Отец меня пытался заставить идти по его стопам, он военный человек был. Он меня долго уговаривал, потом предлагал в военные летчики пойти, потом в гражданскую авиацию. А в то время физика была очень модной, даже художественные фильмы снимались о физике, помните? Я решил попробовать свои силы и решил сдать экзамены на мехмат в МГУ. Я сдал математику письменно и понял, что получу там «трояк». Забрал документы и пришел в МИФИ, куда легко поступил. Еще и кафедра интересная оказалась – физика горения взрыва. Для парня это очень интересно. Мы же сами делали на лабораторных взрывчатку, прессовали гексагеновые таблетки, ходили на берег Москвы-реки и сжигали их там!

Кафедра у нас была посвященная, на ней даже Харитон преподавал. С нашей кафедры выпускались специалисты специально для разработки взрывной оболочки для бомб. Раньше МИФИ вообще-то был институтом боеприпасов, он во время войны таковым и открылся. И потом этот институт боеприпасов превратился в кафедру, вот я на этой кафедре учился. Харитон читал только для одной группы. И, по-моему, тогда были эти знаменитые «секретные тетради». Это когда записываешь лекцию, а тетрадь потом сдаешь в секретный отдел. И если нужно тебе потом, то приходишь туда и свои лекции читаешь.

Чем меня привлекла метрология? Знаете, я заканчивал МИФИ, а на первом курсе были лабораторные работы по физике, где нераздельной частью была метрология. Оценка погрешностей измерений содержалась в этих лабораторных работах. И для меня это было несколько знакомо, поскольку я хорошо знал еще и химию. Поэтому я универсальный специалист.

Но метрология интересна тем, что она зарождалась в то время только в Росатоме. Это, конечно, новое дело. И когда меня пригласили, я подумал и решил – пойду посмотрю. И засосало, знаете.

Практическая метрология – это то, чем мы занимались. Мы делали стандартный образец. Что это такое? Вот у нас не к чему привязаться в измерениях. Например, нужно измерить содержание урана в оксиде. Сколько там урана-то? К чему привязаться? Делается специальный образец, он очень точно аттестуется и является мерой содержания урана в этом порошке. Допустим, 84%, и вот мы аттестовали, и эту меру мы рассылали на все предприятия. И они уже к ней привязываются. Получается единое измерение. А если этой меры нет, то каждый по-своему будет измерять!

Трудности меня никогда не пугали, потому что их преодолевать интересно. Но трудность была всегда одна – то, что многие не понимают важного значения и сути этой науки – метрологии. Есть какое-то сообщество метрологов, есть даже совет по метрологии в России, на каждом предприятии есть метрология. Это, с одной стороны, профессия, а с другой стороны, как один наш сотрудник говорит, метрология – это диагноз.

Отделение метрологии создавалась с нуля. Людей искали за забором. Оборудования никакого не было, да и помещение было найти сложно – тогда во ВНИИНМ работало 5,5 тысячи человек. Сейчас, кстати, меньше тысячи. Нас ведь приравняли к заводу, то есть все мерки один в один ставят в ряд, и ко всем одни правила. На заводах должно быть так.

Интересная часть метрологии – это аттестация методик, разработка стандартных образцов, проведение межлабораторных испытаний, обеспечения качества измерения, качества контроля. Все эти вещи для безопасности очень важны.

ВНИИНМ играл свою серьезную роль уже давно. Я пришел сюда в 1985 году и тогда ВНИИНМ был уже головной организацией Минатома по стандартным образцам, потом стал головной по аттестации лабораторий, потом головной по аттестации методик измерений. Все это в 1995-м вылилось в то, что ВНИИНМ стал центральной головной организацией Росатома.

Что вызывает приятные воспоминания и некоторую гордость за Росатом, так это то, что нам удалось создать систему обеспечения качества контроля и качества принятия решений по контролю, который гарантирует нужную вероятность обеспечения безопасности. Таких требований в России нет, есть только в документах Росатома, и эти три основных стандарта сейчас переводятся в национальный стандарт. Они будут называться, допустим, так: «Методики измерений в области использования атомной энергии». Кто хочет, пожалуйста, – присоединяйтесь.

Мы исследуем методику. Все стадии. Методика – это многостадийная процедура. В химии, например, это процедура от растворения пробы до осаждения, фильтрации. Последовательная цепочка таких действий. Потом построение графика на приборе, а потом мы берем саму пробу, измеряем, уже по графику находим то, что вроде бы нам надо, пересчитываем в наши единицы – такая процедура должна иметь, как и средства измерения, погрешность. Тогда в 1985 году об этом у нас задумались, и вышел первый ГОСТ-8505 по аттестации методик. Правда, он касался только химии. А вот мы в Росатоме этот подход распространили не только на химию, но и на измерение свойств. Вот вроде простая задача: измерить плотность топливной таблетки. Самый простой способ – измерить ее геометрию и взвесить, правильно? Но это уже методика. Здесь есть погрешность микрометра и погрешность весов, и их же надо сложить и узнать, какая погрешность плотности получится. Вот этого-то никто не делает!

Вот вам реальный пример с арматурой. У строительной арматуры есть ограничения по магнитным свойствам, магнитной фазе. Ее не должно быть больше чего-то, а так она должна быть не магнитная, норма – 8 единиц. Мы измеряем, получаем 7,9. Если мы не знаем погрешность, то у нас это годная вещь, правильно? А погрешность-то 0,5! И если мы к 7,9 прибавим 0,5, то будет 8,4. То есть – внимание! – у нас с вами большая вероятность того, что это бракованная арматура. Так и случилось. Она была отправлена за границу, на стройку АЭС, а там потребитель измерил на своем приборе. Погрешность-то у него та же, но она сработала у него в плюс. Отправили обратно. Вот эта практическая метрология – это вторая составляющая часть науки.

В советские годы мы работали при помощи палки и веревки. То есть придумывали способы, чтобы сделать дешево, на коленке, может быть, но сделать качественно. Потому что каждый стандартный образец – это новая научная разработка. Например, мы никак не могли найти материал для уранового топлива, в котором бы была нормальная примесь вольфрама, чтобы можно было измерять. Вольфрам стоит как норма, то есть надо измерять, а материала нет. Как сделать из хорошего материала плохой, да еще и однородным сделать порошок? И вот нашли способ: одна женщина с уникальными руками припудрила вольфрамовый порошочек (химический реагент на основе вольфрама), потом перемешала – и получился идеальный материал. Так и сказала нам: «Давайте я попробую, я как-то припудрила хорошо». И получилось!

По сути, метрология направлена на наше знание свойств состава материалов, которые влияют на безопасность. И главное, на правильное принятие решений. Кстати, вот по принятию решений документов в России нет. Есть только в Росатоме. И сейчас как раз Росатом вместе с ВНИИНМ разрабатывает два национальных стандарта. Думаю, в начале следующего года их введут.

Росатом сейчас перешел к очень важной вещи – аккредитации испытательных центров для целей сертификации. Раньше была система сертификации ОИТ, ее закрыли, и вышло новое постановление правительства об оценке соответствия и об аккредитации. Но лаборатории, которые сейчас аккредитовываются, используют старые подходы, старые методы, старые методики гостовские, которые не аттестованы!

Я эксперт Росатома по аккредитации, я это дело вскрыл и на совете говорю: «Ребята, у нас проблемы! Мы сейчас должны закрывать больше половины лабораторий, которые мы аккредитовали, потому что они пользуются не аттестованными методиками! Это же запрещено законом!» Но пока тишина. Этот мой вызов не был воспринят.

Метрологи занимаются поверкой, а методики – это сложно, это высший пилотаж. Поэтому у нас во ВНИИНМ до 2010 года в отделении работал кандидатов наук разных специальностей – и физтех, и химики, двое из университета. Если бы им было неинтересно, их было бы не удержать.