Максимов Николай Григорьевич

Как я сидел «в зоне»

В Мин­сред­маш я при­шел так: в Ленинграде окон­чил ремес­лен­ное учи­лище и начал рабо­тать в «Лен­сан­тех­мон­таже». Было мне восем­на­дцать лет. В 1948 году (к этому времени я про­ра­бо­тал восемь месяцев) на предпри­я­тие при­шла раз­на­рядка: коман­ди­ро­вать бригаду в город Сверд­ловск, сро­ком на 45 дней.

Но вме­сто Сверд­лов­ска нас отвезли в Челя­бинск-40; видно, так было сде­лано из сооб­раже­ний сек­рет­но­сти. Еще не зная этого, в коман­ди­ровку я поехал с радо­стью, всего из Ленинграда нас выехало 45 чело­век. Вна­чале при­е­хали в Кыштым (это рядом с Челя­бин­ском-40), там нас посе­лили и две недели мари­но­вали, пока оформ­ляли документы. Потом поса­дили всех в машину и повезли.

И при­е­хали мы в «зону» Челя­бинск-40. Там нахо­ди­лись объекты, кото­рые гото­вили атом­ную бомбу, шесть аппа­ра­тов (так назы­вали атом­ные реак­торы). Про­дукция была уже готова от нуля и до конца. Нас туда про­пу­стили по паспор­там — и только там мы узнали, что «зона» закрытая, и никто оттуда через 45 дней не уедет.

Так и начали рабо­тать на «соро­ковке», а заодно и при­вы­кать. Год прошел, два, три, четыре…. Про­хо­дит пять лет, мать мне пишет письмо: «Сынок, я знаю, что ты сидишь в заклю­че­нии, а вот за что сидишь, не знаю, и очень пережи­ваю». Я пошел с этим письмом в пер­вый отдел, пока­зал им, и они отве­тили матери; а что отве­тили — я не знаю. Но она вроде успо­ко­и­лась.

Я был там мон­таж­ни­ком, четыре года рабо­тал на мон­таже, на сборке этих аппа­ра­тов. Потом там же женился. Дальше была работа по экс­плу­а­тации, по загрузке, выгрузке и ремонту наших изде­лий. В целом я про­ра­бо­тал там десять лет. Домой очень хоте­лось съез­дить. Отпуска давали большие, по 45 дней, был свой сана­то­рий на озере; но из «зоны» — ни на шаг, никуда не отпус­кали. Если бы не это обсто­я­тельство, жизнь была бы совсем хорошей.

Один объект, куда я ходил на мон­таж, нахо­дился в две­на­дцати километ­рах от города, и там желез­ная дорога неда­леко. Идут пас­сажир­ские поезда, а я на них так скорбно гляжу: люди едут, в окнах улы­баются, а ты сидишь в своей «зоне»! И у тебя подписка о неразглаше­нии: все объяс­нили, что можно гово­рить, с кем и когда.

Моло­дежь при­езжала и быстро осва­и­ва­лась. Путь от новичка до спе­ци­а­ли­ста занимал не менее года, чтобы нормально все осво­ить. Хотя с начальством мы обща­лись сво­бодно, но с опоз­да­ни­ями и прогу­лами было очень строго. Дис­ци­плина была серьез­ная: опоз­дал — премии лишат, а премия большая, жалко; да к тому же «пове­сят» куда-нибудь на доску, зачем это мне.

У нас началь­ник цеха тоже был ленингра­дец, я с ним хорошо ладил, и ко мне отно­си­лись хорошо.

Деньги пла­тили хорошие, кормежка была нормаль­ная, отлич­ные мага­зины. Хочешь в ресто­ран — пожа­луй­ста. Еще были два кино­те­атра, и театр был свой: правда, чужие актеры не при­езжали, и мы смот­рели только на своих.

Разго­ва­ри­вать о работе было нельзя, при­нято было все делать молча. Хотя с дру­зьями мы гово­рили довольно сво­бодно. Моло­дежи нра­ви­лось, что снабжали очень хорошо, в том числе и дефицит­ными това­рами. Одежды в мага­зи­нах было нава­лом, можно было модно при­одеться. Но, несмотря на это, никто осо­бенно не выде­лялся, наряжаться не при­нято было.

В нашем рас­по­ряже­нии было два ста­ди­она, и мест для заня­тий спор­том хва­тало всем. Очень попу­ля­рен был фут­бол. А я играл в городки. У нас было пять команд по десять чело­век, и мы очень упорно сорев­но­ва­лись. Моя команда довольно силь­ная была. До мастера спорта, правда, я так и не дошел, а вот 1-й раз­ряд полу­чил.

Когда в 1953 году умер Ста­лин, я в пер­вый раз поехал в отпуск за тер­ри­то­рию. Нам тогда давали спе­ци­аль­ную бумажку, по кото­рой мы при­рав­ни­ва­лись к воен­но­служащим. Милиция нас вообще не могла досмат­ри­вать и про­ве­рять документы, только воен­ный пат­руль. И эту бумажку полага­лось пока­зы­вать только офицеру пат­руля, а с сол­да­тами можно было даже не разго­ва­ри­вать.

С тех пор каж­дый год нас стали чуть ли не насильно отправ­лять в сана­то­рий. Бывало, при­хо­дишь на про­ход­ную, а про­пуска тво­его нет. Гово­рят: надо ехать отды­хать, иначе к работе не допу­стят. Ну, соби­ра­ешься и едешь, дис­ци­плина была во всем.

Я рабо­тал на аппа­рате, у него каналь­ная система, это около двух тысяч кана­лов. Каж­дый день в свою смену ты разгружа­ешь по 6-8 кана­лов. Бывает так, что один канал забьется и не выгружа­ется, это у нас назы­ва­лось «козел». Аппа­рат оста­нав­ли­вают, берешь штангу, а она дли­ной 19 мет­ров, диамет­ром 32 мил­лиметра, и про­би­ва­ешь этого «козла». Бывает, и не про­бьется, вытас­ки­ва­ешь штангу, начи­на­ешь все заново. Бывало, что и не вытащишь, а то и обо­рвется. Тогда про­ис­хо­дит пол­ная оста­новка аппа­рата, и все это надо высвер­ли­вать. Иной раз канал вытас­ки­ва­ешь, он охла­дится, и блочки оттуда высыпаются на пол. Это такие прямо­уголь­ники 102 мил­лиметра на 36. Вот и соби­ра­ешь эти блочки; а чем соби­рать? Пал­кой и ногами — в шахту. А от них актив­ность прет, сколько — не знаю, этого нам не гово­рили, но немало; при этом рабо­тали мы без вся­кой защиты.

Я как при­шел в одно место, так десять лет и отра­бо­тал на одном объекте. Одна­жды поехал в отпуск и заехал в Ново­во­ро­неж, там как раз стро­или пер­вый блок. Встре­тил много зна­комых, кото­рые пере­ехали из Челя­бин­ска-40. При­шел к началь­нику. Он ска­зал мне, что с радо­стью при­мет меня на работу, и тут же отпра­вил письмо с прось­бой в Москву. По горя­чим сле­дам и я поехал в сто­лицу. Меня утвер­дили на новой работе и даже сразу дали подъем­ные. Вер­нулся в «зону», собрал вещи, погру­зил в кон­тей­нер, сел в машину, взял жену, двух дочек и поехал в Ново­во­ро­неж — даже рас­чет не брал, так торопился. Сей­час о той жизни редко вспоми­наю, здесь на атом­ной элек­тро­станции совсем дру­гой мик­ро­климат. Но те времена, конечно, не забыть.

В Ново­во­ро­неже я рабо­тал на всех бло­ках с пер­вого до пятого, откуда и ушел на пен­сию. Зва­ние Героя Соци­а­ли­сти­че­ского Труда было при­сво­ено мне за ремонт 1-го энерго­блока. Там потре­бо­ва­лась пол­ная раз­борка корпуса действующего реак­тора, а после ремонта — и новая его сборка. Пора­бо­тать тогда при­ш­лось изрядно.