Физику я любил со школы. В Доме пионеров посещал разные кружки, связанные с техникой, читал популярную литературу по физике и технике. Особый интерес вызывала у меня радиотехника, собирал радиоприёмники. Поэтому в 1954 году после окончания школы поступил учиться в МИФИ (тогда в справочнике ВУЗов он значился как ММИ – Московский механический институт). Поступал я вместе со школьным товарищем с первого класса Юрой Егоровым, тоже увлечённым физикой. Вероятно, он оказал на меня влияние, а я на него.

В студенческие годы нам читали лекции по физике ядерных реакторов такие корифеи как Савелий Моисеевич Фейнберг, Ясен Владимирович Шевелёв, Лидия Николаевна Юрова, по термодинамике – Иван Иванович Новиков (руководитель моей будущей  дипломной работы), по строительству ядерных установок - Александр Николаевич Комаровский. Генерал Комаровский был человек небольшого роста с широкой грудью, на которой красовалась звезда героя. Любил показывать студентам на лекциях слайды, поэтому перед лекцией всегда спрашивал своим густым басом: «Эпидиаскоп есть?». Часто после лекции он сажал студентов в свою машину и подвозил их, если было по дороге.

Позже, во время командировок в ФЭИ мне посчастливилось работать под руководством Бориса Григорьевича Дубовского, пускавшего в одной команде с Игорем Васильевичем Курчатовым первый ядерный реактор в СССР, Альфредом Васильевичем Камаевым (будущим научным руководителем моей диссертации). Как представителю конструкторской организации, приходилось обсуждать технические отчёты с научным руководителем ФЭИ Александром Ильичём Лейпунским. Если побывать в музее города Обнинска, то можно увидеть, что эти люди вошли в его историю.

Во время работы во ВНИИАЭС большое влияние на меня оказало сотрудничество с Иваном Максимовичем Кисилем и краткие, но яркие моменты общения с Арменом Артаваздовичем Абагяном. При выполнении совместных работ с РНЦ «Курчатовский институт» запомнилось общение с Александром Николаевичем Камышаном и Михаилом Николаевичем Зизиным.

Весной 1960 года меня направили работать на большом предприятии («почтовом ящике») в город Химки. Руководил предприятием Валентин Петрович Глушко – крупный советский учёный, один из пионеров ракетно-космической техники.

Предприятие, куда я попал (ныне это НПО ЭНЕРГОМАШ), поразило меня своими масштабами, строгим режимом работы и непролазной грязью весной и осенью на улице, ведущей к проходной. У многих появилась даже характерная походка на негнущихся ногах, уменьшающая заброс грязи на одежду. Работа начиналась в восемь часов утра и, чтобы доехать из Измайлово, где я жил, в Химки требовалось около двух часов и приходилось вставать рано. Но я был молод, холост и работа была интересная.

На предприятии недавно был организован новый отдел, в задачу которого входила разработка ядерных энергетических установок для использования в космосе. Отдел располагался в отдельном трёхэтажном здании на огромной территории предприятия. Сотрудникам отдела были недавние выпускники МАИ, МИФИ, МВТУ, МФТИ. Руководил отделом Доминик Доминикович Севрук. Говорили, что он поляк. Было ему лет пятьдесят, и у него была молодая жена. Между собой сотрудники звали его коротко «ДД».

Я был принят в одно из подразделений отдела. Начальник подразделения по фамилии Григорий Николаевич Лист - высокий худой старик весь седой спросил меня: - Знаю, что вас учили рассчитывать реактор, а болт сумеешь рассчитать? Не моргнув глазом, ответил: - Могу.

Только позже, работая инженером-расчётчиком, я понял, что расчет расчету – рознь. Какой расчёт имел ввиду Г.Н. Лист я не знаю. Через двадцать лет Г.Н. Лист будет работать в Институте технической эстетики рядом с моей женой. Почему он там оказался, не знаю, пути господни неисповедимы.

В то время ходила молва, что Д.Д. Севрук и его ближайшее окружение, в том числе Г.Н Лист, в сталинское время были лагерях, но теперь реабилитированы. Совсем недавно по телевидению сообщили, что Д.Д. Севрук был реабилитирован вместе с С.П. Королёвым и В.П. Глушко, ведущим конструктором жидкостных реактивных двигателей в СССР.

Подразделение, в котором я работал, выполняло расчёты и конструирование ядерных реакторов. Первое время я занимался нейтронно-физическими расчётами. В отделе не было ЭВМ, поэтому расчёты выполнялись с помощью логарифмической линейки и клавишных электромеханических машин Reynmetal и Mersedes. Эти машины работали очень шумно, и для выполнения расчётов на них была выделена комната, стены которой обшили материей. Но всё равно шум был сильный. В комнате сидело 6 расчётчиц, каждая из которых на разграфленных нами листах записывала результаты вычислений. Таким способом мы выполняли расчёты реактора даже конечно-разностным методом. Настольными книгами были труды первой и второй женевской конференции по мирному использованию атомной энергии. В 1962 году на предприятии была установлена ЭВМ на электронных лампах «Урал». Занимался этим мой друг, с которым учились в одной группе, Альберт Деарт, прошедший предварительно обучение в Пензе.

После защиты кандидатской диссертации в 1972 году в ФЭИ по физике ядерных реакторов мне взбрело в голову поменять направление своей деятельности. Однажды я прочитал небольшую брошюру «Не выходя из кабинета», в которой утверждалось, что большая часть секретной информации все разведки получают из анализа открытых публикаций. Увлечённый возможностью использования математических и статистических методов в этой области, в 1973 году я перешёл работать в Цнииатоминформ, где создавалась фактографическая информационно-поисковая система.

Но через некоторое время я начал сомневаться в возможности решения поставленной задачи с использованием имевшейся тогда в Цнииатоминформ вычислительной техники и открыто об этом говорить. Это привело к тому, что я перешел на работу во Всероссийский институт межотраслевой информации (ВИМИ). Там имелась действующая фактографическая информационно-поисковая система на основе более совершенной вычислительной техники. Проработав совсем немного в ВИМИ, я окончательно потерял интерес к работе по данной проблеме. Понял, что я дилетант в этих вопросах, хотя многому уже научился. Меня всё более тянуло к родной специальности.

И я буквально воскрес, когда узнал в 1976 году о наборе специалистов в НПО «Энергия». Говорили, что в отдел кадров была очередь поступающих на работу. Я вернулся к книгам по своей специальности, поехал на ВДНХ в павильон атомной энергии, чтобы взглянуть на макет энергоблока Армянской АЭС. Однако брать на работу в НПО «Энергия» меня не спешили. Позвонил Льву Константиновичу Шишкову, и он сказал, что у него есть вакансия, но на неё он берёт сотрудника, владеющего программами нейтронно-физических расчётов реакторов. Первое время шел набор физиков - теоретиков из МИФИ и расчётчиков. Только в 1977 году, когда из Обнинска пришёл работать Иван Максимович Кисиль, возникла потребность в физиках экспериментаторах.

В Обнинске И.М. Кисиль был сотрудником лаборатории ядерной безопасности (ЛЯБ), где я, будучи командированным, в течение нескольких лет работал на критических сборках реакторов для космоса. Лабораторию возглавлял Борис Григорьевич Дубовский – соратник И.В. Курчатова по пуску первого реактора в СССР. Иван Максимович, насколько мне было известно, изучал процесс замедления в кольцевых каналах уран-графитового реактора Белоярской АЭС на критической сборке, но с ним я общался мало.

В июне 1977 года меня оформили начальником сектора ВВЭР в лабораторию И.М. Кисиля, и судьба нас свела надолго. В секторе было, помнится, пять специалистов: трое выпускников МИФИ (Николай Крутов, Сергей Комин, Владимир Минин) и двое среднего возраста (Юрий Тоболев, Валерий Сидорович). Через год наш сектор, состоявший из мужчин, был пополнен молодой выпускницей МИФИ – Ангелиной Петровной Николаевой (имена привожу так, как мы обращались друг к другу). Все сотрудники имели разную подготовку, разный характер, прошли разную жизненную школу. Поэтому к каждому сотруднику требовался свой подход. Например, В. Сидоровича пришлось обучать азам реакторной физики и расчётам на логарифмической линейке, а Ю. Тоболева контролировать в части употребления спиртного. Размещалась наша лаборатория в небольшой комнате длинного одноэтажного барака, первого от проходной. В этом же бараке располагалось руководство и бухгалтерия, что было очень удобно при оформлении командировки.

Первый энергоблок, на котором И.М. Кисиль, я и наши сотрудники проводили физические эксперименты, был один из энергоблоков НВАЭС с реактором ВВЭР-440. Меня поразили размеры энергоблока, на котором нам доверили провести эксперименты. До этого я был только на одном энергоблоке – БН-600 на Белоярской АЭС, он более компактный. Мы успешно провели эксперименты на мощности по определению коэффициентов реактивности по методике, отработанной ЦНИП НВАЭС, и я познакомился с местными физиками - экспериментаторами, в том числе с Иваном Алексеевичем Боевым, с которым до сих пор взаимодействуем по работе.

После прихода в НПО «Энергия» Армена Артаваздовича Абагяна эта организация стала для меня совсем родной, поскольку И.М. Кисиля и А.А. Абагяна я давно знал и в моей памяти они ассоциировались с ФЭИ, в который я ездил в длительные командировки в течение 7 лет. Мне было 40 лет, я был полон сил и оптимизма. Мне нравилось, что можно самостоятельно заключать и вести договоры со сторонними организациями.

Первый договор у меня был с Армянской АЭС на проведение экспериментальных исследований физических характеристик при работе реактора на мощности. В апреле 1978 года я в первый раз прилетел в Ереван и стоял на автобусной остановке, чтобы поехать в «Мецамор атомный», как с характерным произношением назвал водитель посёлок Мецамор при АЭС. С местными физиками Амаяком Мурадяном, Владимиром Шмондиным и другими быстро установились нормальные рабочие отношения, приправленные дружеским вниманием.

Мы проводили измерения коэффициентов реактивности методом малых возмущений, не вызывавших нарушения в работе АЭС. Но при выполнении работы стало ясно, что использование в качестве регистрирующих приборов только традиционных самописцев ограничивает возможности эксперимента. Поэтому совместно с И.М. Кисилем было решено принять на работу специалистов по электронике и измерительной технике. И вот в один прекрасный день появился такой специалист – Борис Аркадьевич Деревянко, молодой, кудрявый, выше среднего роста, окончивший МИРЭА. Он был патриот электронной техники. И в Москве, и в командировках мы с ним обсуждали нашу работу, строили планы. Через короткое время по рекомендации Б.А. Деревянко, ему в помощь приняли Александра Фадеева – тоже специалиста по электронике. В 1980 году была создана многоканальная измерительная система на базе прибора К-734 для проведения физических экспериментов. Для использования этой системы совместно с ЭВМ «Наири», имевшейся на Армянской АЭС, было написано программное обеспечение. Несмотря на неудобство использования перфоленты в качестве носителя информации, для того времени это был успех. Мы могли сразу после проведения измерений обработать их по заданной программе в ЭВМ.

Однако время шло вперёд: из НПО «Энергия» выделился ВНИИАЭС, в нашей лаборатории был образован новый сектор - РБМК, который возглавил перешедший из МИФИ Игорь Моисеев, и жизнь ставила принципиально новые задачи. В связи со строительством новых энергоблоков с реакторами ВВЭР-1000 требовались квалифицированные специалисты для выполнения функции научных руководителей пуска энергоблоков и для участия в испытаниях этих энергоблоков. С этой целью И.М. Кисиль по заданию А.А. Абагяна организовал в 1980 году полугодовые курсы повышения квалификации для специалистов ВНИИАЭС в ЦНИП НВАЭС. К этому времени был уже пущен энергоблок 5 НВАЭС - первый энергоблок с ВВЭР-1000. Поэтому курсы включали изучение материальной части энергоблока 5 НВАЭС, технологической документации и опыта организации пуска. Отобраны были примерно 20 специалистов из разных подразделений ВНИИАЭС от физиков до электриков. В число этих специалистов вошли все физики сектора ВВЭР нашей лаборатории. Обучение прошло успешно. Но после её окончания произошли изменения в структуре ВНИИАЭС – появился отдел пуска энергоблоков во главе с недавно пришедшим Владимиром Абрамовичем Казаковым. Поэтому практически все специалисты, прошедшие обучение в ЦНИП НВАЭС, были переведены в этот новый отдел. Из лаборатории И.М. Кисиля перевели весь сектор ВВЭР. К ним добровольно добавились физики из отдела Л.К. Шишкова, занимавшиеся до этого расчётами ВВЭР (Владимир Владимирович Семёнов, Рафаэль Аваков, Александр Кузин и другие). Лабораторию физики ВВЭР в новом отделе возглавил В.В. Семёнов. Дополнительно в новый отдел была переведена лаборатория Владимира Николаевича Сарылова, занимавшаяся аппаратурой АЭС. Из ОКБ «Гидропресс» пришло несколько специалистов по технологической части (Вячеслав Волков, Александр Зайцев, Юрий Белов и другие). Таким образом, к 1982 году был сформирован отдел, состоящий из нескольких десятков специалистов и способный, в принципе, решать указанные выше задачи. Отдел входил в состав отделения, которое возглавил Евгений Петрович Ларин.

Первая работа, которую поручили нашему отделу, было участие в пуске первого энергоблока Южно-Украинской АЭС. В этой работе были обкатаны практически все сотрудники отдела. Для многих это была школа практической работы в условиях АЭС, заимствование опыта ИАЭ. Причём осваивался опыт комплексно: технологами, физиками, химиками, электриками, специалистами по защитам и блокировкам. Это была подготовка к участию в научном руководстве пуском первого энергоблока Калининской АЭС, который последовал вскоре.

Пуск первого энергоблока Калининской АЭС был настоящим испытанием для отдела. Жизнь долгое время в командировке не устраивала некоторых сотрудников и на Южно-Украинской АЭС, хотя там условия проживания в части климата, квартир, питания были значительно лучше. Но пребывание на Калининской АЭС в недостроенных квартирах, среди грязи в посёлке Удомля и в зданиях на АЭС, когда напротив кабинета заместителя главного инженера АЭС по науке находился не убиравшийся неделями нужник, было настоящим испытанием. Однажды летом молодой сотрудник нашей лаборатории Сергей Ценёв пришел на работу с лицом, сплошь искусанным комарами, только потому, что, ложась спать, не закрыл кровать сеткой от комаров. Многие роптали, но жесткий стиль руководства В.А. Казакова (не нравится – увольняйся) ставил их на место. Физики, пришедшие от Л.К. Шишкова, разочаровались и критиковали характер работ, ведущихся отделом. Они считали, что это работы пусконаладочной организации, а не научно - исследовательского института. Наш начальник лаборатории В.В Семёнов запил, и его функции пришлось взять мне на себя. Но были люди, которые стойко переносили невзгоды и с энтузиазмом работали, например, Игорь Солдатов, Виктор Терешонок. В. Терешонок пришёл работать в отдел из подразделения ВНИИАЭС, занимавшегося металловедением. Но он окончил физфак МГУ, и физика реакторов была ему ближе. Поэтому он активно начал осваивать новую для него область знания. Одно время, будучи в командировке, я жил в одной квартире с ним и видел как он поздно вечером, а то и ночью читал специальную литературу и работал.

10 апреля 1984 года состоялся физический пуск, а 9 мая - энергетический пуск первого энергоблока Калининской АЭС. В местной прессе была отмечена работа и сотрудников ВНИИАЭС. Это был первый успех нашего отдела. Наш труд нашел отражение даже в местной прессе. (фото статьи из газеты «Путь октября»).

Параллельно с практической работой на АЭС В.А. Казаковым и мною разрабатывалось положение о научном руководстве пуском энергоблоков АЭС с ВВЭР. В соответствии с ним ВНИИАЭС передавалось научное руководство пуском серийных энергоблоков в СССР и за рубежом, не первых на данной площадке. Научное руководство пуском не серийных и первого серийного энергоблока на площадке оставалось за ИАЭ.

В конце 1985 года понадобился научный руководитель пуска 3-го и 4-го энергоблоков АЭС Пакш. В соответствии с разрабатываемым положением о научном руководстве пуском В.А. Казаков был назначен научным руководителем пуска этих энергоблоков, а я его заместителем. Это был первый случай, когда научное руководство пуском энергоблока за рубежом было поручено ВНИИАЭС.

Первого января 1986 года я был уже в Будапеште. Падал снежок и тут же таял, здания готической архитектуры напоминали мне Вильнюс. В торгпредстве мне выдали местную валюту (форинты) и рассказали, когда и с какого места отправляется служебный автобус на Пакш. Вечером я уже заселился в двухкомнатную квартиру (командировали меня на три года с женой). В противоположность посёлку Удомля при Калининской АЭС Пакш поразил меня чистотой и ухоженностью. Как потом выяснилось, даже полы подъездов в домах мылись с применением моющих средств.

Руководителем группы советских специалистов на АЭС Пакш был Александр Петрович Горелов, человек средних лет, решительный, работавший до этого в ГДР. Представителем ОКБ «Гидропресс» был сравнительно молодой Владимир Мозуль, человек рассудительный и осторожный. Практически всё научное руководство пуском выполнял я. В.А. Казаков приезжал на время, знакомился с состоянием дел и уезжал, убедившись, что всё нормально. В помощь мне по вопросам теплогидравлических испытаний В.А. Казаков прислал на полгода специалиста нашего отдела Владимира Жуденкова. Это существенно облегчило мне решение ряда вопросов. Кроме этого на месяц приезжал специалист по нейтронно-физическим расчётам Павел Болобов из отдела Л.К. Шишкова. Один раз поделиться опытом приезжал Александр Пережигин из ИАЭ, бывший научный руководитель пуска 1-го и 2-го энергоблоков АЭС Пакш.

Группа, выполнявшая пусконаладочные работы, состояла в основном из сотрудников Нововоронежского отделения Атомтехэнерго, но были и специалисты с Кольской АЭС: руководитель технологов Фёдор Каль, технолог Леонид Филин. С последним из них у меня установились дружеские отношения, в том числе и потому, что у нас одинаковые имя и отчество и мы одного года рождения. До сих пор у меня хранится его стихотворение, написанное по случаю моего пятидесятилетия в 1987 году, которое я отметил, находясь в Венгрии.

С венгерскими физиками с самого начала установилось взаимопонимание и деловой контакт. Будаи Габор, Матиас Бейер и Дежо Шаркади были моими основными партнёрами в области обеспечения ядерной безопасности и проведения физических экспериментов при пуске.

Авария на Чернобыльской АЭС серьёзно встревожила венгров. Их система внешнего радиационного контроля зарегистрировала радиоактивные выпадения через день после аварии. Директор по ядерной безопасности Мароти Ласло вызвал меня и других наших специалистов на предмет возможности такой аварии на реакторах ВВЭР-440. Мы, конечно, объяснили принципиальную разницу между реакторами РБМК и ВВЭР.

Языковый барьер создавал определённые трудности в общении с венгерскими специалистами, поэтому в группе советских специалистов были организованы курсы венгерского языка. Преподавала нам очаровательная наша переводчица Люба. Она приехала из Ужгорода, была замужем. Люба была очень доброжелательной и всегда готовой помочь при общении с венграми, даже по вопросам непроизводственного характера.

Физический пуск 3-го энергоблока АЭС Пакш состоялся 28 сентября 1986 года, а примерно через год был пущен 4-й энергоблок. При пуске контролирующими физиками и дежурными научными руководителями работали мои старые знакомые по пуску энергоблоков на Южно-Украинской и Калининской АЭС: Юра Сухарев, Саша Кирин, Гена Бахирев, Володя Кудряшов и другие.

Конечно, наша жизнь в Пакше не замыкалась только на работу. С удовольствием вспоминаю прогулки по Будапешту, поездки летом на озеро Балатон и зимой в старинный город Мохач.

Были дела у советских специалистов и помимо работы. Я имею в виду покупку подержанных советских автомобилей (чаще ГАЗ-24) у венгров и подготовку их к перегону в СССР. Для некоторых это было исполнение мечты иметь свой автомобиль. Вместе с тем, в то время это было выгодным вложением заработанных за рубежом форинтов, поскольку через четыре года автомашину можно было продать с выгодой. Разрешение на покупку автомашины давалось только после пребывания в Венгрии более полугода. Большинство специалистов этим пользовалось и, купив подержанное авто, которое часто требовало ремонта перед длительной дорогой домой, приводило его в порядок. Для этого было отведено специальное место, которое среди нас называлось «волгодромом». Место располагалось на краю Пакша, напротив окон одного из жилых домов. Шум, гарь, разливы бензина и машинного масла, обычно сопутствующие этим работам, конечно, венграм не нравились, и у меня было чувство вины перед ними. Но сия стезя не минула и меня, хотя я никогда не имел автомашины и не умею её водить. Купить ГАЗ-24 мне помог Владимир Кудряшов из Нововоронежа. Вместе мы ездили на авторынок и выбрали по его рекомендации черную «Волгу». После небольшого ремонта перегнал автомобиль в Москву В.А. Казаков, за что я ему до сих пор благодарен. О том, как я потом её продавал нужно рассказывать отдельно.

Осенью 1988 года я вернулся в Москву. К тому времени все подразделения переехали во вновь построенное высотное здание ЛКК-1. Это было время развитой перестройки, когда начальника подразделения (и даже директора) выбирали его сотрудники. Начальником лаборатории был выбран В.А. Терешонок, и это было естественно, поскольку я отдалился от дел лаборатории, а он их вёл и за последние годы стал опытным специалистом. Я, как и был, остался в должности СНС и занялся изучением влияния отказов КНИ на погрешность восстановления поля энерговыделения системой внутриреакторного контроля ВВЭР-1000.

По приезде из Венгрии, я узнал, что серьёзно болен Б.А. Деревянко. Я навестил его дома, познакомился с его родителями, рассказал ему о жизни в командировке, выпили с ним по случаю встречи коньячку. Он был уверен, что выкарабкается. Но прошло несколько месяцев и, когда я был в командировке на Запорожской АЭС, мне позвонила наша сотрудница А.П. Николаева и сказала, что Б.А. Деревянко умер. Очень тяжело было это слышать. Меня с ним связывала совместная работа и многолетняя дружба. Сколько дней мы жили в одном номере гостиницы, когда были в командировках, о чём только не говорили. Светлая ему память!

В 1990 году возникла потребность в научном руководителе пуска 6-го энергоблока АЭС Козлодуй, поскольку назначенный ранее научный руководитель Александр Жукавин перешёл на работу в новый отдел, занимавшийся созданием тренажёров для АЭС. Снова В.А. Казаков был назначен научным руководителем пуска, а я его заместителем. Осенью 1990 года я был командирован с женой на АЭС Козлодуй сроком на два года. На АЭС уже около года находился заместитель прежнего научного руководителя Валерий Пучков, и в мою задачу входило принять от него дела. Поскольку В. Пучков уже прижился, и руководство АЭС его знало, я должен был сделать всё деликатно, не ущемляя самолюбия Валерия. Если руководствоваться пословицей «Цыплят по осени считают», мне это удалось: и работа не пострадала, и с В. Пучковым установились дружеские отношения, которые сохранились до настоящего времени.

Руководителем группы советских специалистов, включая проектантов, специалистов заводов - поставщиков, был Александр Павлович Волков, бывший директор Кольской АЭС, руководителем группы ПНР – Николай Дмитриевич Коробов, главным технологом Владимир Мейер, оба из Нововоронежа. Представителем главного конструктора был Владимир Манаков, а генерального проектировщика – Михаил Ефимович Фельдман. Со всеми из них было взаимопонимание. Руководителями испытаний были мои старые знакомые из Нововоронежского отделения Атомтехэнерго: Юрий Сухарев, Владимир Кудряшов и другие. Из местных физиков запомнились: Саша Матеев – начальник физической лаборатории, квалифицированный специалист и Радка Миланова, умная и интересная женщина, руководившая нейтронно-физическими расчётами ВВЭР-1000. Но моё сотрудничество с ними длилось недолго: вскоре Саша уехал в ЮАР, а Радка – в США.

Как и в нашей стране, 1990 год был трудным в Болгарии. Холод в помещениях, очереди за продуктами питания и отключение электроэнергии были обычными явлениями. На наших специалистов как представителей страны, которая втянула их в строительство социализма, не оправдавшего надежд, смотрели косо. Еще более усилилась неприязнь, когда за нашу работу руководство из Атомстройэкспорт потребовало платить долларами. Мне лично было неудобно перед коллегами болгарами за такую постановку вопроса, настолько в моём сознании было крепко понятие дружбы и братской взаимопомощи между нашими народами. Тяжба была несколько месяцев. За это время Н.Д. Коробов на оперативках не раз говорил нам о возможной эвакуации советских специалистов, пока не договорись об оплате долларами.

Пуск 6-го энергоблока затягивался, в том числе и в связи с указанными событиями. В июне 1991 года был осуществлён физический пуск, осенью 1992 года энергоблок достиг номинальной мощности, но только весной 1993 года энергоблок прошёл комплексные испытания.

В процессе работы у меня установились дружеские отношения с М.Е Фельдманом, В. Манаковым, В. Мейер и А.П. Волковым. Моя жена и жена А.П. Волкова, обе Майи стали хорошими знакомыми, и 1993 год мы встречали вместе. Александр Павлович увлечённо рассказывал о своей работе в органах, когда он был молодым.

За время работы в Болгарии я ни разу не был в отпуске. Только поездки в Софию, Врацу и экскурсии по историческим местам Болгарии во время выходных были моим отдыхом. Поэтому я с облегчением покинул Болгарию осенью 1993 года.

Уезжал я из СССР, а вернулся в новую Россию, совсем в другое государство. Другим стал и отдел В.А. Казакова, в нём остались только две небольшие автономно работающие лаборатории: его технологическая и наша физическая. Часть сотрудников отдела перешла на тренажёрную тематику, часть - в другие подразделения ВНИИАЭС, часть - в концерн «Росэнергоатом». Фактически отдел стал донором хорошо подготовленных специалистов для смежных направлений деятельности института. Вскоре технологическая и физическая лаборатории преобразовались в самостоятельные отделы.

Ещё будучи в Болгарии, В.А. Казаков предложил мне по приезде в Россию перейти работать в его отдел. Немного поколебавшись, я перешёл. Было интересно вникнуть в новые задачи, которые обозначались как совершенствование технологических режимов эксплуатации энергоблоков АЭС с ВВЭР. В лаборатории работали знакомые мне специалисты: Владимир Жуденков, Валерий Пучков и Ольга Степановна Горелова – жена А.П. Горелова. Через какое-то время из распадавшегося отдела Л.К. Шишкова к нам перешла Зинаида Ивановна Баскакова.

Первая и единственная большая работа, которую я вёл на новом месте, состояла в создании по договору с АЭС Козлодуй системы измерения неравномерности энерговыделения по высоте активной зоны реактора ВВЭР-440 по показаниям внереакторных ионизационных камер, входящих в состав аппаратуры контроля нейтронного потока. Идеологом этой работы был РНЦ «Курчатовский институт», а конкретнее Александр Николаевич Камышан. В качестве соисполнителей этой работы были сотрудники Челябинского филиала ВТИ Алексанр Лужнов и Алексей Костицын. Основная их задача состояла в разработке алгоритмического и программного обеспечения системы, принципиальное решение которой у них уже было. Работа продолжалась до 1998 года. За это время указанная система измерения была испытана и внедрена на четырёх энергоблоках ВВЭР-440 АЭС Козлодуй. К сожалению, после 2000 года эти энергоблоки были закрыты. Поневоле придешь к выводу о бессмысленности человеческой деятельности, а может быть и жизни...

Другой интересной работой, хотя и скоротечной, была разработка программы повышения культуры эксплуатации энергоблоков (HouseKeeping) для Волгодонской АЭС по заданию концерна «Росэнергоатом». Потребность в такой программе стала ясной после посещения Волгодонской АЭС одним из руководителей концерна Б.В. Антоновым.

Третья достаточно крупная работа была по многофакторному анализу влияния условий эксплуатации ядерного топлива на энергоблоке 2 Кольской АЭС на надёжность.

В оставшееся от указанных работ время я совместно с Владимиром Жуденковым выполнял динамические расчёты различных режимов работы энергоблоков с ВВЭР по программам Динамика и Relap. Освоение этой новой для меня области деятельности было интересно. Вычислительная техника, имевшаяся в отделе, позволяла быстро рассчитывать сложные динамические режимы.

Но, работая в отделе В.А Казакова, я понял, что снова отошёл от своей специальности «физика ядерных реакторов», по которой защитил диссертацию, и к которой стремился, поступая во ВНИИАЭС.

Поэтому в 2003 году, я перешёл в отдел научного руководства пуском и сопровождения эксплуатации энергоблоков АЭС с ВВЭР (ныне департамент), который возглавляет Виктор Александрович Терешонок, на должность начальника лаборатории физических проблем ВВЭР. В.А. Терешонок к этому времени стал опытным научным руководителем пуска новых энергоблоков с ВВЭР, признанным авторитетом в отрасли.

В его отделе я работаю более 13 лет, одно время был в должности заместителя В.А. Терешонка. За это время с моим участием выпущено четыре руководящих документа по проведению нейтронно-физических измерений на ВВЭР и обработке их результатов, более восьми отчётов по результатам физических экспериментов на реакторах ВВЭР-1000, сделано несколько докладов на ежегодных семинарах «Нейтроника» в Обнинске. А сколько впечатлений было от встреч с давно знакомыми мне специалистами ФЭИ, в том числе моими однокурсниками! Мне доставляет удовольствие работа по математическому моделированию физических экспериментов, с использованием современного технического и программного обеспечения. Лет тридцать назад об этом можно было только мечтать.

Многое изменилось за последние годы в нашем институте. Изменился состав работников института. Всё больше сотрудников управленческих подразделений при сокращении (в лучшем случае сохранении) количества сотрудников научных подразделений. Молодые специалисты приходят работать в институт, но, по-моему, они не восполняют убыль. Из-за деятельности управленцев очень многое в работе регламентировано. Это отнимает время и силы на освоение и последующее соблюдение внедряемых регламентов. А какова отдача от этого, не известно.

За последние годы в институте произошли события, вспоминать о которых мне грустно и больно. В 2005 году трагически погиб Армен Артаваздович Абагян. Я узнал об этом в понедельник 21 ноября из газеты «Московский комсомолец», вышедшей под крупным чёрным заголовком «На верхних этажах в Москве живут смертники». Сдержать слёзы было невозможно. Это была невосполнимая потеря для института и лично для меня. Я знал его и его жену Лилю более сорока лет, он звал меня по имени.

Вот слова, которые были в некрологе РНЦ «Курчатовский институт»: «Каждый, кто общался с Лили и Арменом, не мог не ощутить теплоту, исходившую от них. Наверное, это была теплота пропитанной солнцем земли их родины, связь с которой они никогда не теряли, переживая сердцем всё, что происходило на этой земле в прежние времена и сейчас. ….И единственное, в чём оставшиеся могут искать утешение, - Лили и Армен ушли вместе, ни один из них не пережил другого. Как писали в старых книжках, «они жили долго и счастливо и умерли в один день».

Спустя год, 18 ноября 2006 года, сотрудники ВНИИАЭС собрались в большом зале институтской столовой. Вспоминали А.А. Абагяна как замечательного, интеллигентного руководителя, талантливого учёного, неординарного человека. А я в тот вечер вдруг вспомнил, как не раз встречался с ним, выходящим из зала этой столовой, где он частенько обедал, чуть ссутулившимся, уставшим, но, как всегда, целеустремленным. В 2015 году на Троекуровском кладбище, где он и его жена похоронены, собралось много народа отметить десятилетие со дня их кончины. Опять вспоминали добрыми словами. В этом же году в холле основного здания ВНИИАЭС была установлена памятная доска, посвящённая Армену Артаваздовичу.

В 2014 году проводили в последний путь Ивана Максимовича Кисиля. На проводах было много народа, много было сказано тёплых слов о нём. Как сказал один сотрудник ФЭИ, который проработал с Иваном Максимовичем много лет, главное его качество было - доброта ко всем. Это был светлый человек, при воспоминании о нём невольно появляется улыбка.

На поминках предложили выпустить книгу воспоминаний об Иване Максимовиче. Эта книга была бы актом признательности к его заслугам и подарком к его 90-летию, которое будет в 2015 году. Но это осталось только задумкой. Может быть, строки, написанные ниже мной, восполнят частично этот пробел.

В последние годы мои деловые отношения с Иваном Максимовичем прекратились, но остались дружеские связи, уважение и признательность ему. Мы обедали в одной столовой, поэтому встречались часто. За обедом обменивались новостями.

Перемены, которые произошли в нашей стране после 1991 года, он переживал как трагедию. Думаю, это потому, что он, ветеран Великой Отечественной войны, многое сделал для своей Родины и деградацию её воспринимал, как личную драму. Ещё до работы во ВНИИАЭС Иван Максимович был активным участником пуска первых энергоблоков Белоярской АЭС, энергоблоков Билибинской АЭС, энергоблока с реактором на быстрых нейтронах БН-350, соавтором первых в нашей стране правил ядерной безопасности (ПБЯ-04-74). А во время работы во ВНИИАЭС, с его участием были пущены энергоблоки Армянской, Курской, Смоленской и Чернобыльской АЭС. Он же был одним из ликвидаторов Чернобыльской аварии.

В отличие от многих коммунистов, порвавших свои партийные билеты, он свой партбилет сохранил и оставался преданным коммунистическим идеалам, как ни громко это звучит.

У меня долго хранилось присланное им приглашение на его 70-летие в 1995 году, которое отмечалось в малом зале столовой ВНИИАЭС. Конечно, я не мог не написать ему стихотворное поздравление. То же случилось и через 5 лет. Вот мои вирши.

 

Ивану Максимовичу

в день 70-летия

 

Иван Максимович! Позвольте Вас поздравить!

И пожелать здоровья и деньжат,

Спокойной жизни и внучат понянчить,

То, чем обычно люди дорожат.

 

В былые дни другие были дали,

В те молодые дни победной той весны,

Когда, вернувшись с фронта, Вы мечтали

Отдать любимой физике труды.

 

Страна вступала в атомную эру,

Дела серьёзные Вас ждали впереди,

Зов Родины Вы приняли как веру,

И были счастливы работать до зари.

 

Я вижу Вас за пультом управленья

Уран-графитовой, той, что в ФЭИ была,

Дававшая Вам знанья для сравненья

Реалий жизни и плодов ума.

 

Я вижу блеск очков стекольный

И блеск ума, позволивший понять,

Какой эксперимент контрольный

Идею Плачека поможет доказать.

 

А позже были пуски Белоярки

И ПБЯ – плод коллективных дел.

В них Ваши строчки тоже были ярки,

Таков, по-видимому, Ваш удел.

 

Вдохнули жизнь в энергоблоки-монстры,

Что показали позже норов свой.

Но если б предсказать всё было просто,

Мы не платили б дорогой ценой.

 

Немало дел осталось за плечами,

И потому устали, может быть,

И тёмными бессонными ночами

Вас беспокоит то, о чём нельзя забыть.

 

Поэтому желаю Вам покоя,

Но не того, что лености сродни,

А позволяющего создавать такое,

Что благодарно вспомнится людьми.

 

                                       25.05.95

 

Ивану Максимовичу

в день 75-летия

 

Прошло совсем немного лет

Всего лишь пять. И вот мы снова

Вас поздравляем, наш любимый долголет,

И за здоровье Ваше выпить мы готовы.

 

Не только за здоровье – за успех

Всех начинаний Ваших. Жизнь она такая,

Что не посеешь – не получишь и утех,

Плоды трудов, усердно пожиная.

 

А уж задумок – только сил достать.

И мне сегодня хочется огромно,

Иван Максимович, от сердца пожелать

Увидеть Вас лет через 25!

Я думаю, что это очень скромно.

                                                 2000г.