Ходаков Вячеслав Дмитриевич

Мне есть о чём рассказать

Отец у меня из Тульской обла­сти. В моло­до­сти пере­ехал в Москву, рабо­тал ломо­вым извоз­чи­ком. Потом где-то уви­дел объяв­ле­ние о наборе в кули­нар­ный тех­ни­кум, поступил, окон­чил, рабо­тал шеф-пова­ром в завод­ской сто­ло­вой в Филях, на 23-м заводе (сей­час завод им. Хру­ни­чева). Утром 22-го июня 1941-го года (а это было вос­кре­се­ние) ему при­несли повестку и при­ка­зали явиться в Полоцк в форми­ру­емый из моск­ви­чей, ленинград­цев и бело­ру­сов фрон­то­вой госпи­таль в каче­стве шеф-повара, обу­чен­ного гото­вить номер­ные столы для ранен­ных. Так что, выхо­дит, к войне мы гото­ви­лись.

Туда же, в госпи­таль, при­звали из Витеб­ска мою будущую маму. Она тоже дере­вен­ская, окон­чила фармацев­ти­че­ский тех­ни­кум в Моги­лёве. Рабо­тала в аптеке про­ви­зо­ром. Так что, по факту, роди­тели у меня были сме­ка­ли­стые и предпри­им­чи­вые, потому что поступить до войны на фармацев­тику в Витеб­ске было очень непро­сто — там кон­ку­ренция была, как сей­час во ВГИКе или в МГИМО.

В составе эва­когоспи­таля отец с мате­рью отступали до самой Москвы. Это были кошмар­ные месяцы бом­бежек, обстре­лов циви­ли­зо­ван­ными лёт­чи­ками Люфтваффе сани­тар­ных поез­дов и автомо­би­лей с крас­ными кре­стами на крышах, жут­ких стра­да­ний и потерь. Об этом времени роди­тели вспоми­нать не любили. Дошли до Москвы, оттуда их пере­бро­сили на переформи­ро­ва­ние на Урал, затем отпра­вили на Вол­хов­ский фронт, в город Боро­вичи. Это как раз на полпути между Моск­вой и Ленингра­дом, чуть север­нее всем извест­ной станции Бологое. Поскольку в этом городе было раз­вёр­нуто более 10 эва­когоспи­та­лей, Боро­вичи также назы­вали горо­дом-госпи­та­лем.

Чтобы было понят­нее: медицин­ское обслужи­ва­ние во время войны было трех­ступен­ча­тое. Пер­вая ступень — мед­сан­бат, в кото­ром женщины, девушки пол­зают, вытас­ки­вают ране­ных, ока­зы­вают им первую помощь. Вто­рая — эва­когоспи­тали, кото­рые нахо­дятся в составе фрон­тов. Тре­тья — тыло­вые госпи­тали. При­чём те, кто рабо­тали в тыло­вых госпи­та­лях, только зна­чи­тельно позже полу­чили право счи­таться вете­ра­нами войны, долгое время тако­выми счи­та­лись только работ­ники мед­сан­ба­тов и эва­когоспи­та­лей.

Вот в таком фрон­то­вом эва­когоспи­тале 9-го января 1944-го года я и появился на свет. По этому поводу роди­тели любили вспоми­нать извест­ную байку. При­хо­дит Берия к Иосифу Вис­са­ри­о­но­вичу: «Това­рищ Ста­лин, мы при­звали в армию пол­тора млн. женщин, из них 400 тысяч уже беремен­ные. Что будем делать?». Ста­лин подумал, пых­нул труб­кой и ска­зал: «Зави­до­вать, Лав­рен­тий».

С тех пор я никогда не был в Боро­ви­чах. В этом году не выдержал — потя­нуло на родину (шесть часов на машине). Место кра­си­вейшее. Вал­дай, озёра, река Мста. Работ­ники мест­ного музея (большое им спа­сибо) под­няли документы, нашли место, где я родился. До войны и сей­час это зда­ние город­ской «пожарки». Положи­тель­ных эмоций выше крыши, до сих пор под впе­чат­ле­нием.

Маму после родов демо­би­ли­зо­вали. Где-то к авгу­сту 44-го Бело­рус­сию осво­бо­дили, мама с мла­денцем на руках и с пого­нами лей­те­нанта мед­службы вер­ну­лась в род­ную деревню. Отец, есте­ственно, остался и про­должал вое­вать. У матери были какие-то деньги, ведь она, как-никак, демо­би­ли­зо­ван­ный бое­вой офицер. Она купила козу, чтобы у ребенка было молоко, но козу вско­ро­сти сожрали волки, кото­рых за войну рас­пло­ди­лось тьма

И всё-таки меня выхо­дили в той глу­хой, голод­ной бело­рус­ской деревне. Не было ни света, ни радио, ничего ни ездило, не ходило, соот­вет­ственно, ника­ких вестей об отце. Война закон­чи­лась, и вдруг через несколько месяцев появ­ля­ется живой-невре­димый отец, кото­рый демо­би­ли­зо­вался в Польше. Это был самый счаст­ли­вый день в жизни моей матери Он её забрал в Москву, а потом, когда обу­стро­и­лись, пере­везли и меня. Так что, в общем, это по тем време­нам счаст­ли­вая исто­рия.

В Москве я окон­чил школу и поступил в МАТИ — Мос­ков­ский авиаци­онно-тех­но­логи­че­ский инсти­тут — на отде­ле­ние сварки. Учился нормально, был комс­оргом группы. На 5-ом курсе меня и ещё троих сту­ден­тов вызвали в дека­нат. Там сидел незна­комый солид­ный това­рищ. Ска­зал, что нас, чет­ве­рых, ото­брали для работы в системе Мин­сред­маша, пообещал при­лич­ные зарплаты — для начала 140 руб­лей, по тем време­нам действи­тельно очень даже неплохо. А ещё спецме­доб­служи­ва­ние, квар­тиры и, разуме­ется, инте­рес­ную работу. Понятно, что мы с радо­стью согла­си­лись.

Меня рас­пре­де­лили на предпри­я­тие п/я 1036, сей­час это НИКИМТ. Чем он был инте­ре­сен тогда? Тем, что туда наби­рали лучших сту­ден­тов из самых пре­стиж­ных, как теперь гово­рят, инсти­ту­тов, то есть кол­лек­тив был силь­ный и на тот момент моло­дой. Моему началь­нику лабо­ра­то­рии Гуса­кову Г.Н. было чуть за тридцать. Конечно, были люди и постарше, но по духу, по динамике это был без­условно моло­дой кол­лек­тив. Разъезд­ная, мон­таж­ная орга­ни­за­ция. Людей рас­пи­хи­вали по строй­кам, чтобы научи­лись рабо­тать. А стро­или тогда много: «Маяк», НИАР, крас­но­яр­ские, том­ские объекты и так далее. Всё только рас­кру­чи­ва­лось.

В 68-69-ых годах я часто и подолгу рабо­тал в Меле­кессе — ста­рин­ном купе­че­ском городе в Заволжье Улья­нов­ской обла­сти, кото­рый сей­час назы­ва­ется Димит­ровград. Там был сооружён и действо­вал круп­ный атом­ный научно иссле­до­ва­тельский центр НИИАР, в кото­ром велись науч­ные иссле­до­ва­ния реак­то­ров небольшой мощ­но­сти, раз­лич­ной физики и кон­струкции. Для атомщи­ков постро­или соцго­ро­док, в кото­ром, согласно нормам Сред­маша, было всё: дво­рец культуры, ста­дион, пла­ва­тель­ный бас­сейн и, конечно, мага­зины с мос­ков­ским снабже­нием. Город при этом оста­вался открытым, так что в него ехали изда­лека, аж из Казани и Куй­бышева, не говоря уже про Улья­новск, чтобы купить шоко­лад­ных конфет, чай со сло­ни­ками, япон­ские зон­тики, боло­нье­вые плащи и так далее…

Непо­да­лёку шла ещё одна удар­ная стройка — стро­или ВАЗ — так что вокруг было полно лаге­рей для «орга­ни­зо­ван­ного» кон­тингента. Строй­бат, зэки и воль­но­на­ём­ные состав­ляли основу всех круп­ных тру­до­вых кол­лек­ти­вов. Было очень инте­ресно при­сут­ство­вать на опе­ра­тив­ках. Несмотря на раз­ный соци­аль­ный ста­тус, на раз­ли­чия в одежде, всё было по делу. Во всех трёх группах име­лись класс­ные спе­ци­а­ли­сты. Тем не менее глав­ные мон­таж­ные и сва­роч­ные работы выпол­няли только мон­таж­ные орга­ни­за­ции Сред­маша.

На этой стройке я зара­бо­тал первую письмен­ную благо­дар­ность. Дело было так. Необ­хо­димо было выпол­нить одну из самых важ­ных и ответ­ствен­ных опе­раций — осуще­ствить при­варку корпуса реак­тора к опор­ному кольцу. При этом сле­до­вало добиться минималь­ного откло­не­ния оси реак­тора от вер­ти­кали. А у меня по про­блеме сроч­ных деформаций имелся при­лич­ный опыт. Лабо­ра­то­рия, в кото­рой я про­хо­дил пред­диплом­ную прак­тику, занима­лась изго­тов­ле­нием тех­но­логи­че­ских кана­лов для АЭС «Богу­нице» (Чехо­сло­ва­кия). Они состо­яли из двух дета­лей: алюми­ни­е­вая труба и биме­тал­ли­че­ский пере­ход­ник. Опыт­ные старшие спе­ци­а­ли­сты научили меня, как можно вести сварку с исполь­зо­ва­нием инди­ка­тор­ных голо­вок. При­варку реак­тора к опор­ному кольцу выпол­няли два сварщика с раз­ных сто­рон корпуса. Я сле­дил за пока­за­ни­ями инди­ка­то­ров и назы­вал места, где сле­дует накла­ды­вать сва­роч­ные валики. За процес­сом сле­дили много спе­ци­а­ли­стов. При­хо­дил даже самый глав­ный — дирек­тор НИИ­АРа Олег Казач­ков­ский, выдающийся учё­ный-атомщик.

У нас всё полу­чи­лось. Как гово­рят мет­ро­логи — вер­ти­каль ушла в ноль. Когда я после коман­ди­ровки вышел на работу, меня ждала при­ят­ная неожи­дан­ность: письмен­ная благо­дар­ность, подпи­сан­ная дирек­то­ром НИИ­АРа. Было мне тогда 24 года.

В 1969-ом году мне пред­ложили поступить в очную аспи­ран­туру ЦНИ­ИТМАШа с допла­той к аспи­рант­ской стипен­дии. Быть аспи­ран­том-очни­ком в те времена было очень пре­стижно. В Ленин­ской биб­лио­теке был аспи­рант­ский читаль­ный зал. Чтобы в него гаран­ти­ро­вано попасть, нужно было в выход­ные дни часа за пол­тора занимать оче­редь в биб­лио­теке. Тема дис­сер­тации была не про­стая. Почти два года на нашем опыт­ном заводе делали слож­нейшее обо­ру­до­ва­ние. Осво­или его. Совместно с МВТУ раз­ра­бо­тали новый спо­соб сварки — дуго­вую наплавку в ваку­уме испа­ряющим като­дом. Внед­рили её на Ижор­ском заводе для изно­со­стойкой наплавки арма­туры для Били­бин­ской АЭС. За это — в составе автор­ского кол­лек­тива — я полу­чил премию Ленин­ского ком­со­мола и в 31 год стал заве­дующим лабо­ра­то­рией, в кото­рой, между про­чим, рабо­тали док­тор тех­ни­че­ских наук, изоб­ре­та­тель сварки в угле­кис­лом газе, лау­реат Ленин­ской премии Новожи­лов Н.М. и ещё два кан­ди­дата тех­ни­че­ских наук.

Кроме науч­ной, бур­лила в ЦНИ­ИТМАШе и обще­ствен­ная жизнь. Ком­со­мольская орга­ни­за­ция насчи­ты­вала более 250-ти чело­век. Устра­и­вали тур­ниры по КВН. При­глашали Высоц­кого и других попу­ляр­ных бар­дов. В те времена я был пред­се­да­те­лем совета моло­дых уче­ных и спе­ци­а­ли­стов ЦНИ­ИТМАШ. Одно­временно — как лау­ре­ата премии Ленин­ского ком­со­мола — меня ввели в состав комис­сии Совета моло­дых и спе­ци­а­ли­стов ЦК ВЛКСМ по содействию раз­ви­тию атом­ной энерге­тики. Пред­се­да­те­лем этого Совета был ака­демик Вели­хов. Евге­нию Пав­ло­вичу шел тогда сорок тре­тий год, а он уже был и ака­демик, и депу­тат Вер­хов­ного Совета СССР.

Одним из важ­нейших объек­тов шеф­ства был стро­ящийся в Волго­дон­ске завод «Атоммаш» — удар­ная ком­со­мольская стройка. Пер­вым был построен корпус №3 этого завода. На его открытие при­была делегация от ком­со­мола во главе с Вели­хо­вым. В её составе был я, мой кол­лега из Кур­ча­тов­ского инсти­тута и, конечно, члены Ростов­ского обкома ком­со­мола. Корпус был совершенно пустой, но в углу стоял ста­нок с гор­дым пла­ка­том «Я пер­вый».

В самом городе (в его новой части) и в стро­ящемся корпусе №1 в те времена только столбы тор­чали опор­ные, хотя рапор­то­вали уже вовсю… Сто­яли вагон­чики, и все ходили в сапогах, потому что грязи было неме­ряно, но это — нормально. Так начи­на­лась любая большая стройка — что Атоммаш, что Смо­лен­ская АЭС, кото­рую я тоже застал в заро­дыше. Любая большая стройка начи­на­ется с вагон­чи­ков и сапог.

Не скажу, что от дея­тель­но­сти комис­сии было много прока, там и пока­зухи хва­тало, но всё же опыт был инте­рес­ный, а в плане нара­ботки гори­зон­таль­ных и вер­ти­каль­ных свя­зей вообще бесцен­ный. Многие наши вче­раш­ние и сего­дняш­ние пере­до­вики биз­неса и поли­тики прошли через ком­со­мол, кру­ти­лись в этих сфе­рах. Что-то это действи­тельно давало.

В семи­де­ся­тые годы, кото­рые при­нято назы­вать «застой­ными», реально про­ис­хо­дило бур­ное раз­ви­тие оте­че­ствен­ной промыш­лен­но­сти. Стро­и­лись новые заводы, а уж сколько атом­ных бло­ков ВВЭР-440 наде­лали, при­чем как в СССР, так и за рубежом!

Именно в эти годы было обра­зо­вано, путём выде­ле­ния из Мин­тяж­маша, Мини­стер­ство энерге­ти­че­ской промыш­лен­но­сти, кото­рое возгла­вил Кро­тов Вик­тор Васи­лье­вич, бывший дирек­тор «Уралмаша» и зам. мини­стра Мин­тяж­маша.

Основ­ной спе­ци­а­ли­за­цией Минэнерго­маша было изго­тов­ле­ние энерге­ти­че­ского обо­ру­до­ва­ния (тра­дици­он­ного, гид­рав­ли­че­ского и, конечно, атом­ного). Такие заводы, как Ижор­ский, Метал­ли­че­ский, Элек­тро­сила (Ленинград), Крас­ный котельщик (Таган­рог), ЗиО (Подольск), Атоммаш (Волго­донск), Тур­бо­атом (Харь­ков), Объеди­не­ние им Фрунзе (г. Сумы), два завода в Крама­тор­ске и ещё много других были на слуху во всей стране.

При­чём про­из­вод­ство энерге­ти­че­ского обо­ру­до­ва­ния дуб­ли­ро­ва­лось, что обес­пе­чи­вало надёж­ность и ста­биль­ность отрасли, а также здо­ро­вую кон­ку­ренцию. В каче­стве при­мера таких пар можно назвать:

— Ижор­ский завод — Атоммаш (реак­тор­ное обо­ру­до­ва­ние);

— Метал­ли­че­ский завод — Тур­бо­атом (тур­бины);

— Объеди­не­ние им. Фрунзе (Суммы) — ЦКБА + Киров­ский завод (ГЦН).

Тем более всё было про­дуб­ли­ро­вано в Сред­маше (про­ект­ные инсти­туты и кон­струк­тор­ские орга­ни­за­ции ОКБ «ГИД­РОПРЕСС» и ЦКБМ).

Воз­ник ещё один важ­ный вопрос — о голов­ной мате­ри­а­ло­вед­че­ской орга­ни­за­ции (ГМО). На тот момент в каче­стве голов­ной мате­ри­а­ло­вед­че­ской орга­ни­за­ции не только в Судпроме, но и сразу в нескольких смеж­ных отрас­лях, а именно в Сред­маше и энерге­ти­че­ском маши­но­стро­е­нии, без­раз­дельно «цар­ство­вал» ЦНИИ КМ «Проме­тей», он же п/я А-3700.

Нового мини­стра Минэнерго­маша не устра­и­вала пол­ная зави­симость от другого ведом­ства при нали­чии в его хозяйстве мощ­ного мате­ри­а­ло­вед­че­ского и тех­но­логи­че­ского инсти­тута ЦНИ­ИТМАШа, пол­но­стью гото­вого с точки зре­ния кад­ров и оснаще­ния для выпол­не­ния роли ГМО. Известно, что Кро­тов вызы­вал к себе нашего дирек­тора, члена-кор­ре­спон­дента АН СССР Зорева Нико­лая Нико­ла­е­вича, и поста­вил ему задачу взять на себя функцию голов­ной мате­ри­а­ло­вед­че­ской орга­ни­за­ции в отрасли.

При­мерно в то же самое время про­изошла ава­рия на под­вод­ной лодке К-19. После неё в ЦК было при­нято реше­ние, что «Проме­тей» должен пол­но­стью сосре­до­то­читься на про­блеме обес­пе­че­ния надёж­но­сти «пла­вающих» реак­то­ров, а стаци­о­нар­ными реак­то­рами пусть занима­ется ЦНИ­ИТМАШ.

С этого момента нача­лось мощ­ное «вторже­ние» ЦНИ­ИТМАШ в атом­ную тема­тику. К тому времени ОКБ «ГИД­РОПРЕСС» совместно с КБ Ижор­ского завода раз­ра­бо­тали пол­ный комплект докумен­тации на созда­ние нового, самого современ­ного на тот момент, атом­ного реак­тора ВВЭР-1000.Одно­временно созда­ва­лась соот­вет­ствующая атом­ная тур­бина.

Для них нужно было в сроч­ном порядке раз­ра­бо­тать новые основ­ные и сва­роч­ные мате­ри­алы, а также комплекс­ные тех­но­логии от выплавки стали до окон­ча­тель­ного кон­троля изго­тав­ли­ва­емого обо­ру­до­ва­ния, то есть, как гово­рится, от А до Я.

Надо ска­зать, что ЦНИ­ИТМАШ был пол­но­стью готов к этой задаче. Это была уни­каль­ная науч­ная орга­ни­за­ция, состо­ящая из под­раз­де­ле­ний, охва­ты­вающих всю тех­но­логи­че­скую цепочку и опи­рающуюся на соот­вет­ствующие маши­но­стро­и­тель­ные заводы.

«Проме­тей» и не думал сда­ваться. Он также имел колос­саль­ный задел. Но между нара­бот­ками «Проме­тея» и ЦНИ­ИТМАШ была большая и принци­пи­аль­ная раз­ница. Для реак­тор­ного обо­ру­до­ва­ния, кото­рое пла­вает, важен каж­дый килограмм; сле­до­ва­тельно, нужно было при­ме­нять высо­копроч­ные стали, сварка кото­рых свя­зана с колос­саль­ными труд­но­стями. Для стаци­о­нар­ных реак­то­ров такой про­блемы не суще­ствует. Проч­ность можно обес­пе­чить за счет уве­ли­че­ния стенки кон­струкций, и для про­из­вод­ства можно исполь­зо­вать менее проч­ные, но высо­ко­тех­но­логич­ные стали. При раз­ра­ботке ста­лей и сва­роч­ных мате­ри­а­лов для ВВЭР-1000 с позиций заво­дов-изго­то­ви­те­лей глав­ным пока­за­те­лем счи­та­лась тех­но­логич­ность. ЦНИ­ИТМАШ и Проме­тей рабо­тали парал­лельно, но при выборе стали их позиции сближа­лись.

Знающее люди рас­ска­зы­вали сле­дующее. После долгих бода­ний встре­чаются два дирек­тора. Тогда, по-моему, на «Проме­тее» был Капырин, а у нас Зорев. И вот они встре­ти­лись, срав­ни­вают стали, а стали близ­кие, поскольку, понятно, класс один и так далее. Смот­рят друг на друга и спраши­вают: сколько у тебя крем­ния или там хрома? У меня 0,5 а у тебя? У меня 0,6. Ну, давай сде­лаем 0,55, чтобы было оди­на­ково. Ну, может быть, это анек­дот, может быть, правда, но, по край­ней мере, все осталь­ное пошло как совмест­ная сталь и совмест­ные сва­роч­ные мате­ри­алы. Так что, когда мы гово­рим «кон­ку­ренция» при­ме­ни­тельно к тем време­нам, надо понимать, что времена были другие и кон­ку­ренция немножко дру­гой.

И, конечно, это были два вели­ких дирек­тора. Наш гене­раль­ный дирек­тор Зорев Нико­лай Нико­ла­е­вич не выле­зал из коман­ди­ро­вок, при­нимал лич­ное уча­стие в важ­нейших рабо­тах непо­сред­ственно в цехах заво­дов. Он интен­сивно рабо­тал и день, и ночь, и в выход­ные дни, то есть про­сто на износ. К вели­кому сожа­ле­нию, как при­нято гово­рить в таких слу­чаях, он сго­рел на работе — умер в 62 года.

Я рабо­таю в ЦНИ­ИТМАШе почти 50 лет, и могу уве­ренно ска­зать, что такой интен­сив­ной работы, как в 70-х и 80-х годах, никогда больше не было. В ЦНИТМАШе всё кру­ти­лось и вер­те­лось. Сотруд­ники не выле­зали из коман­ди­ро­вок, а в те времена купить ж/д билет или снять номер в гости­нице было колос­саль­ной про­блемой. Дого­ва­ри­ва­лись с про­вод­ни­ками, жили в рабо­чих общежи­тиях по 10 чело­век в ком­нате. В итоге, пер­вый блок реак­тора ВВЭР-1000 был запущен в экс­плу­а­тацию на НВ АЭС в мае 1980 г.

ЦНИ­ИТМАШ в те времена насчи­ты­вал 4 тыс. чело­век. Дирекцию возглав­лял Унк­сов Евге­ний Пав­ло­вич — док­тор тех­ни­че­ских наук, лау­реат Ленин­ской премии. Заме­сти­тель по тех­но­логиям — Нико­лай Нико­ла­е­вич Зорев. Тоже док­тор и тоже лау­реат, член-кор­ре­спон­дент АН. Кря­нин Иван Рома­но­вич — лау­реат, док­тор. А ещё был такой Семё­нов, не лау­реат и не док­тор, зато на нём было все хозяйство, то есть бухгал­те­рия, авто­база на 60 машин, стройки. Видели дома на Маши­но­стро­и­тель­ной? ЦНИ­ИТМАШ строил эти квар­талы, эти огром­ные дома, для своих сотруд­ни­ков. Потом дет­ский сад, пио­нер­ский лагерь — много чего было. Два поко­ле­ния вырас­тили по ходу дела.

С самого начала наша лабо­ра­то­рия спе­ци­а­ли­зи­ро­ва­лась на раз­ра­ботке обо­ру­до­ва­ния и тех­но­логии авто­ма­ти­че­ской сварки, кото­рое про­ек­ти­ро­ва­лось и изго­тав­ли­ва­лось у нас на опыт­ном заводе. Однако самым глав­ным на тот момент было пол­ное пере­оснаще­ние заво­дов. По тех­ни­че­ским зада­ниям, раз­ра­бо­тан­ным совместно с заво­дами, про­из­во­ди­лась закупка самого современ­ного обо­ру­до­ва­ния, кото­рое успешно экс­плу­а­ти­ру­ется до сих пор. Деньги в пере­оснаще­ние были вложены колос­саль­ные. Но всё пошло в дело. Воро­вать тогда было себе дороже.

При оче­ред­ной реорга­ни­за­ции нашу лабо­ра­то­рию слили с лабо­ра­то­рией Ники­тина Юрия Михай­ло­вича, кото­рая спе­ци­а­ли­зи­ро­ва­лась на мон­таже и ремонте атом­ных станций. Кол­лек­тив сложился мощ­ный, появи­лись новые задачи. При тех­ни­че­ском руко­вод­стве ЦНИ­ИТМАШ про­во­ди­лись и про­во­дятся прак­ти­че­ски все мон­таж­ные и ремонт­ные работы на АЭС в Рос­сии и за рубежом. По реак­то­рам мы от вто­рого поко­ле­ния дошли до 3+.

Сей­час базо­вым реак­то­ром явля­ется ВВЭР-1000, кото­рый чаще назы­ва­ется ВВЭР-АЭС-2006, то есть модифици­ро­ван­ный реак­тор. Его мощ­ность под­няли до 1200 за счет раци­о­на­ли­за­ции. А сле­дующий этап — это ВВЭР-ТОИ, его уже начали уста­нав­ли­вать на Кур­ской станции. Там немного другая кон­струкция, то есть меньше швов свар­ных, сталь немного другая и так далее, но это все пока на пер­спек­тиву. За рубежом основа — клас­си­че­ский ВВЭР-1000. Фин­нам пред­лагали ВВЭР-1200, но они, поскольку уже обо­жгись на фран­цу­зах и нем­цах, отка­за­лись. Потому что в нашей отрасли важна рефе­рент­ность, то есть где и как у тебя это рабо­тает, если гово­рить при­ми­тивно. Лучше чуть посла­бее, но надёж­нее. Та же Лови­иса, кото­рая рабо­тает на 94%, фин­нов вполне устра­и­вает.

За гра­ницу мы стали ездить ещё при Совет­ской вла­сти. Рабо­тали в Болга­рии, ГДР, Венгрии, Юго­сла­вии. Раз­ра­ба­ты­вали тех­но­логию сва­роч­ных работ по каж­дому из объек­тов. Такая работа тре­бует массу согла­со­ва­ний: какие формы раз­делки, параметры сварки, спо­соб сварки, кон­троль, какие свойства необ­хо­димо полу­чить и всё про­чее. То есть не про­сто так при­шёл и сва­рил, а ворох про­блем. И все эти про­блемы обсуж­даются, гото­вится пакет докумен­тов, состав­ляются регламен­тации и так далее.

Я кури­ро­вал Юго­сла­вию, она тогда счи­та­лась самой при­ви­леги­ро­ван­ной стра­ной, и пра­вильно счи­та­лась — то, что сей­час делают китайцы, начи­нал именно Иосиф Броз Тито. Юго­слав­ские заводы «Энерго­ин­вест» (Сара­ево), Джуро Джа­ко­вич (Сла­вян­ский брод), Юго­тур­бина (Кар­ло­вец) и Лит­строй (Люб­ляна) изго­тав­ли­вали обо­ру­до­ва­ние для совет­ских реак­то­ров РБМК-1000. Кстати говоря, далеко не все знают: основ­ное обо­ру­до­ва­ние 3-го и 4-го бло­ков Чер­но­быльской АЭС было про­из­ве­дено именно в Юго­сла­вии (а также 3-4 блоки Кур­ской АЭС и блоки 1-3 Смо­лен­ской АЭС).

Кто-то кури­ро­вал Венгрию, кто-то Чехо­сло­ва­кию, ГДР, Польшу, Фин­лян­дию. Прак­ти­че­ски все страны Восточ­ной Европы рабо­тали на рус­ском языке. Более того, я иногда спраши­ваю венгров или чехов: когда вы соби­ра­е­тесь между собой, у вас же языки раз­ные, какой у вас рабо­чий язык? Рус­ский. Очень многие из них учи­лись у нас, спе­ци­а­ли­стов рус­ского­во­рящих было много, так что в Восточ­ной Европе тех­ни­че­ским рабо­чим языком атом­ной отрасли был и до сих пор оста­ётся рус­ский язык.

Другое дело, что жили мы там, в брат­ских соц­стра­нах, на очень скром­ных бюдже­тах. Эко­номили на всём, на чём могли. В Венгрии, помню, у меня поле­тела мол­ния на брю­ках — а у нас на Пакше своя рус­ская коло­ния обра­зо­ва­лась, и меня по такому делу при­вели к Васи­лию Нови­кову, пол­номоч­ному пред­ста­ви­телю вели­кого Ижор­ского завода, осно­ван­ного ещё Пет­ром Пер­вым. Нови­ков в сво­бод­ное от основ­ной работы время сидел за швей­ной машин­кой, эко­номя всей коло­нии драгоцен­ные форинты. Он ска­зал, чтобы я схо­дил в мага­зин и купил мол­нию, он вта­чает. Я пошел в мага­зин, при­хожу и вдруг понимаю, что вляпался, поскольку по-венгер­ски, есте­ственно, ни бум-бум. Про­давцы смот­рят на меня вопро­си­тельно. Я пока­зы­ваю на ширинку, вожу кистью руки вверх-вниз. У них глаза квад­рат­ными делаются. Я понимаю, что дело швах, про­сто под­хожу и пока­зы­ваю сло­ман­ную мол­нию. Там весь мага­зин чуть не лёг от хохота…

У нас на кад­рах сидела инте­рес­ная такая дама, Бари­ленко Алла Васи­льевна. Она, можно ска­зать, была вто­рым чело­ве­ком в инсти­туте. Умная, хит­рая, власт­ная женщина. Когда я раз­велся с пер­вой женой, она мне гово­рит: «Слава, зайка, тебе за гра­ницу больше нельзя ездить». А я уже ездил и в Юго­сла­вию, и много куда ездил. В законе такого нет, чтобы тебя ото­двигали от загра­ницы, если ты раз­вёлся — но, кроме зако­нов, действо­вали и неглас­ные нормы, при­чем пожестче иных зако­нов. А вто­рым бра­ком я женился на дочке нашего большого началь­ника. Она закон­чила уни­вер­си­тет имени Гум­больда в Бер­лине и при­шла к нам рабо­тать в отдел меж­ду­на­род­ных отноше­ний. Тут мы позна­коми­лись. Ну, и… А раз­ведка у нас все­гда рабо­тала хорошо. Встре­чает меня как-то Алла Васи­льевна и гово­рит: «Слава, зайка, а что ты не захо­дишь пого­во­рить? Зайди, запол­нишь анкету…» Я захожу, сажусь, спраши­ваю: «В четырех экземпля­рах?» Мы в четырех все­гда запол­няли. — «Нет, — гово­рит. — В одном». В общем, как выяс­ни­лось впо­след­ствии, запол­нил я анкету лично для сво­его будущего тестя Дмит­рия Гав­ри­ло­вича, кото­рый тогда кури­ро­вал кадры всего Минэнерго­маша. Потом женился. И клеймо невыезд­ного с меня сняли, есте­ственно.

Полу­чи­лась нормаль­ная семья. Сын вырос, рабо­тает здесь же, в ЦНИ­ИТМАШе. Дирек­тор тех­но­логи­че­ского цен­тра. Окон­чил, как я, МАТИ. Тоже сварщик.

Надо, конечно, вспом­нить Чер­но­быль, хотя прошло уже более тридцати лет. С мая по декабрь 1987 года группа спе­ци­а­ли­стов ЦНИ­ИТМАШ занима­лась про­вер­кой состо­я­ния свар­ных соеди­не­ний бара­бан-сепа­ра­то­ров, кол­лек­то­ров и тру­бопро­во­дов блока №3, соеди­нён­ного с ава­рий­ным бло­ком №4 общий сте­ной и под­зем­ным пере­хо­дом. Там на двери при­креп­лена памят­ная доска о Вале­рии Ходем­чуке — работ­нике ЧАЭС. Через эту дверь, чтобы выяс­нить обста­новку, он добрался до взо­рвавшегося реак­тора, и оттуда не вер­нулся из-за смер­тель­ной дозы облу­че­ния. Блок №4 стал его моги­лой. У этой двери на сто­лике все­гда сто­яла ваза с цве­тами.

В нашем рас­по­ряже­нии нахо­ди­лось самое про­дви­ну­тое обо­ру­до­ва­ние для нераз­рушающего кон­троля с новыми возмож­но­стями. Обна­ружили доста­точно много дефек­тов в том числе и таких опас­ных как трещины. Для опре­де­ле­ния харак­тера и при­чин изнутри тру­бопро­во­дов и бара­бан-сепа­ра­то­ров выре­зали шлифы. Выяв­лен­ные дефекты никоим обра­зом не были свя­заны с раз­ру­ше­нием 4-го реак­тора. Все дефекты были отре­мон­ти­ро­ваны силами ремонт­ни­ков с Кур­ской АЭС, кото­рым ещё раз нужно ска­зать «спа­сибо».

Я в составе группы спе­ци­а­ли­стов прошёл от начала и до конца весь ремонт. В один из дней ремон­ти­ро­вали КМПЦ с 8 утра до часа ночи. Схва­тил 2,3 бэра. Мой лич­ный рекорд. Неко­то­рое время спу­стя был награж­ден меда­лью «За спа­се­ние поги­баюших» и грамо­той Пра­ви­тельствен­ной комис­сии.

В Бушере очень много тор­чал, у меня туда десять ходок. Правда, мы по возмож­но­сти ста­ра­лись ездить в Иран зимой или вес­ной, когда не так жарко. Хотя — одна­жды, помню, 25-го апреля встали в семь часов утра и пошли на море купаться: наш тогдаш­ний дирек­тор Зуб­ченко Алек­сандр Степа­но­вич, мой началь­ник отдела Стар­ченко и я. А там место голое, рас­ти­тель­но­сти ника­кой, только пальмы, поса­жен­ные нем­цами, кое-где вдоль дороги, ведь Бушер начи­нали немцы… Должен вам ска­зать — когда в семь утра 44 гра­дуса в тени, кото­рой нет, то ника­кое море вам не поможет. Лучше всего оста­вить эту затею и быст­ренько-быст­ренько, но по возмож­но­сти без рез­ких движе­ний перемещаться в кот­те­джи с кон­дици­о­не­ром.

Послед­няя наша круп­ная работа свя­зана с Арме­нией. Армян­ская АЭС постро­ена в 60-е годы. Там рабо­тал один блок, потом постро­или вто­рой, а в пер­спек­тиве рас­счи­ты­вали на четыре. Про­ект ста­рый, то есть без колпака защит­ного, но, тем не менее, он был сде­лан под сейсмо­логию, то есть доста­точно модер­ни­зи­ро­ван­ный про­ект. И когда в 1988-ом слу­чи­лось страш­ное зем­ле­тря­се­ние в Степа­на­керте, блоки выдержали, но от испуга, на все­общей тогдаш­ней исте­рике АЭС закрыли. А раз закрыли, то давайте сде­лаем образцы-сви­де­тели, вырежем металл. И сдуру поре­зали два паро­ге­не­ра­тора. Решили, что они больше никогда не будут рабо­тать.

А потом, когда Союз раз­ва­лился, армяне поняли, что ока­за­лись в глу­бо­кой про­блеме. Потому что ресур­сов нет. Газ брали у азер­байджанцев — те его, есте­ственно, пере­крыли, как только начался конфликт в Кара­бахе. И, кроме как на АЭС, рас­счи­ты­вать по большому счету не на что. Короче, через шесть лет про­стоя они смогли вос­ста­но­вить 2-ой блок. Пер­вый блок поре­зали на зап­ча­сти и образцы-сви­де­тели, а вто­рой рабо­тает, дает до 40% про­из­во­димой в стране элек­троэнергии.

С Арме­нией заклю­чено межпра­ви­тельствен­ное соглаше­ние, по кото­рому Руса­том Сер­вис, такая спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ная внеш­не­торго­вая орга­ни­за­ция, обес­пе­чи­вает на станции ППР (пла­но­вый пре­дупре­ди­тель­ный ремонт). Нас, то есть ЦНИ­ИТМАШ, выбрали глав­ным субпод­ряд­чи­ком. Там такие сжа­тые сроки, что, во-пер­вых, не до кон­кур­сов, а во-вто­рых, особо желающих не най­дёшь. Мы взя­лись за это дело, при­влекли Гид­ропресс, ЗиО и ещё Эко Плюс, без­услов­ного лидера по части нераз­рушающего кон­троля. Собрали десант из 50-ти при­мерно чело­век, поехали в Арме­нию. Рабо­тали без про­дыху, зато уложи­лись в срок, запу­стили АЭС. Сей­час она рабо­тает, гото­вим докумен­тацию на после­дующие ремонты.

Оте­че­ствен­ная промыш­лен­ность под­села — соот­вет­ственно, элек­троэнергии в стране избыток. В обо­зримом будущем будем рабо­тать в основ­ном на экс­порт. В Турции, Венгрии, Фин­лян­дии, на под­ходе Египет, далее, как гово­рится, везде… Там, правда, при­хо­дится стро­ить в основ­ном на соб­ствен­ные кре­диты, но это тоже пра­вильно, потому что заводы рабо­тают, инсти­туты рабо­тают, это пра­виль­ная поли­тика. По-другому нельзя, идёт жест­кая кон­ку­ренция. Не так много оста­лось стран, спо­соб­ных про­из­во­дить реак­тор­ное обо­ру­до­ва­ние — США, Китай, Корея, Япо­ния, а Герма­ния с Францией уже выды­хаются… Ну, а мы ещё на коне. Кое-что ещё умеем делать неплохо — и это хорошо.

Самая послед­няя новость — мы выиг­рали кон­курс на ремонт глав­ного реак­тор­ного разъёма на пер­вом и вто­ром реак­то­рах Кали­нин­ской АЭС. Работа пред­стоит исклю­чи­тельно слож­ная. Бесцен­ный опыт, полу­чен­ный на ППР Армян­ской АЭС, при­дётся как нельзя кстати.

Чтобы было понят­нее: Удомля, где воз­ве­дена Кали­нин­ская АЭС, нахо­дится по прямой всего в 80-ти километ­рах от Боро­ви­чей, где я когда-то во время войны родился. Это такая непло­хая по жизни под­сказка: надо уметь вовремя закруг­ляться…