Межуев Валерий Алексеевич

Машзавод и человеческий фактор

Маш­за­воду скоро сто лет. Во время пер­вой миро­вой войны знаме­ни­тый рус­ский промыш­лен­ник Нико­лай Алек­сан­дро­вич Вто­ров построил два завода: завод по про­из­вод­ству высо­ко­ка­че­ствен­ной стали и завод по про­из­вод­ству боепри­па­сов. Построил на пустом месте, бук­вально за год. Маш­за­вод пустили 28 фев­раля 1917 года, а завод «Элек­тро­сталь» — через семь дней после Октябрьской рево­люции, где-то 14 ноября 1917 года.

Место назы­ва­лось Зати­шье. Непо­да­леку рас­по­лага­лась пер­вая круп­ная элек­тро­станция обще­ства «Элек­тропе­ре­дача» — это и опре­де­лило выбор Вто­рова.

Ну, и бли­зость Москвы. После вто­рой миро­вой именно этот фак­тор стал глав­ным в выборе мини­стра боепри­па­сов Ван­ни­кова: Маш­за­вод сде­лали голов­ным заво­дом атом­ной отрасли. Потому что близко Москва, все уче­ные тут сконцен­три­ро­ваны.

На заводе, конечно, были очень силь­ные спе­ци­а­ли­сты. Когда я туда при­шел в 1963 году, сразу после МИФИ, — я думал: вот, я такой спо­соб­ный, я знаю всё, я МИФИ закон­чил. А потом понял, что здеш­ние ребята подго­тов­лены на все сто, с ними не так-то про­сто.

Пока нас, физи­ков, наби­рали для про­ве­де­ния испыта­ний, дирек­тор завода рас­по­ря­дился, чтобы физи­ков не трогали и не назна­чали ни в какие другие цеха. Но уже лет через десять физи­ков стало доста­точно, и можно было кого-нибудь из них поста­вить началь­ни­ком цеха — тогда это вошло в прак­тику.

Пред­ставьте себе завод, на кото­ром про­во­дятся испыта­ния и экс­пе­рименты, а физи­ков ста­вят началь­ни­ками цехов. Поскольку стен­дов в Кур­ча­тов­ском инсти­туте не хва­тало, то между штат­ными испыта­ни­ями, кото­рые мы про­во­дили, когда выпус­кали зону, мы занима­лись экс­пе­римен­том. Уро­вень инже­нерно-тех­ни­че­ских работ­ни­ков был высо­чайший, поэтому о каких-то слож­но­стях при кон­так­тах уче­ных и про­из­вод­ствен­ни­ков гово­рить не при­хо­дится: мы были и уче­ными, и про­из­вод­ствен­ни­ками одно­временно.

На каком-то этапе своей карьеры я был началь­ни­ком физи­че­ского стенда, жид­коме­тал­ли­че­ского. У меня было два гра­фи­то­вых стенда, потому что два реак­тора были гра­фи­то­выми, и один жид­коме­тал­ли­че­ский. Послед­ний был построен под руко­вод­ством Алек­сандра Ильича Лейпун­ского — была такая мощ­ная фигура, без­услов­ный корифей; ведь даже на пер­вой атом­ной станции у него была идея постро­ить реак­тор на быст­рых нейтро­нах. Похоже, что в вер­хах он рабо­тал плохо, у него там дела не лади­лись. Видимо, доста­точно слож­ный был чело­век, но я не могу об этом судить, я с ним ни разу не встре­чался.

У нас за все — за энерге­тику, за без­опас­ность — отве­чал Кур­ча­тов­ский инсти­тут. Кур­ча­тов, Алек­сан­дров — это же такие были фигуры! И вот мы должны были запус­кать жид­коме­тал­ли­че­ский стенд, а там система такая: там зону пере­вер­нули, и по-другому было сде­лать нельзя, потому что там сер­вопри­воды. И на самом деле, поглощающие стержни должны были исполь­зо­вать соб­ствен­ный вес. То есть если ава­рия про­ис­хо­дит, стержни падают и глушат реак­тор. Ну, или не ава­рия, а про­сто разгон (до ава­рии далеко, поэтому не будем о ней гово­рить). «Гид­ропресс» спро­ек­ти­ро­вал эту зону, Лейпун­ский согла­со­вал, поскольку за жид­кий металл он был глав­ный в стране.

И при­езжает к нам Ана­то­лий Пет­ро­вич Алек­сан­дров. А неза­долго до этого на стен­дах Кур­ча­тов­ского инсти­тута про­изошла ава­рия, один из пар­ней полу­чил облу­че­ние ног, при­ш­лось ампу­ти­ро­вать. И вот Алек­сан­дров, кото­рый отве­чает за всё (ведь он дирек­тор «Кур­чат­ника»), с пер­вым замом мини­стра Нико­лаем Ана­то­лье­ви­чем Семе­но­вым обхо­дят наши стенды. Алек­сан­дров задает мне вопросы. Поскольку Лейпун­ский не при­е­хал, отве­чать при­хо­дится мне. Алек­сан­дров допыты­ва­ется: а что, если вот такое про­изой­дет? Я ему отве­чаю, что такого не может быть, — и объяс­няю, почему. «А если вот такое про­изой­дет?» — «Этого тоже быть не может». — «А это?..». И я опять начи­наю объяс­нять. Алек­сан­дров с Семе­но­вым слушали-слушали, потом Ана­то­лий Пет­ро­вич гово­рит: «Зна­ете, моло­дой чело­век… Гово­рят, что девушки не могут родить, однако рожают же!»

Вообще Ана­то­лий Пет­ро­вич за сло­вом в карман не лез и мог обла­ять любого. При всей своей масштаб­но­сти он был очень внима­те­лен к людям и демо­кра­ти­чен в хорошем смысле этого слова. Адамов, рабо­тавший у него глав­ным инже­не­ром, рас­ска­зы­вал такую исто­рию. Документ ему нужно было подпи­сать у Алек­сан­дрова, а тот жил в кот­те­дже около Кур­ча­тов­ского инсти­тута. Адамов при­езжает, захо­дит и видит, что у Ана­то­лия Пет­ро­вича раз­ложен диван, и пре­зи­дент Ака­демии Наук соб­ствен­но­ручно делает пере­тяжку дивана. То есть, он забо­лел, не пошел на работу и решил заняться своим дива­ном. Пред­став­ля­ете? Вот такой ака­демик, кото­рому ничто не чуждо. И тео­ре­тик, и про­из­вод­ствен­ник в одном лице. «И море­пла­ва­тель, и плот­ник…» — как у Пуш­кина про Петра.

Шест­на­дцать лет я про­ра­бо­тал на испыта­ниях, у меня для кан­ди­дат­ской дис­сер­тации мате­ри­ала было выше крыши. И тут меня вызы­вает в Мин­сред­маш началь­ник управ­ле­ния кад­ров и учеб­ных заве­де­ний, бывший работ­ник ЦК Семен­дяев. Начали меня почти силой уго­ва­ри­вать идти на руко­вод­ство Мос­ков­ским област­ным поли­тех­ни­кумом (базо­вый тех­ни­кум для нашего завода). Там было 1200 чело­век на днев­ном отде­ле­нии, 1800 — на заоч­ном: мощ­ное заве­де­ние. Я долго упи­рался, но в итоге меня сло­мали — и дого­во­ри­лись со мной на три года. За эти три года я должен был поли­тех­ни­кум поста­вить на ноги. А там ситу­ация была непро­стая: то один дирек­тор уми­рает за рабо­чим сто­лом, то дру­гой; кол­лек­тив весь пере­ругался, стенка на стенку сошлись, парт­бюро по два дня про­во­дят, и все такое. Я не знаю, почему оста­но­ви­лись на моей кан­ди­да­туре, но в конце концов уго­во­рили. В Мин­сред­маше умели уго­ва­ри­вать, знали при­емы…

Семен­дяев пла­ни­ро­вал вер­нуть этому тех­ни­куму славу ведущего, базо­вого для отрасли учеб­ного заве­де­ния. Решил про­ве­сти мое назна­че­ние через кол­легию мини­стер­ства. Я уже при­ступил к испол­не­нию обя­зан­но­стей дирек­тора — и тут меня вызы­вают на кол­легию.

А перед этим мы с Семен­дя­е­вым дого­во­ри­лись, что тех­ни­куму будут постав­лять новое обо­ру­до­ва­ние. Если завод зака­зы­вает для себя новое обо­ру­до­ва­ние, еди­ницу он обя­за­тельно должен поста­вить в тех­ни­кум, сколько бы это ни сто­ило. Чтобы учить спе­ци­а­ли­стов на самых новых образ­цах. С этим, понятно, не все были согласны, но Семен­дяев настоял, чтобы зака­зы­вали вме­сто двух стан­ков три, и чтобы один из них — обя­за­тельно в тех­ни­кум.

Перед кол­легией он пору­чил мне соста­вить план опе­ра­тив­ных и пер­спек­тив­ных меропри­я­тий по выводу тех­ни­кума из кри­зиса. Чтобы соста­вить такой план, я побе­се­до­вал с каж­дым работ­ни­ком тех­ни­кума, вплоть до маши­ни­стов и уборщиц. Сна­чала при­глашал препо­да­ва­те­лей и каж­дому гово­рил, чтобы они при­хо­дили со сво­ими пред­ложе­ни­ями. И вот из этих пред­ложе­ний я набрал 350 опе­ра­тив­ных и пер­спек­тив­ных меропри­я­тий.

Разуме­ется, на кол­легии все 350 пунк­тов не зачи­та­ешь. На кол­легии надо коротко. Меня пред­ста­вили, я вышел и коротко все ска­зал. Закон­чил в том духе, что именно неудо­вле­тво­рен­ность нынеш­ним состо­я­нием обра­зо­ва­ния дает нам надежду на то, что мы сможем решить эти вопросы. Слав­ский слушает. А слышал он пло­хо­вато, на одно ухо глу­хо­ват был. Ска­зал только: «Да-да, ну посмот­рим-посмот­рим, моло­дой чело­век». И все мои пункты запи­сали в реше­ние кол­легии.

Вот подумайте сами: про­блемы тех­ни­кума — на кол­легии Мин­сред­маша! У Слав­ского сто восемь­де­сят круп­нейших предпри­я­тий, целые закрытые города. Ака­демики, корифеи, гене­ралы, началь­ники глав­ков слушали и решали этот вопрос. Зна­чит — счи­тали важ­ным.

Я пове­сил отчет на стене в каби­нете, все стены обклеил (ведь тогда же не было тепе­реш­них возмож­но­стей, можно было только на пла­кате нари­со­вать). И когда ко мне при­хо­дили люди, когда я про­во­дил опе­ра­тивку — пока­зы­вал на этих пла­ка­тах, какое реше­ние кол­легии мы выпол­нили, а какое — нет. После кол­легии Мин­сред­маша мне было неудобно опро­сто­во­ло­ситься.

В принципе, тех­ни­кум гото­вит масте­ров. Но поскольку спе­ци­а­ли­стов тогда хва­тало, после тех­ни­кума нельзя было устро­иться масте­ром, и выпуск­ники шли рабо­чими на Маш­за­вод. Таких тех­ни­кумов в отрасли было сем­на­дцать в раз­ных горо­дах, но наш был базой. То есть — ведущим в отрасли.

Я рабо­тал на заводе сорок лет, и в тече­ние этих сорока лет на две­рях отдела кад­ров висела таб­личка: «При­ема на завод нет». На самом деле прием был, но он велся орга­ни­зо­вано, — то есть сна­чала по рас­пре­де­ле­нию вузов, потом — по рас­пре­де­ле­нию тех­ни­кума, потом — из ПТУ. Проф­техи тоже под­чи­ня­лись управ­ле­нию кад­ров и учеб­ных заве­де­ний, но они гото­вили рабо­чих и только рабо­чих, а тех­ни­кумы гото­вили в основ­ном рабо­чих, но более высо­кой ква­лифи­кации.

Наверху счи­тали, что я свою задачу выпол­нял хорошо, потому что склоки в поли­тех­ни­куме пре­кра­ти­лись (насколько вообще они могут пре­кра­титься в педагоги­че­ском учре­жде­нии), нала­дился учеб­ный процесс, обно­вился парк машин. Три года прошло — меня не отпус­кают, начальство катего­ри­че­ски про­тив. Прошло пять лет — снова не отпус­кают: рабо­тай, все заме­ча­тельно, моло­дец.

И только через шесть с поло­ви­ной лет, когда на заводе нача­лась смена поко­ле­ний, сам дирек­тор завода обра­тился к Семен­дя­еву с тем, чтобы меня вер­нули на завод. Все эти годы я стоял в резерве на глав­ного физика и на началь­ника сбо­роч­ного цеха, поэтому меня опре­де­лили в ведущий цех началь­ни­ком.

Судьба поли­тех­ни­кума сложи­лась так: в 90-е годы его из управ­ле­ния кад­ров и учеб­ных заве­де­ний Мин­сред­маша пере­дали в Мини­стер­ство обра­зо­ва­ния. А Мино­бра­зо­ва­ния пере­дало в область. Сразу резко ухуд­ши­лись мате­ри­ально-тех­ни­че­ское снабже­ние и поставки обо­ру­до­ва­ния. Но затем МИФИ решил стать «Наци­о­наль­ным иссле­до­ва­тельским ядер­ным уни­вер­си­те­том». А для того, чтобы полу­чить такой ста­тус, во всем мире суще­ствуют опре­де­лен­ные тре­бо­ва­ния и стан­дарты, в том числе — по чис­лен­но­сти сту­ден­тов и коли­че­ству спе­ци­аль­но­стей. Тогда для полу­че­ния высо­кого зва­ния НИЯУ МИФИ вклю­чил в себя свои фили­алы в закрытых горо­дах, а также тех­ни­кумы. В результате при­со­еди­не­ния восем­на­дцати тех­ни­кумов чис­лен­ность сту­ден­тов МИФИ выросла с десяти тысяч до сорока.

Поскольку я в тех­ни­куме бываю, могу ска­зать, что ситу­ация там

не очень хорошая. МИФИ свою задачу решил, чис­лен­ность набрал, а содержать тяжело. Тех­ни­кум пока на вто­ром плане. Дальше — посмот­рим.

Так вот, стал я началь­ни­ком сбо­роч­ного цеха. Что такое сбо­роч­ный цех? Это ведущий цех Маш­за­вода, куда деся­ток основ­ных цехов постав­ляют про­дукцию на сборку. И каж­дый из этих цехов без большого ущерба для себя может допу­стить срыв на один или два дня. Но если подоб­ное про­изой­дет в нашем цехе, то в целом скла­ды­ва­ется кри­ти­че­ская ситу­ация для выпол­не­ния плана. (В наши дни план могут кор­рек­ти­ро­вать, а тогда планы таких предпри­я­тий, как Маш­за­вод, при­нима­лись поста­нов­ле­ни­ями ЦК пар­тии и Совета Мини­стров). Поэтому 31-го числа, кровь из носа, ты должен сдать эту зону. Кажется, что успеть невозможно, однако вклю­ча­ется чело­ве­че­ский фак­тор, хорошая подго­товка рабо­чих — и план выпол­ня­ется.

Самым хорошим месяцем года был апрель. Потому что 1-го, 2-го, 3-го и 4-го мая были выход­ные дни, и мы утром 5-го числа могли с чистым серд­цем рапор­то­вать, что у нас все выпол­нено. Пре­крас­ный весен­ний месяц, в кото­ром нам улы­ба­лись тридцать четыре дня.

При этом у меня выстра­и­ва­лись непло­хие отноше­ния с началь­ни­ками других цехов. Они понимали, что под­став­ляют нас, и мы понимали, почему они сры­вают план, поэтому мы в таких слу­чаях крик не под­нимали, а про­сто искали свои резервы, начи­нали запус­кать какую-то свою пар­тию. И это укреп­ляло наши чело­ве­че­ские отноше­ния. Ведь если я не пишу доклад­ную на того, кто сорвал мне план, то тем самым я беру на себя всю пол­ноту ответ­ствен­но­сти. Люди за это уважали.

Не подумайте, что мы все время только нарушали и нарушали. По срав­не­нию с другими предпри­я­ти­ями уро­вень тру­до­вой дис­ци­плины у нас был намного выше. Почему? Тре­бо­ва­ние режима. Если рабо­чий другого завода попа­дал в вытрез­ви­тель — ну, попал и ничего такого. А у нас за это выго­няли с завода. Кроме того, у наших рабо­чих была сво­его рода при­вивка на алкоголь, так что в вытрез­ви­теле они ока­зы­ва­лись довольно редко. На заводе было немало тех­но­логий с исполь­зо­ва­нием спирта, при­том учесть рас­ход спирта было затруд­ни­тельно. И, конечно, неко­то­рые пыта­лись пить. С ними разго­вор был корот­кий: чело­век или пре­кращал выпивку — или уволь­нялся. Как пра­вило, своей рабо­той на Маш­за­воде люди не только дорожили, но и гор­ди­лись ею. Теку­честь кад­ров была минималь­ной.

После трех лет работы началь­ни­ком цеха меня вызвали в мини­стер­ство и пред­ложили две долж­но­сти: глав­ного инже­нера 3-го Главка или дирек­тора завода полиме­тал­лов. (Этот завод постав­лял для нас комплек­тующие, то есть погло­ти­тели. Он нахо­дится в Москве на Кашир­ском шоссе, там есть вывеска: «Корпо­рация ТВЭЛ»). Но тех­но­логия на заводе полиме­тал­лов была довольно при­ми­тив­ная, и меня не заин­те­ре­со­вало это пред­ложе­ние. Не согла­сился я и на глав­ного инже­нера Главка: там больше тре­бо­ва­лось зна­ние хими­че­ских тех­но­логий, чем зна­ние физики. Я вер­нулся на Маш­за­вод. Наш дирек­тор Алек­сандр Григо­рье­вич Меш­ков — Герой Соци­а­ли­сти­че­ского Труда, бывший пер­вый зам у Слав­ского — одоб­рил меня: «Пра­вильно сде­лал».

Через месяц мне пред­ложили стать заме­сти­те­лем дирек­тора по кад­рам. Я согла­сился, поскольку сам еще недавно гото­вил кадры в тех­ни­куме. А в 1990 году Меш­ков вер­нулся в Москву на пост замми­ни­стра, и меня назна­чили дирек­то­ром Маш­за­вода.

Мини­стром тогда был Вита­лий Федо­ро­вич Коно­ва­лов, кото­рый семь лет являлся дирек­то­ром нашего завода; заме­сти­те­лем — Меш­ков, о кото­ром я только что гово­рил; еще одним заме­сти­те­лем был Вер­хо­вых, тоже из Элек­тро­стали; и там же рабо­тал Пируев, на несколько лет раньше меня при­шед­ший на завод. Так что рабо­тать бы и рабо­тать спо­койно, кабы не отча­ян­ное время…

Пара­докс в чем? Во-пер­вых, мы при­выкли к тому, что на наши реак­торы никто со своим ядер­ным топ­ли­вом не вой­дет, то есть мы должны и будем сами все время им постав­лять топ­ливо, никуда они не денутся. Это рас­хо­лажи­вало. И народ, образно говоря, рас­сла­бился: объемы есть, постав­ляем не напряга­ясь. Ну что искать-то нужно? Эту тен­денцию при­ш­лось пере­бо­роть.

Во-вто­рых, про­изошла Чер­но­быльская ава­рия. Маш­за­вод там ни при чем, ведь из Маш­за­вода пре­крас­ное топ­ливо было, но после Чер­но­быля объемы поста­вок упали. Оста­но­ви­лось стро­и­тельство новых бло­ков, кото­рые пла­ни­ро­ва­лись на той же Чер­но­быльской станции, на Кур­ской, в Литве и так далее. Перед нами встала необ­хо­димость сокраще­ния рабо­чих мест. Мораль­ный настрой спе­ци­а­ли­стов остав­лял желать лучшего: зачем вка­лы­вать, если деньги не пла­тят?

И при­ш­лось изыс­ки­вать все возмож­но­сти, чтобы выпла­чи­вать зарплату, чтобы сбе­речь кадры. Мы стали нахо­дить и реа­ли­зо­вы­вать кон­вер­си­он­ные программы, хотя и не дающие большую при­быль, но поз­во­ляющие сохра­нить рабо­чие места.

Мы делали теп­лоэлек­тро­нагре­ва­тели, то есть ТЭНы (кстати, самые лучшие — лучше нигде нет). Мы про­из­во­дили твер­до­сплав­ный инструмент -элек­тро­чай­ники, кон­дици­о­неры, пыле­сосы, потому что у нас все­гда было сбо­роч­ное про­из­вод­ство и были высо­ко­класс­ные спе­ци­а­ли­сты по сборке, то есть люди с хорошими руками. Мы раз­вер­нули про­из­вод­ство кальция в виде стружки, и так далее. Мы делали все то, что было близко по тех­но­логиям к нашему про­из­вод­ству, и таким обра­зом сохра­нили чис­лен­ность рабо­тающих.

Был период, когда все поне­воле искали пути оплаты век­се­лями. У меня этих век­се­лей было на мил­ли­арды руб­лей. А век­сель — бумага хит­рая, мак­симум по нему возьмешь 50 процен­тов, а минимум — 10. Инфляция была страш­ная. В итоге выхо­дило так, что изде­лие мы сде­лали полгода назад и у него себе­сто­и­мость была одна, а потом цена повы­си­лась. За счет инфляции мы полу­чали соот­вет­ствующую при­быль, и это поз­во­ляло нам компен­си­ро­вать «качели» на век­се­лях. Ну, в то время все так делали.

Беда была с налого­выми служ­бами. Вот я про­дал про­дукцию, полу­чил за нее век­сель, и с меня сразу тре­буют соот­вет­ствующие налоги. А у меня денег-то нет! У меня век­сель, а налого­вая служба век­селя не при­нимает! И все же мы выжили за счет пре­дан­но­сти людей, за счет чело­ве­че­ского фак­тора. Ведь каж­дый день мы бесе­до­вали с людьми, убеж­дали, совместно искали пути реше­ния.

Тогда же, в 90-е, начали объяв­лять тен­деры на наших же реак­то­рах. Напри­мер, в Чехии на АЭС Теме­лин, где был ВВЭР-1000, объяв­ляют тен­дер на топ­ливо, и выиг­ры­вает «Вестингауз». А Ново­си­бир­ский завод, постав­лявший им топ­ливо, про­иг­рал. Объяв­ляют тен­дер на АЭС Дуко­ваны, где четыре наших блока стоят. Я еду туда, начи­наю вести разго­воры, — ну, тен­дер есть тен­дер. При­ш­лось, засу­чив рукава, вка­лы­вать для того, чтобы подго­то­вить мате­ри­алы. А опыта-то нет!

Ново­си­бир­ский завод почему про­иг­рал? У нас была кон­тора «Атомэкс­порт», она все документы за неделю собрала и послала — типа, и так сой­дет, куда они денутся. Мы учли этот горький опыт и бро­си­лись в рукопаш­ную для того, чтобы сде­лать нормаль­ное пред­ложе­ние. И мы его сде­лали, выиг­рали тен­дер.

Года через четыре после того, как «Вестингауз» выиг­рал поставки на Теме­лин, я снова поехал туда на станцию. И выяс­нил, что чехов не очень устра­и­вает аме­ри­кан­ское топ­ливо. И когда я уже ушел с завода, чехи опять согла­си­лись на поставку наших шестигран­ни­ков в свой реак­тор.

Пом­нится, я был про­тив­ни­ком того, что Чубайс начал отклю­чать боль­ницы на Даль­нем Востоке. Это было перед моим ухо­дом с завода, то есть в 2001 году, и я все думал: «Как он может!». Но через два месяца все стали пла­тить за элек­троэнергию, дело пошло. То есть станциям за элек­троэнергию запла­тили, они запла­тили нам за ядер­ное топ­ливо, и после этого у нас все пошло-поехало, эко­номика зара­бо­тала. Ока­за­лось, что ход Чубайса был про­думан­ным, хотя пона­чалу все возмуща­лись, в том числе и я.

В общем, я без малого сорок лет про­ра­бо­тал на одном предпри­я­тии. Видел, как менялся завод. Понима­ете, по коли­че­ству сбо­рок Маш­за­вод — это при­мерно 10% гото­вого миро­вого ядер­ного топ­лива, а если пере­ве­сти на уран, то, наверно, где-то 40% рос­сийского. Потому что мы обогащаем, ведь у нас мощ­нейшие обога­ти­тель­ные ком­би­наты. Но думать, что нам нет аль­тер­на­тивы, тоже непра­вильно. За рынки надо бороться прак­ти­че­ски каж­дый день, это не прошлый век. И я дово­лен тем, что завод нахо­дится в нормаль­ном состо­я­нии. Тем более что сей­час по обо­рон­ной программе закла­ды­ваются новые атом­ные под­вод­ные лодки, ледо­коль­ный флот закла­ды­ва­ется. Идет стро­и­тельство атом­ных станций не только в Рос­сии, но и за рубежом. Пер­спек­тива есть, и это самое глав­ное.