Обращение к сайту «История Росатома» подразумевает согласие с правилами использования материалов сайта.
Пожалуйста, ознакомьтесь с приведёнными правилами до начала работы

Новая версия сайта «История Росатома» работает в тестовом режиме.
Если вы нашли опечатку или ошибку, пожалуйста, сообщите об этом через форму обратной связи

Участники проекта /

Хандорин Геннадий Петрович

Вете­ран атом­ной энерге­тики и промыш­лен­но­сти. Инже­нер, началь­ник смены, началь­ник про­из­вод­ства, началь­ник цеха суб­лимат­ного завода СХК, дирек­тор Химико-метал­лурги­че­ского завода, заме­сти­тель глав­ного инже­нера чет­вёр­того Глав­ного управ­ле­ния Мини­стер­ства сред­него маши­но­стро­е­ния СССР. В 1985 - 1990 гг. - дирек­тор Том­ского неф­те­хи­ми­че­ского ком­би­ната, с 1990 по 2000 гг. - гене­раль­ный дирек­тор Сибир­ского хими­че­ского ком­би­ната. Док­тор тех­ни­че­ских наук, действи­тель­ный член Рос­сийской ака­демии тех­но­логи­че­ских наук. Почёт­ный граж­да­нин г. Север­ска.
Хандорин Геннадий Петрович

Я решил, что пойду поступать в ТПИ, так как у меня была сереб­ря­ная медаль по окон­ча­нию школы, меня при­нимали без экза­ме­нов. Я был зачис­лен на химико-тех­но­логи­че­ский факуль­тет. Химию я знал, но никогда осо­бенно не любил, так что начал искать что-то поближе к физике. Поин­те­ре­со­вался про элек­трофи­зи­че­ский факуль­тет, но попасть туда было сложно — мне ска­зали, что набор туда не ведётся, но если будут места, то сообщат. Так что я учился дальше на своём химико-тех­но­логи­че­ском факуль­тете. За время учёбы на пер­вом курсе про­изошло одно инте­рес­ное и поучи­тель­ное событие. Ана­ли­ти­че­скую химию нам читал доцент Григо­рий Нико­ла­е­вич Хода­ле­вич, пер­во­класс­ный зна­ток химии. Я при­хожу к нему сда­вать экза­мены, он меня послушал и гово­рит: «Если тебя устроит, тройку я поставлю, но если хочешь полу­чить лучшую оценку, при­ходи на пере­сдачу зав­тра утром». Я пошёл домой, сел за учеб­ники, а утром сдал на «отлично». И это была мне наука. С тех самых пор в моей зачёт­ной книжке не было даже чет­вё­рок, одни пятёрки.

Где-то на вто­ром курсе учёбы в ТПИ меня вызы­вают в дека­нат физико-тех­ни­че­ского факуль­тета и гово­рят, что есть возмож­ность попасть на этот факуль­тет, сразу на вто­рой курс. Факуль­тет закрытый, сек­рет­ный, но они готовы меня при­нять. Как выяс­ни­лось позже, ФТФ форми­ро­вался не с пер­вого курса, за сту­ден­тами наблю­дали и выби­рали лучших. Я попал в число избран­ных. Что мне пред­сто­яло изу­чать, я не знал, но, тем не менее, будущая моя спе­ци­аль­ность тоже была свя­зана с химией. Я окон­чил ТПИ по физико-хими­че­ской спе­ци­аль­но­сти, полу­чил ква­лифи­кацию «инже­нер-тех­но­лог». Инсти­тут я закон­чил с крас­ным дипломом, кото­рый давал право выбора любого инте­ре­сующего места работы. Мне оста­ва­лось только опре­де­литься. На тот момент был у меня друг — Нико­лай Ива­нов, такой же крас­но­диплом­ник, как и я. Решили мы с Нико­лаем, что поедем в Ново­си­бирск; слышали, что есть там какой-то хими­че­ский завод. Отпра­ви­лись в Ново­си­бирск. Помню, что это была весна. При­быв в Ново­си­бирск, мы при­шли в обком пар­тии и ска­зали, что закон­чили в Том­ске сек­рет­ный факуль­тет. Нас выслушали и отпра­вили в какую-то орга­ни­за­цию, но, как выяс­ни­лось, это был Ленинград­ский про­ект­ный инсти­тут, голов­ная его часть нахо­ди­лась в Ленинграде, а в Ново­си­бир­ске был филиал. Нам там не понра­ви­лось, и мы решили вер­нуться обратно. А куда дальше — непо­нятно, так как рас­пре­де­ле­ние уже состо­я­лось. И вот уже в Том­ске, в один из мар­тов­ских дней иду я по инсти­туту, а нав­стречу мне — Борис Вени­ами­но­вич Громов, тот самый, что при­нимал защиту моего диплома. Спро­сил меня, как дела. Я ска­зал, что пока ищу работу. Борис Вени­ами­но­вич пообещал помочь по возмож­но­сти. В даль­нейшем он при­нял уча­стие в моей судьбе, но несколько в ином роде.

Было у меня два друга — Вален­тин Хорин, извест­ный в Том­ске волей­бо­лист, и Алек­сандр Долгих (сей­час их уже нет в живых). Вален­тин был парень вид­ный: высо­кий, кра­си­вый. Как-то он позна­комился с девуш­кой — Мирой Гречко. Сестра Миры была замужем за началь­ни­ком гор­от­дела КГБ. Мира попыта­лась помочь нам устро­иться на работу. Помню, что я при­шёл на улицу Белин­ского, 32, в город­ской отдел кад­ров. Меня там при­няли, я запол­нил анкету. Среди моих род­ствен­ни­ков — чет­веро, мягко говоря, несо­вет­ские, но это не помешало мне закон­чить учебу с золо­той меда­лью. Кроме того, я имел первую форму допуска, а она назна­ча­лась орга­нами КГБ. Никогда я не встре­чал на своём пути недо­ве­рия к себе; более того, мне дове­ряли самые ответ­ствен­ные, самые серьёз­ные зада­ния. Поэтому я счи­таю: нельзя одно­значно утвер­ждать, что если в совет­ские времена были в родне какие-то анти­со­вет­чики, то это клеймо на весь род. После войны такого уже точно не было. В атом­ной отрасли тру­ди­лось множе­ство людей раз­ных наци­о­наль­но­стей, с раз­ными судь­бами, и все они рабо­тали на благо нашей совет­ской Родины.

Одним сло­вом, взяли меня на работу на один из объек­тов в закрытом городе. При­е­хал я в будущий Северск на авто­бусе № 10. Авто­бус ходил от оста­новки «Рынок», сей­час на этом месте нахо­дится област­ная адми­ни­страция. Рас­по­ложился я в общежи­тии вме­сте со своим зака­дыч­ным другом Алек­сан­дром Долгих. И в тот же день мы поехали на «Чекист» играть в волей­бол, там рас­по­лагался спорт­зал, а я в то время очень увле­кался волей­бо­лом.

Когда меня при­няли рабо­тать на ком­би­нат, то напра­вили на ещё стро­ящийся 15-й объект; в это время он только вырас­тал из земли, про­хо­дил нуле­вой цикл. Была группа экс­плу­а­тации, в число кото­рой вхо­дил и я. Нам был назна­чен опыт­ный руко­во­ди­тель, уже в воз­расте, но в основ­ном рабо­тали люди моего воз­раста или чуть постарше. Мы при­нимали обо­ру­до­ва­ние из мон­тажа. На 15 объекте я про­ра­бо­тал при­бли­зи­тельно с апреля по сен­тябрь. И тут руко­во­ди­тель нашей группы сообщает, что меня вроде бы хотят пере­ве­сти на дру­гой объект. Но я не пла­ни­ро­вал никуда ухо­дить, моя работа меня вполне устра­и­вала.

И вот в один пре­крас­ный день меня действи­тельно вызы­вают в кон­тору. При­е­хал сам началь­ник отдела кад­ров ком­би­ната — Нику­лин, очень при­ят­ный чело­век. Вызвал меня и спро­сил, почему я отка­зы­ваюсь от нового назна­че­ния. Объяс­нил, что меня не про­сто так при­глашают на новое место, что там нехватка инже­не­ров. "Давай, не упрямься, садись в машину, поехали". А при­е­хал он на «Победе», в то время на этой машине ездил тогдаш­ний глав­ный инже­нер ком­би­ната — Алек­сандр Семё­но­вич Леон­ти­чук. Отка­заться было неудобно. Вот так осе­нью 1956 года меня пере­вели на 10-й объект.

Я был назна­чен инже­не­ром в цех, кото­рый про­из­во­дил гек­сафто­рид урана. Всё это для меня было ново: можно ска­зать, что осва­и­вая это про­из­вод­ство, я прошел ещё один инсти­тут. Конечно, мои базо­вые зна­ния были доста­точно хорошие и креп­кие, и всё это мне очень помогало. Пона­чалу я рабо­тал там инже­не­ром, потом меня назна­чили началь­ни­ком смены. Пер­вое время я, что назы­ва­ется, дуб­ли­ро­вал началь­ника смены, так как сам началь­ник смены Иван Мас­лен­ни­ков был на рабо­чем месте. Потом уже я рабо­тал само­сто­я­тельно. Было тяжело, тех­но­логии на тот момент были очень несо­вершенны.

Гек­сафто­рид урана суб­ли­ми­ру­ется, т.е. испа­ря­ется, минуя жид­кое состо­я­ние. Темпе­ра­тура суб­лимации у него состав­ляет +56 С, а тех­но­логия в то время была про­сто нику­дыш­ная, очень часто про­хо­дило вскрытие аппа­ра­тов, газовка была очень силь­ная. Иной раз рабо­та­ешь как в тумане. Ну, а мы же геройские ребята, даже про­ти­вогазы не наде­вали. В общем, в те годы я нагло­тался этого гек­сафто­рида урана, кото­рый, в силу того, что тех­но­логия на 15-м объекте была не совершенна, содержал при­месь плу­то­ния. Так я перешёл в раз­ряд тех, кто явля­ется, так ска­зать, носи­те­лем плу­то­ния. По-моему, у нас на ком­би­нате я был в пер­вой десятке по степени загряз­нён­но­сти орга­низма. Я и не понял, почему меня вдруг положили в боль­ницу, а затем отпра­вили в сана­то­рий. Ничего меня не бес­по­ко­ило, ника­кая болезнь не про­яв­ля­лась. Но врачи за нами тогда наблю­дали очень внима­тельно. На каж­дом объекте был свой врач, при­чём медпункты нахо­ди­лись рядом с про­из­вод­ством, и врач на месте был каж­дый день, а фельд­шер — так и вообще круг­ло­су­точно.

В то время, в силу сек­рет­но­сти и закрыто­сти про­из­водств, я всей тех­но­логи­че­ской схемы отрасли не знал и даже не очень понимал, для чего мы делаем этот про­дукт, откуда берём и для каких целей пере­ра­ба­ты­ваем уран. Но со време­нем всё встало на свои места, при­шло понима­ние. На дан­ный момент я читаю сту­ден­там курс лекций «Вве­де­ние в тех­но­логию и эко­номику атом­ной отрасли». Этот курс как раз направ­лен на то, чтобы в общих чер­тах дать понять сту­денту, с чем ему пред­стоит иметь дело; чтобы ещё до того, как он при­дёт рабо­тать в атом­ную отрасль, у него сложи­лось понима­ние процесса. Понима­ние обя­за­тельно должно быть — это основ­ная цель моего курса.

Как-то мне при­ш­лось писать харак­те­ри­стику на одного аппа­рат­чика. Я напи­сал её и понёс началь­нику цеха на подпись. Документ стан­дарт­ный: когда чело­век родился, где учился и как рабо­тает. Вик­тор Нико­ла­е­вич Корюч­кин — тогда началь­ник цеха (потом он уехал рабо­тать в Ангарск) — про­чи­тал мою харак­те­ри­стику и ска­зал: «Всё ты хорошо напи­сал, так харак­те­ри­стики и пишут; одного не хва­тает — поря­доч­ный этот чело­век или нет». Эти слова я запом­нил. Мысль очень глу­бо­кая: ведь чело­века харак­те­ри­зует не только то, как он рабо­тает, но и в не меньшей степени — его чело­ве­че­ские каче­ства.

Воз­враща­ясь к своей непо­сред­ствен­ной службе, скажу, что началь­ни­ком смены я рабо­тал недолго. Довольно быстро меня назна­чили началь­ни­ком про­из­вод­ства фтора. Фтор — это тот реагент, кото­рый пре­вращает уран в гек­сафто­рид. Работа на про­из­вод­стве фтора тоже велась круг­ло­су­точно, и точно так же были смены, в сме­нах были мастера. Пять смен — пять масте­ров, и все мастера сплошь женщины. Рабо­тать с женщи­нами довольно сложно, у них какое-то бес­ко­неч­ное сопер­ни­че­ство, а тре­бо­ва­ния на этом про­из­вод­стве очень жёст­кие, и тут уже не до посто­рон­них ситу­аций. Сда­вать про­из­вод­ство смены нужно в пол­ной исправ­но­сти. А у нас при­дёт на смену какая-нибудь Валя, а какая-нибудь Света должна сдать ей смену. А между ними — вражда или антипа­тия, и начи­наются при­дирки. По этим при­чи­нам приём смены иногда затяги­вался на два-три часа. Нелегко с женщи­нами рабо­тать.

Помню, одна из масте­ров, Клюк­вина, рано умерла. Она была пере­ве­дена к нам из Челя­бин­ска, с ком­би­ната «Маяк». У неё была обна­ружена лей­кемия. Хоро­нили её на том клад­бище, где сей­час стоит цер­ковь, место это было за пре­де­лами город­ских построек.

В моём под­чи­не­нии была бригада ремонт­ни­ков: ребята-сле­сари, кото­рые ремон­ти­ро­вали обо­ру­до­ва­ние. Брига­ди­ром у них был Ана­то­лий Губа­нов — мастер на все руки, «золо­той парень». Можно ска­зать, уму-разуму я учился у него. Работа у сле­са­рей была сдель­ная, т.е. я должен был выпи­сать им наряд, где ука­зы­ва­лось, что необ­хо­димо выпол­нить, потом рас­счи­ты­ва­лось, сколько их работа будет сто­ить. Я отда­вал им на руки наряд, а потом уже при­нимал от них выпол­нен­ную работу. Рабо­тали они пре­вос­ходно, и с тех самых пор у меня воспи­та­лось глу­бо­кое уваже­ние к рабо­чему классу. Шапку перед ними снимаю. А Губа­нов был не про­сто мастер — раци­о­на­ли­за­тор, каких мало.

Помню такой слу­чай. Были у нас уста­нов­лены элек­тро­ли­зеры или элек­тро­лиз­ные ванны, при­мерно два десятка, но для уве­ли­че­ния мощ­но­сти про­из­вод­ства необ­хо­димо было смон­ти­ро­вать ещё несколько таких ванн. Работу начали. И вот одна­жды, это была днев­ная смена, в цех при­шёл Б. В. Громов. Спро­сил, как дела, как идёт рекон­струкция. Я ему отве­чаю: нет про­ект­ной докумен­тации, по этой при­чине процесс затяги­ва­ется. А он мне: «А вы на что?». — «Да ведь я же не про­ект­ная орга­ни­за­ция». Он в ответ: «Вы ИНЖЕ­НЕР, сади­тесь за кульман и изго­товьте чер­тежи». И вот с тех пор я понимаю, кто такой инже­нер. Тогда я выпол­нил эту работу и начер­тил всё необ­хо­димое. Сей­час бы, навер­ное, на такое и смот­реть не стали. Тем не менее, все размеры, пла­ни­ровки мною были ука­заны, и чер­тежи пошли в работу, мон­таж­ники смон­ти­ро­вали недо­стающее для про­из­вод­ства обо­ру­до­ва­ние. Работа была сдана.

Про­хо­дит ещё какое-то время, и началь­ник цеха Корюч­кин уезжает в Ангарск, а меня, началь­ника про­из­вод­ства фтора и началь­ника про­из­вод­ства гек­сафто­рида (оба этих цеха у меня были в под­чи­не­нии), назна­чают на его место. И там тоже чего только не было. Тогда ещё на этих про­из­вод­ствах раз­реша­лось рабо­тать женщи­нам, хотя про­из­вод­ства были крайне вред­ные. Помню такую женщину — Алек­сан­дру Фила­тову, она была старшим аппа­рат­чи­ком в смене — при­ят­ная, симпа­тич­ная женщина. Она была замужем, муж её рабо­тал в отделе глав­ного при­бо­ри­ста. Ходили мы тогда в сукон­ных робах. Алек­сандра — точно так же, как и все аппа­рат­чики: про­ти­вогаз через плечо, если нужно, его наде­вали. Она как-то умуд­ря­лась управ­ляться с этими сорван­цами, кото­рые у неё в смене рабо­тали. Но был у неё в смене один разгиль­дяй, кото­рый довольно халатно отно­сился к работе; помню даже, мне как-то при­ш­лось при­ме­нить к нему силу. А ситу­ация сложи­лась сле­дующая: был такой тру­бопро­вод, по кото­рому газо­об­раз­ный гек­сафто­рид урана транспор­ти­ро­вался, куда было необ­хо­димо, и были на этом тру­бопро­воде фланце­вые соеди­не­ния. В процессе работы один фла­нец зага­зил, необ­хо­димо было под­тя­нуть про­кладку, чтобы газовка пре­кра­ти­лась. Я захожу в отде­ле­ние и вижу, что этот самый работ­ник, вме­сто того, чтобы под­тя­нуть про­кладку, льёт воду на этот фла­нец. Смысл этого заня­тия мне поня­тен: гек­сафто­рид урана при соеди­не­нии с водой пере­хо­дит в твёр­дое состо­я­ние и запа­ко­вы­вает эту неплот­ность. Этот инци­дент мы само­сто­я­тельно разо­брали, никому не жало­ва­лись, а непу­тё­вый работ­ник понял, что полу­чил «своё» спра­вед­ливо. Вот такие иной раз про­ис­хо­дили ситу­ации.

А было и такое: ещё до меня «замо­ро­зили» цех. Тепло в цех поступает за счёт при­точ­ного воз­духа, кото­рый нагре­ва­ется в кало­рифе­рах. Сна­чала размо­ро­зили кало­рифер, не усле­дили за ним, и всё замёрзло. Этот слу­чай был до меня, я знаю о нём только по рас­ска­зам. Вос­ста­нав­ли­вать цех при­ш­лось очень долго, это была целая эпо­пея, поэтому за кало­рифе­рами при­хо­ди­лось бди­тельно сле­дить. Нахо­дясь в смене, я сам посто­янно про­ве­рял их: не дай Бог, что слу­чится.

Ещё пом­нится такая исто­рия: мы экс­плу­а­ти­ро­вали новую уста­новку, выпол­нен­ную по чер­тежам нашего глав­ного кон­струк­тора, а свойства веществ, участ­вующих в процессе, знали плохо. И взо­рвался небольшой аппа­рат. Газовка, конечно, была силь­ная, и, кроме того, неда­леко от этого взрыва нахо­дился началь­ник смены, у него постра­дали глаза. Зре­ние ему уда­лось сохра­нить, но дефект остался.

Глав­ным инже­нер­ном на ком­би­нате был тогда Михаил Анто­но­вич Демья­но­вич. Лучшего глав­ного инже­нера я в жизни не видел: строгий, знающий, тол­ко­вый. И спро­сить мог, но в то же самое время и помогал. Когда про­изошел этот взрыв, за мной отпра­вили машину, я при­е­хал. Демья­но­вич при­был раньше меня. Все собра­лись в ком­нате началь­ника смены, опраши­вали сви­де­те­лей инци­дента, пыта­лись выяс­нить, что про­изошло. Один из аппа­рат­чи­ков гово­рит Демья­но­вичу: «Больше я здесь рабо­тать не буду, страшно». А Демья­но­вич: «Ну, что поде­лать, трусы в карты не играют. Уволь­няй­тесь».

Итак, всего три года я про­ра­бо­тал на новом объекте, а в сен­тябре 1958 года меня назна­чили началь­ни­ком цеха. И нача­лась у меня совершенно новая жизнь: ни сна, ни отдыха. Я повто­рюсь, тех­но­логия про­из­вод­ства была довольно пло­хая. Всё время слу­ча­лись какие-то оста­новки, ред­кую ночь меня не вызы­вали на работу. На тот момент я уже был женат, мою первую жену звали Тамара.

Нахо­дясь в долж­но­сти началь­ника цеха, я под­чи­нялся непо­сред­ственно Борису Вени­ами­но­вичу Громову. Чем уж я его к себе рас­по­ложил, оста­ётся только дога­ды­ваться, но факт оста­ётся фак­том. Узнав о том, что я увле­каюсь клас­си­че­ской музыкой, он при­гла­сил меня к себе послушать пла­стинки. Купил он тогда про­из­ве­де­ния Мас­кани «Сельская честь». Мас­кани, конечно, потря­сающий компо­зи­тор, и музыка у него пре­крас­ная. Вот тогда я побы­вал у Громова в гостях. Жил он в трёх­ком­нат­ной квар­тире на улице Ленина. До при­езда на наш завод Громов рабо­тал в Челя­бин­ске на радио­хи­ми­че­ском заводе. Борис Вени­ами­но­вич имел учё­ную степень и в 1961 году уехал в Москву, где был назна­чен заве­дующим кафед­рой хими­че­ских тех­но­логий Химико-тех­но­логи­че­ского инсти­тута имени Д. И. Мен­де­ле­ева. После отъезда в Москву, уже в инсти­туте, Громов занимался делами нашего же завода, мы под­держи­вали с ним связь до конца его дней.

После отъезда Громова в Москву жизнь у нас на ком­би­нате шла своим чере­дом. Мы изу­чали какие-то новые тех­но­логии. Одна­жды в ходе таких уче­ний про­изошла силь­ная газовка. Ветер дул в сто­рону ТЭЦ, там почув­ство­вали запах, под­няли шум, что мы тут всех тра­вим. На тот момент глав­ным инже­не­ром на ТЭЦ был Пет­ров. Утром меня вызы­вают в каби­нет глав­ного инже­нера нашего объекта — Каре­лина. За сто­лом у Каре­лина — Михаил Анто­но­вич Демья­но­вич и тот самый Пет­ров. Мне при­ш­лось объяс­нять ситу­ацию, докла­ды­вать, что про­изошло. В ходе беседы выяс­ни­лось, что мы чётко выпол­няли инструкции нашего глав­ного инже­нера Каре­лина, и пре­тен­зий ко мне больше ника­ких не было. А Пет­рову Демья­но­вич посо­ве­то­вал обес­пе­чить рабо­чих про­ти­вога­зами, потому что на нашем предпри­я­тии газовки не исклю­чены и впредь.