Форин Борис Николаевич

Я не умею скучать

В 1956-ом году я окон­чил ремес­лен­ное учи­лище и по ком­со­мольской путевке уехал на стро­и­тельство крас­но­яр­ского алюми­ни­е­вого завода. Тогда Хрущев обра­тился ко всей моло­дежи — выдать 400-500 тысяч чело­век, чтобы ехали на стройки Сибири и Даль­него Востока. Я подумал: чего я в Москве оста­нусь? И уехал туда. Потом отслужил четыре года на Тихо­оке­ан­ском флоте гид­ро­аку­сти­ком, моря­ком-под­вод­ни­ком. Демо­би­ли­зо­вался в 1962 году, при­е­хал в Элек­тро­сталь на завод, а мне бывший сек­ре­тарь коми­тета ком­со­мола гово­рит: «Борис, тебе надо в коми­тете ком­со­мола пора­бо­тать». Поскольку я это дело знал и по ремес­лен­ному учи­лищу, и в Крас­но­яр­ске, осво­бож­ден­ным даже рабо­тал, поэтому меня при­няли, и я в коми­тете ком­со­мола завода про­ра­бо­тал с 1965 года сна­чала заме­сти­те­лем, а потом с 1967 года сек­ре­та­рём. Четыре тысячи ком­со­мольцев были у нас на заводе, целая диви­зия, так что и сек­ре­тарь, и заме­сти­тель сек­ре­таря — это были осво­бож­ден­ные долж­но­сти.

Это было время больших юби­леев: 50 лет Вели­кой Октябрьской соци­а­ли­сти­че­ской рево­люции, 50 лет ком­со­молу, 50 лет заводу, потом 100-летие со дня рож­де­ния Ленина — сплош­ные юби­леи, один за другим, подъем за подъемом. Время было хорошее, мы много и хорошо рабо­тали, неда­ром у нас на веч­ном хра­не­нии знамя ЦК ком­со­мола висит.

Я помню, гово­рил на 50-летии завода: «Вот бы дожить до сто­ле­тия хотя бы неко­то­рым из нас!» — Не вери­лось, конечно, но — неко­то­рым повезло, полу­чи­лось. Не всем, конечно. Из моей моло­дёж­ной бригады всего четыре чело­века оста­лось. А им тогда всем по два­дцать лет было.

Глав­ной зада­чей ком­со­мола была орга­ни­за­ция ком­со­мольских моло­деж­ных бригад, орга­ни­за­ция соц­со­рев­но­ва­ния между ними. У нас было более 40 ком­со­мольских моло­деж­ных бригад.

Другая задача — работа с моло­дежью в шко­лах. У нас было пять под­шеф­ных школ, мой заме­сти­тель кури­ро­вал это направ­ле­ние, военно-пат­ри­о­ти­че­ское воспи­та­ние моло­дёжи. За каж­дым цехом была закреп­лена школа, и они ходили, какие-то лекции читали; воен­ные, кото­рые отслужили во время войны, наде­вали ордена и ходили туда. Сергей Серге­е­вич Смир­нов, писа­тель, кото­рый пер­вым про Брест­скую крепость напи­сал, при­езжал регу­лярно. То есть воспи­та­тель­ная работа велась очень активно. Школь­ники при­хо­дили к нам, мы их в музей завода водили. Очень хороший музей был, он и сей­час есть, но бук­вально полгода назад скон­чался Лебе­дев Сергей Михай­ло­вич, дирек­тор музея, и до сих пор почему-то не опре­де­ли­лись с кан­ди­да­ту­рой. Не знаю, почему.

Дирек­то­ром у нас был Золо­туха Савва Ива­но­вич. Поскольку у меня отец на войне погиб, он мне как отец был. Зай­дет: «Борис, какие труд­но­сти, чем тебе помочь?» И вот он гово­рит: «Борис, ты зна­ешь, народ пьет. Надо создать опе­рот­ряд и про­кон­тро­ли­ро­вать это дело, уда­рить по пьян­ству».

Мой заме­сти­тель создал опе­рот­ряд, потом гор­ком пар­тии расши­рил его и сде­лал опе­ра­тив­ный отряд города: свой авто­бус, свои мик­ро­фоны, своя рация. И там где-то — раз! — мы уже туда выезжаем. И брали, тогда еще были вытрез­ви­тели. Сей­час, конечно, их нет, но раньше были вытрез­ви­тели.

Это в городе, понят­ное дело. На заводе у нас такого не води­лось, хотя спирта было — ну, без про­блем. И у меня в цехе было много спирта. Но чтобы у меня пили… Рабо­чий класс при­хо­дил до такой степени изму­чен­ным в раз­де­валку, чтобы пере­снять это, мок­рую спец­одежду бро­сить, схо­дить помыться, выйти и тогда ухо­дил с завода… В хок­кей играли, спор­том занима­лись. Если уж очень хоте­лось выпить, ходили в тури­сти­че­ские походы семьями.

А потом гор­ком пар­тии при­нял поста­нов­ле­ние, что все парт­комы должны про­во­дить аги­таци­онно-мас­со­вую работу, читать лекции во дво­рах. Они сде­лали три­бунки, сде­лали лавочки во дворе. «А ком­со­молу пору­чим созда­ние дет­ских ком­нат». И вот дет­ские ком­наты были созданы; навер­ное, пять или шесть у нас было дет­ских ком­нат. И мы работу вся­че­скую с детьми вели в дет­ских ком­на­тах. Там были и шахматы, и пра­вила дорож­ного движе­ния изу­чали, и домо­вод­ство — вот такая работа про­во­ди­лась в дет­ских ком­на­тах. И, самое глав­ное — мы в каж­дом дворе соору­дили спор­тив­ную площадку. Она была ого­рожена сет­кой и там играли в хок­кей.

Бывало, идешь по городу, с одной сто­роны бегут. Спраши­ва­ешь: «Ты куда?» — «А мы сегодня с "Восто­ком" играем!» Короче говоря, ребята жили этим. Сей­час во дво­рах есть дет­ские площадки, ничего не скажу, но для таких маленьких, чтобы пока­та­лись там. А чтобы площадки такие с сет­кой ого­рожен­ной… Ну, кое-где ста­рые оста­лись, так будем гово­рить. Почему-то лик­ви­ди­ро­вали все. В то время ком­со­мол жил, и нам некогда было даже поску­чать, потому что посто­янно были заняты рабо­той.

И послед­нее скажу, это работа по заня­то­сти. Тот же Савва Ива­но­вич мне гово­рит: «Борис, ты понима­ешь, не занята моло­дежь». А моло­дежи много. Он гово­рит: «Надо как-то, чтобы моло­дежь ходила в ДК, надо что-то сде­лать». И мы создали моло­деж­ный клуб, он назы­вался «Янус». Такое кра­си­вое, немного зага­доч­ное назва­ние. Вообще-то, это в мифо­логии дву­ли­кое боже­ство. В гор­коме пар­тии, я помню, сек­ре­тарь гор­кома пар­тии Сергеев с нашим сек­ре­та­рем парт­кома Гуро­вым: «Что у вас за назва­ние?» — А мы отве­чаем: «Это наш ком­со­мольский сек­рет. Расшиф­ро­вы­ва­ется так: «Я не умею ску­чать»… Ну, они посме­я­лись и утвер­дили.

Мы создали этот клуб, и туда потя­ну­лись не только наши мест­ные — при­езжали из Ногин­ска, из Оре­хово-Зуево, из Пав­лов­ского Посада. У нас такой был ажи­о­таж… Высоц­кий при­езжал с Аллой Деми­до­вой. Улицы все выми­рали, народ ломился в ДК. Слава Зайцев при­езжал, пока­зы­вал свои художе­ствен­ные моды. В мага­зи­нах нормаль­ного пла­тья не купишь, а тут на сцене такая фее­рия!.. Два раза при­езжал. С Юрием Вла­со­вым встре­ча­лись — он ока­зался не только выдающимся спортс­ме­ном, но и глу­бо­ким мыс­ли­те­лем. Такие яркие, такие глу­бо­кие были выступ­ле­ния — в общем, создали городу культур­ный центр, и этот центр активно рабо­тал вплоть до 90-х годов, пока не лик­ви­ди­ро­вали КПСС, ком­со­мол и все их струк­туры.

Руко­во­дил клу­бом Беляев Аль­берт. Там же, при клубе, рабо­тал совет моло­дых спе­ци­а­ли­стов по раци­о­на­ли­за­ции и изоб­ре­та­тельству, им руко­во­дил Слава Лапин.

Я к этому времени окон­чил инсти­тут и в 1970-ом году ушел масте­ром в цех 46, вот в этот цех, в кото­ром про­ра­бо­тал 35 лет. Рабо­тал масте­ром, рабо­тал тех­но­логом, рабо­тал началь­ни­ком отде­ле­ния и 25 лет про­ра­бо­тал заме­сти­те­лем началь­ника цеха.

Огром­ный цех, больше тысячи чело­век. В нём, счи­тайте, прошла вся моя тру­до­вая дея­тель­ность на маши­но­стро­и­тель­ном заводе.

Что делал цех? Цех выпус­кал топ­ливо для атом­ных элек­тро­станций. То есть вот этот период — как раз был пере­ход. Мы же сна­ряжа­тель­ный завод, во время войны постав­ляли воен­ную про­дукцию на фронт, а потом стали делать топ­ливо для атом­ных элек­тро­станций, то есть теп­ло­вы­де­ляющий элемент, таб­летки делали, вот этот цех.

И Савва Ива­но­вич Золо­туха — я ему, конечно, многим обя­зан — одна­жды при­хо­дит и гово­рит: «Пой­дем, съез­дим в цех (кото­рый 46-й будет), посмот­рим». А там только что поста­вили линию, одну поста­вили и только-только начали осва­и­вать. Это 1970-ый год. Он прошелся со мной немножко, потом гово­рит: «Ну пой­дем, посмот­рим». А цех — он пред­став­ляет шесть про­ле­тов. Большие про­леты, очень большие. И только в одном линия постав­лена… Я помню, мы еще пал­ками крыс гоняли, потому что рабо­чие остав­ляли за собой крошки от бутер­бро­дов… И он так похо­дил, похо­дил со мной по про­лету, и все мол­чит, мол­чит. А потом: «Ты все понял?» Я говорю: «Савва Ива­но­вич, я ничего не понял». Он гово­рит: «Это будущее завода. Знай, это будущее завода. Ты не уйдешь, пока все не запу­стишь». И мне при­ш­лось про­ра­бо­тать в 46-ом цехе 35 лет. Куда меня только ни при­глашали! Меня и в парт­ком при­глашали, и в ОРС при­глашали, и глав­ный инже­нер, чтобы я в лабо­ра­то­рии пора­бо­тал там. Но я дал слово дирек­тору. Я никому этого не гово­рил, но мне при­ш­лось отра­бо­тать то, что я пообещал Савве Ива­но­вичу. Я пережил восемь началь­ни­ков цехов. Их меняли очень часто, три-четыре года — опять новый началь­ник. Восемь началь­ни­ков цехов.

Ну что, бро­сили меня на печь. СКБ-5519, очень большая печь в составе этой линии, кото­рая назы­ва­лась линией 2Б. Глав­ный инже­нер мне сразу все схемы выложил и гово­рит: «Борис, надо найти конёк, под­ход к этой печке, чтобы она все-таки зара­бо­тала».

А печка сде­лана из нержа­веющей стали, в одну лодочку гра­фи­то­вую 60 килограмм таб­ле­ток высыпа­лось. Понима­ете, какая была? Мощ­ная печка. Ну ладно, запу­стили. Но не полу­ча­ется у нас ни плот­но­сти, ни внеш­него вида таб­ле­ток. Не пошли таб­летки. И глав­ный инже­нер, Кон­стан­тин Яко­вле­вич Его­ров — мой зем­ляк, тоже из Вла­ди­мир­ской обла­сти — при­нял реше­ние сре­зать эту печку.

А одно­временно с этим Савва Ива­но­вич Золо­туха целую группу выпуск­ни­ков мос­ков­ского област­ного поли­тех­ни­кума, совсем моло­дых ребя­тишек, бро­сил на осво­е­ние новых печей, из Таган­рога. Они назы­ва­лись «печи водо­род­ные тол­ка­тель­ные», ПВТ, раньше на них делали бата­рейки для тран­зи­сто­ров. Эти печь надо было пере­де­лать, поста­вить сюда. Я уже тогда рабо­тал началь­ни­ком отде­ле­ния, у меня было 24 такие печки. Мы при­спо­со­би­лись, прессы вла­ди­мир­ские, было четыре пресса, ребята рабо­тали так, что спец­одежда была мок­рая. Но научи­лись делать. А вот спе­ка­ние таб­ле­ток было очень слож­ным.

Там в чём про­блема была? Печь тол­ка­тель­ная — она 4-5 мет­ров дли­ной. И вот этот про­ход, по кото­рому двига­лась лодочка, этот проем очень длин­ный был. И она когда шла, лодочка… А лодочка была керами­че­ская, толщина ее была 150 на 150, и женщины у нас в боксе уста­нав­ли­вали каж­дую таб­ле­точку в эту лодочку, а уже тол­ка­те­лем это пус­ка­лось. И когда она пус­ка­лась, в какой-то момент про­ис­хо­дил затор, то есть она вздыб­ли­ва­лась и оста­нав­ли­ва­лась. Мы назы­вали это «козёл». При­хо­ди­лось рас­тас­ки­вать, то есть отклю­чать, то есть теря­ется про­из­во­ди­тель­ность и так далее. Трудно было очень. В результате перегрузки таб­летка выпа­дала, когда опус­ка­лась этажерка, кото­рая под­нимала лодочки, то есть там неплот­ность обра­зо­вы­ва­лась, туда попа­дал кис­ло­род, и полу­ча­лась взрыво­опас­ная смесь. А все печи — печь спе­ка­ния, одна печь спе­ка­ния, вто­рая, а здесь печь сушиль­ная, все про­хо­дит, идет кори­дор, и покрыт этот кори­дор стек­лом 10 мил­лимет­ров. Взрыв! Стекло на части, были и ране­ные. Но мол­чали, осва­и­вали.

Дру­гой тяже­лой опе­рацией, кроме спе­ка­ния — это в мою быт­ность, когда я еще рабо­тал, когда еще не было авто­ма­ти­зи­ро­ван­ных линий, — это химо­б­ра­ботка твэ­лов. Их погружали в ванны с кис­ло­той, то есть химо­б­ра­ботка шла для того, чтобы в кас­сету каж­дый твэл захо­дил в свою ячейчку.

Рабо­тали на химо­б­ра­ботке женщины. Вруч­ную погружали твэлы, трясли, а ОТК под­хо­дило и изме­ряло такими коль­цами, сде­лан­ными под размер, чтобы они про­хо­дили в кольца. И были слу­чаи, когда нет-нет — кис­лота про­льется, поза­бу­дут как сле­дует закрыть вен­тиль, отра­бо­тан­ный рас­твор слить, новый налить. Пол зали­вался кис­ло­той, а это пары — вред­ные, воню­чие. Слу­ча­лось, женщины сколь­зили и падали, пятую точку обжигали, в боль­ницу возили. Не часто, но слу­ча­лось…

В общем, осво­или это дело. Поста­вили на пер­вый блок Ленинград­ской АЭС твэлы, сна­ряжен­ные нашими таб­лет­ками. Многие из моей бригады полу­чили ордена. Толя Коше­лев полу­чил, Толя Анд­риец, мне как мастеру дали орден. При­езжал Ефим Пав­ло­вич Слав­ский, наш министр, всех моло­дых брига­ди­ров поздрав­лял лично.

А началь­ники цеха у нас действи­тельно меня­лись часто. Потому что надо было давать план — план, как гово­рится, любой ценой — а эта такая нагрузка, и физи­че­ская, и пси­хо­логи­че­ская, что больше трёх-четырёх лет нормаль­ному чело­веку не выдержать. Цех у нас был льгот­ный, мы рабо­тали по шесть часов, в четыре смены, а началь­нику цеха только одна льгота — ненорма­тив­ный рабо­чий день. Кру­тись как хочешь, хоть с утра до вечера, хоть с вечера до утра — а план гони.

Я, помню, иду на смену, масте­ром рабо­тал, иду и думаю: «Чего это меня началь­ник цеха обго­няет с тех­но­логом?» А как раз там затор. План, пер­вый план, кото­рый нам дали, состоял из 1800 изде­лий. Так на 40 изде­лий не хва­тало таб­ле­ток для выпол­не­ния плана, и в этот момент на печ­ках про­изошел затор. И вот наши кон­струк­торы сде­лали такое окошечко, вста­вили туда резинку, в эту резинку — молиб­де­но­вый прут такой дли­ной 4 метра, и вот таб­ле­точки выгре­бали оттуда для того чтобы пер­вый план выпол­нить.

А потом уже… Сей­час завод у нас делает план, вы зна­ете… Не знаю, в какую только страну они не постав­ляют таб­летки. Это мы 1800 изде­лий давали, не щадя своих сил, а сей­час 40 тысяч, 80 тысяч. Цех стал как завод в заводе. Туда пере­шли и 13-й цех, и 2-й цех, и 55-й цех, и 48-й цех, и 46-й. Все под одной крышей стало. Я говорю, если был бы жив Савва Ива­но­вич, он бы зашел, посмот­рел: все эти про­леты застав­лены лини­ями, и все линии модуль­ные. Все в авто­мате дела­ется, авто­ма­ти­че­ские линии, понима­ете?

Я даже не помню, было ли когда-нибудь, чтобы завод не выпол­нил план. Это же гра­до­об­ра­зующее предпри­я­тие. Я еще застал этот завод, когда он стоял… У него цеха сто­яли зем­лей засыпан­ные, одно­этаж­ные. А вы сей­час зай­дите, посмот­рите: девя­тиэтаж­ные корпуса, один, вто­рой, тре­тий. Вот у нас 274-й корпус — 300 мет­ров, да еще 200 мет­ров, и дли­ной 300 мет­ров. Пред­став­ля­ете, какой цех? Вы зай­дите, это завод в заводе, и все в авто­ма­ти­зи­ро­ван­ных линиях.

И оздо­ро­ви­тель­ный центр — с бас­сей­ном, баней, тре­нажё­рами. Сами постро­или, между про­чим. Сами постро­или — и сами ходим.

И все довольны.