­тор Федо­ро­вич был с нами. Сей­час, по проше­ствии стольких лет, я думаю, что вино­ваты в этой ава­рии были не люди, а общая ситу­ация. Даже обо­ру­до­ва­ние не справ­ля­лось с тяже­стью работ, не то что люди. Тогда дирек­тор «схва­тил» 17 доз ради­ации, сильно «поса­дил» зре­ние. Но за пре­делы цеха зараже­ние не выпу­стил. Раз­би­раться с ЧП при­е­хала комис­сия из Сверд­лов­ска, поснимали многих руко­во­ди­те­лей: кого-то за дело, других — для общей профи­лак­тики. Но Новокше­нова не тро­нули. Видно, чув­ство­вали высо­кие чины, что кол­лек­тив стоял за него горой. Новокше­нов умел уви­деть в чело­веке стержень и мгно­венно оце­нить про­фес­си­о­на­лизм. Никогда не отно­сился к людям как к послуш­ным вин­ти­кам системы.

Спе­ци­а­ли­стов, при­езжавших на АЭХК со всей страны, все­гда очень ценили, почти сразу давали жилье. Так как я при­е­хал уже с супру­гой, нам выде­лили ком­нату в квар­тире в 107-м квар­тале, на улице Мира. Ведь Юго-Запад­ного района, нашего квар­тала, еще не было. Правда, не обош­лось без курьеза. Мы при­е­хали в трех­ком­нат­ную квар­тиру, а ком­нат там нет. Заняты все. И нас посе­лили... на кухне! Вот так пер­вое время и жили. Зато потом посе­ли­лись бук­вально по-коро­лев­ски: когда сдали квар­талы А и Б, всем сотруд­ни­кам АЭХК поста­ра­лись дать там жилье. Тогда у нас как раз уже сын родился, и мы полу­чили двух­ком­нат­ную квар­тиру в квар­тале Б. Супруге тоже сразу помогли с тру­до­устройством — она начи­нала мед­сест­рой в МСЧ-28. Люди, несмотря на очень слож­ные усло­вия труда на ком­би­нате, чув­ство­вали свою защищен­ность, уве­рен­ность в зав­траш­нем дне. Для отдыха работ­ни­ков были созданы пре­крас­ные усло­вия. Я вот лыжи любил — и для таких, как я, на лыж­ной базе сде­лали вечер­нее освеще­ние. При­шел после работы — и езди, поправ­ляй здо­ро­вье. На заслужен­ный отдых я вышел в 1999 году с тру­до­вым стажем на АЭХК — 47 лет.