Ершова Зинаида Васильевна

Русская Кюри

Мне неудобно про свою мать гово­рить, она была очень умная женщина. Зна­ете, она, в свою оче­редь, пол­но­стью пошла в свою мать: моя бабушка в своё время закан­чи­вала гим­на­зию, читала книжки и тоже была очень умной женщи­ной! Мама все­гда всё успе­вала и все пре­красно совмещала. Как-то она меня, школь­ницу, отпра­вила в дом отдыха. Бегут ребята и кри­чат мне: «Твоя мама при­е­хала!» Она посмот­рела, как я устро­и­лась, как живу, и уехала. Понима­ете? Она про­сто при­е­хала посмот­реть, как я живу.

Я вообще-то не соби­ра­лась быть физи­ком, но учи­лась хорошо. Поступать соби­ра­лась в Школу-сту­дию МХАТ. Мать отнес­лась к этому нормально, потому что все были тогда помешаны на Художе­ствен­ном театре. Но в самый послед­ний момент я сдала документы на физфак. Никто не знает, что меня к этому под­толк­нуло. Мама была в это время в коман­ди­ровке, а когда вер­ну­лась, решила мне как-то помочь с поступ­ле­нием, а выяс­ни­лось, что я сама смогла это сде­лать.

Когда мы были в эва­ку­ации на Урале, мама рабо­тала там сек­ре­та­рём парт­орга­ни­за­ции какого-то под­соб­ного хозяйства авиаци­он­ного завода, эва­ку­и­ро­ван­ного из Москвы. Игоря Васи­лье­вича Кур­ча­това ото­звали, и он из сто­лицы при­слал маме телеграмму, чтобы она срочно при­езжала. Тогда Кур­ча­тов наста­и­вал на орга­ни­за­ции лабо­ра­то­рии, поскольку для такого про­екта тре­бу­ется много химии. Они с мамой и орга­ни­зо­вали лабо­ра­то­рию. Так появился НИИ-9. А поскольку всё кури­ро­вал Берия, то всё, есте­ственно, про­ис­хо­дило все очень быстро.

Был ли страш­ным Берия? Зна­ете, в те времена все было страшно. И тех, кто ничего и никого не боялся, было не так много. Ершова не боя­лась ничего, хотя моего отца рас­стре­ляли в 1938 году. Ее часто спраши­вали, почему, мол, ее не тро­нули? Она на этот вопрос отве­чала одно: «Я ему нужна больше, чем он мне».

Извест­ный ака­демик Вита­лий Григо­рье­вич Хлопин, кото­рый начи­нал всю атом­ную промыш­лен­ность, сам был из Ленинград­ского РИАНа. Он маму учил и понимал, что она многое может сде­лать. Было много ситу­аций, в кото­рых Хлопин помогал. Одна­жды она опоз­дала на работу, и ее должны были судить. Хлопин при­мчался из Ленинграда и ска­зал судье, что надо будет при­нять другие меры. Он понимал, что эта небольшая женщина с тихим голо­сом смогла сде­лать то, с чем мужики бы не спра­ви­лись.

Мы настолько при­выкли не трепаться, что меня никогда не надо было об этом про­сить или пре­дупре­ждать. Все мои одно­курс­ники по уни­вер­си­тету, с кото­рыми мы каж­дый год встре­ча­емся вот уже 60 лет, про­чи­тали про Зина­иду Ершову в Интер­нете и ска­зали, что они никак не ожи­дали, что она моя мама. А что? Я до сих пор не люблю трепаться. Мама никогда не была на роди­тельских собра­ниях в школе. И когда она полу­чила все Ста­лин­ские премии, то в школе попро­сили, чтобы она при­шла, ска­зали, что очень хотят на нее посмот­реть. Она одна­жды при­шла на собра­ние, тихонько посто­яла со всеми и ушла домой. Учи­теля гово­рят мне: «Что же она не при­шла?» Я говорю: «Вы ее не заме­тили, она при­хо­дила». Они чуть с ума не сошли!

Декан физфака Фур­сов никуда не хотел меня рас­пре­де­лять. Я соби­ра­лась замуж, а муж рабо­тал в Кур­ча­тов­ском. Фур­сов гово­рил: «Я тебя никуда рас­пре­де­лять не буду, твоя мама будет недо­вольна, пусть они тебя сами рас­пре­де­лят».

А во ВНИ­ИНМ не брали, так как род­ствен­ники не могли рабо­тать в одном месте. И в Кур­ча­тов­ском ска­зали, что я не смогу там рабо­тать по той же при­чине. Думаю, мама как-то повли­яла на ситу­ацию, и я ушла в Бур­на­зя­нов­ский инсти­тут на биофи­зику. В начале войны совсем не было спе­ци­а­ли­стов по радио­хи­мии. Выво­зить ради­е­вый цех при­ш­лось маме. Немцы тогда уже подошли к Москве, и обо­ру­до­ва­ние нужно было срочно эва­ку­и­ро­вать. Все погру­зили в поезд, людей — в теп­лушки и месяц везли в Казах­стан.

Мама обо­жала супругов Кюри. Неслу­чайно же ее назы­вали рус­ской мадам Кюри. В 1936 году она поехала рабо­тать с самими Жолио-Кюри: доче­рью Марии Кюри и ее мужем. Я, кстати, его видела, когда он в Москву при­езжал. Меня все­гда с собой брали, навер­ное, чтобы я всех этих людей запом­нила. И когда я пер­вый раз в Париж при­е­хала, то сразу пошла в инсти­тут радия. Должна была посмот­реть на свя­тые для мамы места: у нее ведь наравне с порт­ре­том Ста­лина висели порт­реты супругов Кюри.

Рас­ска­зы­вают, что в корпусе Б, кото­рый недавно демон­ти­ро­вали, в каби­нете Ершо­вой плу­то­ний закраши­вали крас­кой на потолке. Можете пред­ста­вить, что у такого чело­века в каби­нете была дырка в вен­ти­ляци­он­ной шахте и за этим никто не сле­дил? Она когда и на заводе рабо­тала, то все элементы голыми руками брала. Была из тех, кто очень акку­ратно рабо­тает. Вот и дожила до 90 лет.

Все очень боя­лись, когда мама вме­сте с пер­вым дирек­то­ром ВНИ­ИНМ Вик­то­ром Шев­ченко повезла уран к Берии. Мы, дети воен­ного времени, были совсем другими. В два часа ночи мы наравне со взрос­лыми не спали, если нужно. Поэтому я хорошо помню, как по воз­враще­нии от Берии у нас дома все пили шампан­ское. Они сами, конечно, вол­но­ва­лись очень: когда к Берии ехать все вол­нуются. Я счи­таю, что Берия очень тща­тельно кури­ро­вал вопросы атома и фак­ти­че­ски обе­регал Ершову, так же как и Кур­ча­това. А что ему было делать? Надо же было бомбу созда­вать!